При мне никто из членов Царской семьи никаких вопросов никому не предлагал. Не было также ни слез, ни рыданий. Спустившись по лестнице, ведущей из второй прихожей в нижний этаж, вышли во двор, а оттуда, через вторую дверь (считая от ворот) во внутренние помещения нижнего этажа. Дорогу указывал Юровский. Привели их в угловую комнату нижнего этажа, смежную с опечатанной кладовой. Юровский велел подать стулья: его помощник принёс три стула.
Один стул был дан Государыне, другой Государю, третий Наследнику. Государыня села у той стены, где окно, ближе к заднему столбу арки. За ней встали три дочери (я их всех очень хорошо знаю в лицо, так как каждый почти день видел их на прогулке, но не знаю хорошенько, как звали каждую из них). Наследник и Государь сели рядом, почти посреди комнаты. За стулом Наследника встал доктор Боткин. Служанка (как её зовут – не знаю, высокого роста женщина) встала у левого косяка двери, ведущей в опечатанную кладовую. С ней встала одна из царских дочерей (четвертая). Двое слуг встали в левом (от входа) углу, у стены, смежной с кладовой.
У служанки была с собой в руках подушка. Маленькие подушечки были принесены с собою и царскими дочерями. Одну из подушечек положили на сиденье стула Государыни, другую – на сиденье стула Наследника. Видимо, все догадывались о предстоящей им участи, но никто не издал ни одного звука. Одновременно в ту же комнату вошли 11 человек: Юровский, его помощник, два члена чрезвычайной комиссии и семь человек латышей. Юровский выслал меня, сказав: «Сходи на улицу, нет ли там кого и не будут ли слышны выстрелы?» Я вышел в огороженный большим забором двор и, не выходя на улицу, услышал звуки выстрелов.
Тотчас же вернулся в дом (прошло всего 2—3 минуты времени) и, зайдя в ту комнату, где был произведён расстрел, увидел, что все члены Царской семьи: Царь, Царица, четыре дочери и Наследник уже лежат на полу с многочисленными ранами на телах. Кровь текла потоками. Были также убиты доктор, служанка и двое слуг.
При моем появлении Наследник ещё был жив – стонал. К нему подошёл Юровский и два раза выстрелил в него в упор. Только выстрелов не получилось, у него наган осечку дал, видно, патроны все израсходовал. Все равно, Наследник затих. Картина убийства, запах и вид крови вызвали во мне очень сильную тошноту. Перед убийством Юровский роздал всем наганы, дал револьвер и мне, но, я повторяю, в расстреле не участвовал. У Юровского, кроме нагана, был маузер.
По окончании убийства Юровский послал меня в команду за людьми, чтобы смыть кровь в комнате. По дороге в дом Попова мне попались навстречу бегущие из команды разводящие Иван Старков и Константин Добрынин. Последний из них спросил меня: «Застрелили ли Николая II? Смотри, чтобы вместо него кого другого не застрелили, тебе отвечать придётся». Я ответил, что Николай II и вся его семья убиты. Из команды я привёл человек 12—15, но кого именно – совершенно не помню, и ни одного имени назвать Вам не могу. Приведённые мною люди сначала занялись переноской трупов убитых на поданный к парадному подъезду грузовой автомобиль. Трупы выносили на носилках, сделанных из простынь, натянутых на оглобли, взятые от стоящих во дворе саней. Сложенные в автомобиль трупы завернули в кусок солдатского сукна, взятый из маленькой кладовой, находящейся в сенях нижнего этажа. Шофёром автомобиля был злоказовский рабочий Люханов. На грузовик сели Пётр Ермаков и другой член чрезвычайной комиссии и увезли трупы. В каком направлении они поехали и куда дели трупы, не знаю.
Кровь в комнате и на дворе замыли и все привели в порядок. В три часа ночи все было окончено, и Юровский ушёл в свою канцелярию, а я – к себе в команду.
Проснулся я часу в 9-м утра и пришёл в комендантскую комнату. Здесь уже были председатель Областного совета Белобородов, комиссар Голощекин и Иван Андреевич Старков, вступивший на дежурство разводящим (он был выбран на эту должность недели за три до того). Во всех комнатах был полный беспорядок: все вещи разбросаны, чемоданы и сундуки вскрыты. На всех бывших в комендантской комнате столах были разложены груды золотых и серебряных вещей. Тут же лежали и драгоценности, отобранные у Царской семьи перед расстрелом, и бывшие на них золотые вещи: браслеты, кольца, часы. Драгоценности были уложены в два сундука, принесённых из каретника. Помощник коменданта находился тут же.
Вы спросили меня, не знакома ли мне фамилия «Никулин», и я теперь припомнил, что такова именно фамилия того помощника. На предъявленной мне Вами фотографической группе я хорошо признаю вот этого человека за помощника коменданта Никулина (обвиняемый на предъявленной ему фотографической группе, присланной из Уголовного розыска, указал на одно лицо, отметив его карандашом). Со слов Никулина я знаю, что он ранее находился также в чрезвычайной следственной комиссии. Вы говорите, что по имеющимся у Вас сведениям, на пулемётном посту в большой комнате нижнего этажа находился Александр Стрекотин, и я теперь припомнил, что, действительно, Стрекотин стоял тогда у пулемёта. Дверь из комнаты, где стоял пулемёт на окне, в парадную переднюю была открыта, открыта была и дверь в ту комнату, где производился расстрел. Разводящего Якимова при самом расстреле не было. Фамилия «Стрешнев» мне совершенно незнакома. Бажев состоял в команде из злоказовских рабочих. Фамилия «Курочкин» мне незнакома.
Обходя комнаты, я в одной из них под книжкой «Закон Божий» нашёл шесть 10-рублёвых кредитных билетов и деньги эти присвоил себе. Взял я также несколько серебряных колец и ещё кое-какие безделушки.
Утром 18-го ко мне приехала жена, и я с ней уехал в Сысертский завод, получив поручение раздать деньги семьям служащих в команде. Вернулся я в Екатеринбург 21-го июля. Все вещи царские из дома уже были увезены, и караул был снят.
24-го июля я уехал из Екатеринбурга вместе с комиссаром Мрачковским.
В Перми комиссар Голощекин назначил меня в охрану приспособлений для взрыва Камского моста, в случае появления белогвардейцев. Подорвать мост, согласно полученного приказания, я не успел, да и не хотел, решив добровольно сдаться. Приказание о взрыве моста пришло мне тогда, когда уже Сибирские войска стали обстреливать мост, и я пошёл к ним и сдался добровольно.
Вскоре я поступил санитаром в эвакуационный пункт №139 в г. Перми, где и находился до момента задержания. Здесь как-то я разговорился с одной из сестёр милосердия и по поводу замечания её, что в газетах пишут о дурном обращении с Царской семьёй, сказал ей, что это все неправда. При этом я ей, так же подробно, как и Вам, рассказал, что я ранее служил в команде по охране дома Ипатьева, рассказал, как там жила Царская семья и как был произведён расстрел. Объяснил я ей все про Юровского, его помощника, двух членов чрезвычайной комиссии и латышей, говорил, кто расстреливал, как замывали кровь и выносили на автомобиль трупы. Разговор этот происходил вскоре после поступления моего в пункт. Сестру эту потом издали мне предъявлял посланный Вами чиновник.
Вопросом о том, кто распоряжался судьбой Царской семьи и имел ли на то право, я не интересовался, а исполнял лишь приказания тех, кому служил. Из советского начальства в доме часто бывали Белобородов и Голощекин. Я не видел и не слышал, чтобы перед расстрелом Юровский вычитывал Царю какую-нибудь бумагу, или говорил что-либо по поводу предстоящей казни. Из числа названных мною служащих сысертской команды в день расстрела в команде отсутствовали: Иван Котов, Виктор Луговой, Андрей Старков, Григорий Кесарев и Василий Семенов. Алексей Никифоров уволился по болезни ещё недели за три до этого. Где теперь находятся все упомянутые в моем показании лица, точно не знаю. Некоторые из команды находились до взятия Перми на пристани Левшинской, некоторые служат в Красной армии.
Вот все, что я могу Вам объяснить по поводу предъявленного мне обвинения.
Повторяю, что непосредственного участия в расстреле я не принимал. Предъявленный Вами Филипп Проскуряков до самого последнего времени находился в команде, но принимал ли он участие в уборке комнаты и переноске трупов, не помню.
Припоминаю, что перед отъездом моим в Сысерть Юровский разрешил мне взять принадлежавший Боткину чемоданчик. Более объяснить ничего не имею.
Прочитано мною. Записано верно.
Павел Медведев
(подпись)
Член Екатеринб. окружного суда Ив. Сергеев
(подпись)
Соколов с трудом перевёл дух: «Вот оно!..»
Он долго сидел, замерев, и постепенно успокоился. Вздрогнул, когда Степных, сидящий на диване, деликатно кашлянул.
Соколов огляделся. Солдаты работу закончили и уже ушли, а он даже не заметил.
– Вы ещё здесь? – спросил Соколов, заметив, наконец, своего помощника.
– Жду-с ваших распоряжений, – ответил Степных.
– Относительно чего?
– Вызванных свидетелей.
– Кого вызвали?
– Жену… то есть вдову Медведева, – сообщил Степных. – И ещё сестра охранника Якимова – Капитолина Агафонова.
– И где они?
– На вокзале, ждут распоряжений.
– В таком случае, Николай Алексеевич, давайте сюда эту… Медведеву. Да, её.
Через пять-шесть минут раздался стук в дверь: Степных привёл рослую дородную крестьянку в чёрном опашне и валенках. Лицо неподвижное и равнодушное, словно вырезано из дерева.
– Присаживайтесь, Мария Даниловна, – сказал Соколов. – Спасибо, что пришли.
Она молча села, сложила руки на коленях и огляделась.
– Не волнуйтесь, мы только побеседуем, а потом вам бумагу подписать надо будет, – сказал Соколов.
Медведева шевельнулась.
– Что-о? – с недоверием протянула она. – Какую такую бумагу? Ничего подписывать не стану! Да и неграмотная я. У меня муж всё подписывал.
– Беседу нашу – я её сейчас запишу, а вы подпись поставите, что я ничего не напутал и вы согласны, – сказал Соколов.
– Нет уж! Мало ли вы понапишете, а я отвечай потом?
– Только ваши слова, ничего более, – заверил Соколов. – Вы соседу вашему Николаю Алексеевичу, который вас привёл, доверяете?