– Знаете, бывший коллега, – проговорил Соколов с отвращением. – Я, пожалуй, пойду. Мне нужен штаб адмирала.
– Как так? А щи куда? Графинчик? Закусочка?
– И к тому же средства, достаточные для заказанного, мной не предусмотрены, – добавил позорное признание Соколов.
Сергеев побагровел, даже слезы показались. Он протянул к собеседнику обе ладони и взмолился:
– Николай Алексеевич! Голубчик! Какие могут быть между нами счёты? Мы же однокорытники. А что может быть крепче студенческого братства! Сочтёмся. Как у Пушкина? «Сегодня ты, а завтра я!» Понадобится, вы меня выручите. Вот устроитесь, осмотритесь. Все пойдёт у вас хорошо. Ведь вы, как я вижу, не… левый? Насколько помню, ваши взгляды были несколько иными, не левыми, то есть…
– Мои взгляды никогда не менялись и остались прежними! – с ненавистью отрезал Соколов. – Попался бы большевикам, валялся мой труп в первой же канаве. Я о другом. Вы, действительно, считаете, что здесь больше не территория Российской империи? И царские деньги навсегда отменены?
– А что же ещё здесь? Где она, империя? Профуфукал её Государь император! И какая империя без императора. А Михаил, брат его августейший? Который так и не стал Михаилом Вторым. Сей аристократ в настоящий момент, когда отчизна страдает, в Сиаме с гейшами развлекается, опиум с одалисками курит. Или что у них там для оживления бытия…
– В самом деле?
– Неужели не знаете? Насчёт Михаила Романова – последние сведения, надёжные. Долго же вы пробыли на большевистской территории, да… а ведь товарищу Троцкому и его пропаганде соврать – раз плюнуть. То они писали, что император расстрелян, а семья жива. То вдруг каких-то эсеров кинулись судить якобы за расправу с Романовыми. И засудили, и расстреляли! А то вдруг стали предлагать немцам царя со всем семейством – в обмен на каких-то немецких красных разбойников… Чушь все это! – и пригнувшись к Соколову, зашептал ему на ухо: – У нас всегда была надёжная агентура в германском генеральном штабе. Оттуда и сообщили конфиденциально: Романовы уже там. Все! Вывезли их немцы. Без всякого обмена. Ещё в июле. Через Пермь. По железной дороге. И всех слуг вывезли. Только сумасшедший Чемодуров в России остался. По случайности. Просто забыли его.
– Лакей?
– Точнее, бывший камердинер. Бывшего царя.
– А кого же расстреляли в особняке инженера Ипатьева? Красные сообщали, что…
– Да, красные троцкие! – неожиданно перебил его Сергеев. – Только они и сообщали. Больше никто. Солидные европейские газеты неумную версию расстрела царской семьи не поддержали.
– А вы поддерживаете версию европейскую? Уверены?
– А мне не надо быть уверенным! – заявил Сергеев. – Судьба Романовых для меня – не вопрос веры. Я же сам и вёл следствие по делу о так называемом «расстреле». И сейчас веду, точнее, заканчиваю. Какой к черту расстрел! Чушь собачья! Спектакль. Инсценировка. Но Колчак требует доказать, что расстрел все же состоялся.
Соколов долго смотрел на свои подмороженные лиловые руки с выпирающими костями и суставами.
– Однако… – сипло заговорил он. – Однако же, были сведения, что до вас велось ещё одно следствие.
– Следствие! – фыркнул Сергеев. – Разве это было следствие? Наметкин из судебной палаты подрядился прославиться. Месяц выкачивал воду из какой-то лесной шахты, чтобы достать оттуда трупы якобы убиенных. Полный идиот. Выкачивает из шахты, а вода туда прямиком из озерка по соседству снова вливается. Когда догадался, навезли пожарных насосов, целиком все озеро осушили. До дна. Вот тогда он и шахту освободил.
– И что же, нашёл что-нибудь? – спросил Соколов,
Зрячий глаз его сверкнул и тут же погас.
Сергееву стало почему-то не по себе. Он глянул в сторону буфетной, но полового не увидел.
– Ничего. Хоть и бездельник, но на поводу у военных не пошёл, – как можно небрежнее ответил Сергеев. – Что он там выкопал? Чей-то палец отрезанный и кусок кожи. То ли свиной, то ли говяжьей… Сам не знает. Челюсть вставную, не известно чью. Деревенко, лейб-лекарь, говорил, что Боткина челюсть, но не уверен, на ней не написано. Пропала потом. Себе Наметкин протез, наверное, взял, шельмец.
– А вы лично пришли к окончательному выводу?
– Пришёл. И вывод мой звучит – так я и прокурору доложил: «Исследованная местность не исследована. Останки Романовых, о которых все говорят, что они здесь, я не нашёл. И никто не найдёт. За неимением таковых». И прокурор Старынкевич согласен и мой вывод утвердил, использует во всех докладах. Верховному, однако, не понравилось. А особенно вскипел генерал Дидерикс.
– Что за генерал?
– Назначен осуществлять руководство следствием.
– Криминалист?
– Ни ухо, ни рыло. Штабная крыса. Из немцев, между прочим. Только под ногами путался, лез, куда не следует. Неприятный тип. Хам в золотых погонах. Тоже прославиться хочет.
Соколов замолчал.
Пауза становилась все невыносимее, но зато стал хорошо слышен разговор за соседним столом трёх извозчиков – ломового, лихача и ваньки.
Сначала Соколов и Сергеев не обращали внимания на мужицкую болтовню, но вдруг оба напряглись и стали прислушиваться.
– Намеднича, братцы, опять явление Государя было, – внушительно сказал ломовой.
– Где же теперь? – спросил ванька.
– На сей раз у Старых Низковец, которые за Коптяками.
– И чё, ты сам видел?
– Сам-то нет, но верный человек сказывал, – заверил ломовой. – Чистую правду.
– Ну, дак и ты расскажи! – потребовал лихач. – Чиво он? Какой?
– Государь-то? Такой, как и доселе являлся. Весь в крестьянском, тулуп нагольный, только порты военные, генеральские, в лампасах, и сапоги – со шпорами, – ответил ломовой.
– Ну как же! – согласился ванька. – Не в лаптях же ему или валенках.
– И шапка на нем соболья.
– Враки! – заявил лихач. – Большевики ещё летом расстреляли и царя, и всю его родню в доме на Вознесенском. Дядька снохи моей напротив енженера Ипатьева квартировал у купца Попова. А в нижнем этаже располагалась охрана красная. В ту ночь, летом, дядька проснулся, слышит – выстрелы с той стороны. «Понял я тогда, – говорит. – Всё понял».
– Всё-то ты знаешь, брат, да не на всё хват! И дядька твой такой же бахарь, как ты, Елфим, – обиделся ломовой. – Как же могли царя расстрелять, если немец приказал большевикам отдать ему и Государя, и Императрицу, деточек всех и людей.
– Это так, – поддержал его ванька. – Немец – он, знаешь… Он – сила! Попробуй не отдай.
Лихач помолчал и со вздохом проговорил:
– Ну, ежели немец… Тут так – не попрёшь супротив него.
– Дак чаво грит? Государь-то? – спросил ванька.
– Дак чего… Всю правду. Подожди, дескать, народ русский, потерпи ещё малёхо, вот ужо высвобожу тебя насовсем, недоимки все прощу и земли дам вволю – сколько за день обойдёшь. В смуте нонешней, грит, все мои псы неверные дворяне виноваты да генералы! Оне одне виноватые, а я им верил, и вот как они и меня, и народ мой русский обманули! – нараспев причитал ломовой, словно дьякон в церкви. – Стали они, псы смердящие, промеж меня и моего народа возлюбленного. Стали, яко стенка, яко гидра многоголова, яко чудище стозевно!.. Вот за то, грит Государь наш, я им перву страшну казнь назначу по справедливости. Кто прав, кто виноват – всяк своё получит. А тогда и наступит на земле царство русское, яко небесное…
Мужики перекрестились. Лихач недоверчиво пощипывал свою бороду седым клином.
– Во где чиста правда! – заявил с воодушевлением ванька. – Кто ещё так сказать и так сделать может? Только Государь Всея Святой Руси. А про дворян? Опять одна правда. У нас что дворянин, так жид крещёный али немец.
– А посеред русских что? Нет дворян? – возразил лихач Елфим.
– Дак сколько их тех, русских, – махнул рукой ванька. – И куда подевались!..
Лихач посопел и оставил бороду в покое.
– Ну, может, оно и так, – нехотя согласился он. – А ты мне скажи! – потребовал он. – Верно, что Государь с красной звездой во лбу ходит? На картузе у него та звезда. О пяти лучах. Сатанинска!
– Есть у Государя красна звезда. Не на картузе – на собольей шапке. Только слышал я от попа нашего, что та звезда в пять концов как раз против Диявола. Так что не Сатанинска та звезда, а наша! – твёрдо заявил ломовой.
– Это ж сколько ты, Аким, ханжи выпил с твоим попом? – возмутился Елфим. – Красну звезду – её ж одне большевики с жидами и коммунистами носят! Сатане они служат… с твоим попом.
– Сколько я ханжи выпил, до того тебе дела нет, – отрезал Аким. – Откуда ты вывез, что ту звезду одне большевики носят?
– Ещё чекисты и жиды, – вставил ванька.
– Вся красна армия – это есть! Носят, – заявил Аким. – Командеры, простой солдат – на картузах. А при Государе Императоре разь не носили те звезды? В те же пять концов? Все носили ту звезду – офицеры, генералы, судейские. Только серебряну, на погонах носили! Оне тоже Сатане, Елфим, служили? Так и ноне все белые её ж опять носят. Хочь у Колчака, хочь у Деникина. Тока не на картузах. Обратно ж, на погонах! – упрямо повторил он. – Выдь на улицу и посмотри.
– Точно так, – согласился ванька. – У красных только во лбу. Тут их и не различить…
И все трое решили, что не отличить, у кого большевицкая звезда на лбу – у чекиста, жида, большевика или у красного солдата или командира. А теперь и у царя она, да зачем ему?
– Затем, – пояснил ломовой Аким, – что Государь такой знак даёт: большевиков он на службу себе возьмёт. Заместо дворян. А коммунистов разгонит. И к белым офицерам у него тож доверия нету. Там же дворяне одне собрались. Оттого и говорит народу Государь: предали дворяне с офицерством и его, и Святую Русь. И он их всех покарает.
– Погодь, погодь, Аким! – вдруг спохватился лихач Елфим. – Дак как же Государь по Сибири ходит, коль его немцы к себе затребовали? И в Германию вывезли?
– А кто тебе таку дуру сказал, что в Германию? – усмехнулся свысока Аким.
– Дак ты ж сам сейчас и сказал!
– Фефёла ты, Елфим, был такой и будешь! – заявил торжествующе Аким. – Немец, он только семейство Государево забрал для схрону, а Государь отказался к немцу ехать. Не брошу, грит, никогда Рассею – и точка! А то какой же я буду царь в той Германии? Русский или заграничный? Нет, от Рассеи-матушки я никуда. Так и сказал немцу!