– И карты с грифом «Совершенно секретно» исчезли. Совсем.
– Что-то не понимаю вас, генерал, – недовольно произнес Колчак.
– Исчезли наши секретные карты, ваше высокопревосходительство! Но вскоре они объявились – у командования японскими войсками. Чешский офицер просто-напросто продал наши секретные карты японцам. За четыреста иен.
– За четыреста иен? – удивился Колчак
– За четыреста иен?! – поразился Гайда.
– Всего за четыреста? – презрительно хмыкнул Нокс.
А Жанен только пожал плечами: о чём тут вообще говорить – у русских всё возможно.
– Сумма верная, – хмуро подтвердил Сахаров.
– Нет, это невозможно! – ошеломлённо заявил Колчак. – Как такое вообще?.. Чешский офицер… Требует секретные карты… Продаёт!.. Ваше превосходительство! Господин генерал! – растерянно повторял он, обращаясь к Гайде. – Но это же абсурд форменный! Чёрная торговля процветает, а теперь ещё военные карты, чистый шпионаж! И везде чехи.
– Брате адмирал, – мягко начал Гайда. – Кто же будет возражать: не всё в нашей армии блестяще и замечательно.
– Нет! – крикнул Колчак. – Вы, любезный Радола, скажите мне правду. Здесь же, в присутствии союзников и боевых товарищей, соратников! Вы видели? Вы видели, как армия одета?
– Солдаты? – уточнил Гайда.
– Русские воины! Спасители России!
– Если вы позволите, господин Верховный правитель… мне мысли высказать…
– Десять мыслей! Сто! Тысячу! Извольте! Они что-нибудь значат? Прекратят преступную спекуляцию? А ведь она, согласитесь, держится, в основном, на чехах! Оружие ваши доблестные легионеры продают красным! А у нашего солдата – две-три обоймы на винтовку. И всё! Да и винтовки ещё фронтового выпуска. Не удивлюсь, если завтра на чёрном рынке всплывут английские танки и потом окажутся в руках красных банд.
– Никаких танков на чёрном рынке не было! – обиженно возразил Гайда. – Так что не можно нас обвинять в спекуляции танками.
– Да кто же вас обвиняет?! – рассвирепел адмирал. – Я всего лишь хочу услышать от вас правду! Ведь вы всё понимаете, не изображайте из себя ягнёнка!..
Колчак неожиданно сбавил тон.
– Всё вы понимаете, – осевшим голосом повторил он. – Я знаю: вы настоящий друг России, верный боевой товарищ, мы вместе уже немало пороху понюхали. Вы видели, как они одеты?!
– Александр Васильевич, – страдальчески произнес Гайда и встал. – Скажу вам больше: я видел, как они, наши боевые соратники, – раздеты! И, как настоящие русские, стойкие и сильные воины, они всё мужественно терпят. Ни слова жалобы! Никаких претензий! Никаких просьб! Глядят орлами – как один. И готовы в бой хоть в шинелях, хоть в лаптях. И никто не сможет их остановить на пути к победе!
Колчак глотнул и уставился на Гайду. Жанен кивнул и снова разгладил свои изумительные душистые усы. Сахаров и Дидерикс переглянулись, причём, Дидерикс презрительно фыркнул, а Альфред Нокс отложил трубку и несколько раз беззвучно хлопнул в ладоши.
– Замечательные слова! Лучше и не скажешь, – заявил англичанин. – Полностью поддерживаем вас, господин генерал Гайда.
Колчак вскочил, моргая влажными глазами, ринулся к Гайде, обнял и расцеловал в обе щеки бывшего чешского аптекаря в генеральском русском мундире, для чего Колчаку пришлось подняться на носках. И отойдя, адмирал сказал торжественно, обращаясь к Сахарову и Дидериксу:
– Если я… Если мне доведётся пасть на поле битвы… Да… – и крикнул: – Да! Друг и брат Радола Гайда – славный генерал Гайда меня заменит на боевом посту! О лучшем преемнике я и мечтать не могу.
Резко повернувшись, адмирал снова сел в своё кресло и замер в нем, словно натуральная, хотя и беззубая, Химера.
– Как это понимать? – шёпотом спросил Сахаров у Дидерикса и услышал в ответ:
– Потом, потом… Запомните хорошенько всё, что видите.
Гайда трагически поднял обе ладони:
– Нет, нет, Александр Васильевич! – с жаром запротестовал он, улыбаясь и пряча в прищуре круглые серые глаза. – Дай, Матерь Божья, мне сил оправдать доверие русского и моего народа. И лично ваше. Смею надеяться, что мою Сибирскую армию вы поставите на самую важную огневую позицию.
– Безусловно, – ласково заверил Колчак. – Между прочим, когда я дал вам армию, много пришлось мне услышать упрёков. И даже клевет. От завистников ваших. Немало их у вас… Назначение почётное – именно от Сибирской армии и, конечно, чешского легиона зависит успех весеннего наступления… Ну, что же? На сегодня всё? – спросил он у всех.
– Позвольте, Александр Васильевич, немного всё же пояснить коллегам и союзникам, – сказал Гайда.
– Что? Что ещё пояснять? – вернулся в прежнее раздражительно-нетерпеливое состояние Колчак. Теперь его глаза приобрели стеклянный мёртвый блеск и перебегали с предмета на предмет на столе. – Всё сказано на сегодня.
– Принцип нужно прояснить, умолчать не могу, чтоб не было неясностей и обид… – начал Гайда.
– Я вас понял! Дельная мысль. Всё обдумаю и сообщу! – нетерпеливо пообещал адмирал.
– Но я ещё не высказался…
– Всё на сегодня?! – ещё больше раздражался Колчак.
– Позвольте, Александр Васильевич, одно соображение, – произнес Сахаров. – Не из нашей, военной, области. Скорее, государственной.
– Не позволю! – рявкнул Колчак. – Не позволю! Забыли, генерал? Напомню: офицерскому составу запрещено заниматься политикой. И генеральскому.
– Вот потому-то мы и потеряли армию и флот в первые же дни Февральской революции! – мрачно произнес Дидерикс. – Мы не занимались политикой. А эсеры с кадетами занимались. И взяли нас, как слепых котят. Армию и флот уничтожили в два дня. Мы сдались врагу без сопротивления. Ведь сопротивляться в политической борьбе нам было запрещено! Неужели никаких выводов так и не сделано?
– Кроме того, – Сахаров мягко поддержал Дидерикса. – Разве то, чем мы заняты каждый день, – не политика?
– Вы, Константин Вячеславович, лекции из Клаузевица мне не читайте, – недовольно отрезал Колчак. – Всё помню, ещё с академических времён.
– Мне хотелось бы только привести пример из народной жизни, теперешней, – возразил Сахаров. – Из той, заботы и тревоги которой не всегда до нас доходят. К сожалению. А должны.
– Только побыстрее, милости прошу!
– Ваше высокопревосходительство! – встал негодующе Сахаров. – Коль скоро вам не угодно знать, что происходит на вверенной вам территории…
– Угодно! Угодно!.. Да сядьте вы, наконец, мы же не на балу в институте благородных девиц!
– Садитесь, – шепнул Сахарову Дидерикс. – Продолжайте, потом всё вам объясню.
Разное начальство видел за свою военную карьеру Сахаров – и поумнее, и поглупее. Но даже Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич, при всём его самодурстве, тупости и беспричинной жестокости, не вызывал своими полубезумными выходками такого смятения пополам с досадой, какие испытывал Сахаров сейчас, в присутствии Колчака. Тем не менее, речь шла о слишком важных вещах, здесь нет места обидам. И Сахаров приказал себе успокоиться.
– Я должен вернуться к своей поездке по Самарской губернии, в село Марьевку, где доблестные чешские легионеры осенью выпороли половину самых уважаемых, в первую очередь, зажиточных крестьян без всякой их вины.
– Господин генерал! – возмутился Гайда. – Мы, кажется, уже всё обговорили!
Сахаров глянул на Колчака, тот кивнул. Тёмное лицо адмирала было неподвижно, как у Химеры. Он справился с лицом, но не с руками, которые нервно сжимались в кулаки и разжимались, вступали в борьбу друг с другом, выкручивали пальцы и щёлкали суставами.
– Я долго жил в Самарской губернии, – продолжил Сахаров. – Там дивные чернозёмные степи. Крестьяне – все, как один, большие хлеборобы…
– Прошу простить меня, господа, – невежливо скрипнул Жанен. Не обращая внимания на Сахарова, вмиг побагровевшего от французского хамства, генерал вытащил серебряный брегет и открыл крышку. Колокольчики нежно позвонили восемь раз. – Увы, опаздываю. Меня ждут гости из Франции.
Он поднялся, одёрнул китель, снял со спинки стула оленью доху, с усилием влез в неё и коротко, одним движением подбородка попрощался
– Мсье женераль! – поднялся и Альфред Нокс. – Составлю вам компанию. Не возражаете?
– Ничуть. Буду рад.
Едва закрылась дверь за союзниками, как адмирал, без объяснений, вскочил и бегом скрылся за дверью задней комнаты кабинета. Через несколько минут вышел – спокойный, довольный, благодушно улыбаясь. Сахаров отметил, что зрачки глаз у адмирала уменьшились до размера песчинки.
Колчак перевёл дух и помахал ладонью перед носом.
– Даже воздух чище стал, – по-доброму проворчал он. – Когда мы от этих разбойников избавимся?
– Разбойников? – удивился Сахаров. – Вы сказали, «разбойников», Александр Васильевич? Разве они не союзники?
– Да, пожалуй, я не точно высказался, – усмехнулся Колчак. – Всех разбойников на земле обидел… Эти – хуже. Варнаки, ушкуйники.
– Однако, – озадаченно произнёс Сахаров. – Однако сильные выражения вы используете.
– Не хвалите меня! – мягко потребовал Колчак. – Не заслужил. Вот когда повешу их обоих на Красной площади, приму ваш комплимент. Мало того, что эти негодяи за поставки дерут вдесятеро. Так ведь словно издеваются. Прислали патроны – без винтовок. Калибр 7,7 миллиметра. Куда их? Любому таракану известно, что наши мосинки и максимы требуют трёхлинейного32 патрона. Потом прислали пулемёты – хорошие: виккерсы, льюисы. И все без замков! Пока суетились, выясняли, ругались, дошло до английских медных лбов: нужны винтовки под те патроны. Дождались мы английских винтовок. Хорошее оружие – «ли-энфильды». Так ведь тех патронов уже нет! Куда пропали? Никто не знает. Следующей партией пришли патроны, но не английского калибра, а трёхлинейные. Но наше, русское, оружие – всё фронтовых времён, разбито, отслужило срок. Оружейные заводы наши где? У большевиков остались…
– А что Воткинский и Ижевский? – спросил Сахаров.