– Неправда ваша! – вскрикнула Мутных. – Когда мы вошли, она книгу к груди прижала – вот так. А на книге крест православный, как не разглядеть?
– Ладно, верю… – буркнул Соколов, отступая. – Верю. Убедила. А какие очки на ней были? Обычные, в железной оправе, или золотое пенсне?
Мутных обеспокоенно глянула на Кирсту. Тот ободряюще кивнул ей и развёл руками: что ни спрашивает следователь, но отвечать надо.
– Она совсем без очков была.
– Точно? – спросил следователь.
– Да-да, без очков.
– И читала при свече?
– При свече. Не верите, что ль?
– Почему же? Очень верю тебе, Наталья. Полностью. Особенно насчёт свечки и чтения. Эта государыня вполне могла читать при свече и без очков.
– Вы о чём, Николай Алексеевич? – озадаченно спросил Кирста.
– Пока ни о чём. А как девушки выглядели? Хорошо рассмотрела?
– Хорошо. Бледные они были, печальные, – тихо сказала Мутных.
– На фотографии сможешь узнать? Покажите ей, капитан.
Кирста положил перед Мутных вырезки из «Нивы».
– Раньше такое фото видела? – спросил Соколов. – Капитан тебе показывал?
– Нет. В первый раз. Нет… не помню.
Она рассматривала снимки, беззвучно шевеля губами.
– Покажи Ольгу, которая свистела тебе в обиду.
– Ольга, Ольга… – нерешительно произнесла Наталья. И, набравшись смелости, ткнула пальцем: – Вот Ольга.
– Точно? Уверена? – спросил Соколов.
– Уверена.
– Это Татьяна, – сказал Соколов.
– Там темно было! – закричала Мутных. – Обозналась, значит! Да и тут они все ещё дети, а в подвале она уже взрослая была.
– Верю. И темно, и давно… – с неожиданной лёгкостью согласился Соколов. – Объяснение принимается. Смотри теперь сюда – внимательно. Узнаешь кого-нибудь?
Он протянул руку к Степных, и тот достал из портфеля ещё один фотоснимок.
Нерешительно Мутных взяла карточку и тревожно задумалась.
– Ну? – поторопил Соколов. – Что скажешь?
Она несмело пожала плечами и, наконец, дрожащим голосом произнесла:
– Вот барыня…
– Какая барыня?
– Вон та, справа, с ридикюлем.
– И что барыня?
– Очень похожа. На императрицу.
– А может, она и есть императрица? – прищурился Соколов.
Похоже, Мутных решила, что именно этого ответа ждёт от неё следователь, и с облегчением согласилась:
– Да, она. Императрица. Я её узнала сейчас.
– И ты именно её видела в подвале? Уверена?
– Да, теперь совсем уверена. Государыня. Точно.
Соколов забрал фотографию и отдал её Степных.
– Это Вырубова, – небрежно сказал он.
И не давая Мутных опомниться, положил перед ней тобольскую фотографию Анастасии.
– А эту барышню? Когда-нибудь в своей жизни встречала её? На этот раз не торопись, хорошенько подумай.
Минуты две Мутных молчала, шевеля губами, потом подняла глаза на следователя и сказала решительно:
– Нет. Не видела. Никогда. Эту – точно.
– Ну что же, – повеселел следователь. – Вполне может быть. Да так оно и есть!
– Я только правду говорю, – угрюмо сказала Мутных.
– Молодец! Так и надо. Тогда расскажи нам всю правду, что дальше с ними, с арестованными женщинами приключилось.
– Дальше их перевели в Уралснаб на Покровскую улицу. А оттуда – в женский монастырь. А когда белые… то есть, я хотела сказать, наши наступать стали, их всех увезли в Глазов. Точнее, не доезжая Глазова вёрст пятнадцати, в деревню – не знаю, как называется. А оттуда в Казань и в сторону…
– Погодь, погодь, – перебил Соколов. – Ты меня совсем запутала. Зачем было их перемещать из дома в дом, чтоб потом заключить в монастырь?
– Это потому, – сказала Мутных, – что одна из княжон бежала, а поймали её где-то за Камой. Забрали в чеку, а потом расстреляли и похоронили тайно, ночью, около ипподрома. В час ночи. Так брат говорил.
– Кто из них бежал?
– Татьяна. Или Анастасия. Уже не помню точно.
– Нет, так не пойдёт! – заявил Соколов. – Давай сначала. Итак, их привезли из Екатеринбурга. Куда поместили?
– Сначала в дом акцизного управления. А потом, когда Анастасия бежала, решили сделать им режим строже и перевели в дом Березина, где была мастерская.
– А где ты в первый раз их увидела?
– Только раз. В подвале, в доме Березина.
– Так-так. Говоришь, старшая дочь свистела на тебя?
– Да. Не на меня, а просто так свистела.
– А остальные дочери? Лежали на тюфяках?
– Так, вроде бы.
– И сколько их там было? – спросил Соколов.
Мутных непонимающе посмотрела на него.
– Дочерей?
– Дочерей.
– Всего?
– Да, всего, – терпеливо сказал Соколов.
– Четверо их было. Я уже говорила.
Вдруг вскочил Кирста и, дико вращая своими черными глазами, рявкнул:
– Дуришь нас, Наталья?! Расстреляю! В сей же час, на месте! – он стал трясущимися руками расстёгивать кобуру.
Мутных отшатнулась, завизжала, прыгнула к Соколову и спряталась за его спиной.
– Господин следователь, – кричала она. – Что он?! Сдурел! Держите его!..
– Капитан Кирста, – недовольно произнес Соколов. – Сидите! И тихо.
Кирста оставил кобуру и сел.
– На месте расстре!.. – прорычал он.
– Спокойно! – теперь с угрозой перебил его Соколов. – Вы мне мешаете.
Он взял Мутных за руку и усадил рядом с собой.
– Наталья, – доброжелательно и даже сочувственно сказал Соколов. – Ну, сама подумай, как ты могла видеть четверых дочерей, если одна уже куда-то убежала?
Мутных вздрогнула и лицо её залила зеленоватая бледность.
– Да… обсчиталась я, верно. Ошиблась. Просто ошиблась.
– Плохо, что ошиблась, – вздохнул Соколов. – А может, и хорошо, – загадочно прибавил он. – Ты мне лучше вот что скажи – по-честному и максимально точно. Как получилось, что главные красные руководители Урала обсуждали свои дела, которые и бумаге-то не доверить, в твоём присутствии? В общем, при постороннем человеке? Мало ли чья ты родственница. Служебные секреты даже родственникам не доверяют.
Она пожала плечами и произнесла несмело:
– Доверяли, наверное.
– За что же такое особое доверие? Чем заслужила?
Она снова пожала плечами и угрюмо уставилась в окно.
– Я жду, – напомнил Соколов.
– Так то… – нехотя произнесла Мутных. – Уж лучше у них спрашивать. Доверяли…
– И сильно ошиблись.
– Это как?
– А так: они тебе доверяли самые тайные и страшные, можно сказать, государственные секреты свои, а ты их разболтала. Самым безответственным образом.
– Это как? – снова испугалась Мутных.
– Да что ты заладила – как да как? – добродушно упрекнул Соколов. – Вот сейчас самые опасные тайны, которые тебе большевики доверили, ты нам и разболтала. Причём, по своей воле, никто тебя не принуждал. Как вы её вообще нашли, капитан? – обернулся он к Кирсте.
– Агентурным путём, – хмуро ответил Кирста.
Соколов осуждающе покачал головой и тяжко перевёл дух.
– Выходит, Наташа, – тёплым отеческим тоном заключил Соколов. – Ты ещё до капитана болтала направо и налево о том, что очень может повредить твоему брату! Разве так делают родственники? – пристыдил он. – И, скажи, как получилось: брат уехал, самая близкая подруга тоже в красной России. А ты здесь. Кто у тебя в Перми из родных?
– Никого, – мгновенно загрустила Мутных. И, чтобы оттенить свою грусть, слегка повернулась к Соколову и придвинула к нему свою грудь – высокую, полную, прикрытую только до половины меховой оторочкой дорогого бархатного платья. И глубоко ею вздохнула.
Соколов с интересом задержал взгляд на груди, посмотрел Мутных в глаза и спросил после аккуратно выдержанной паузы:
– Так-таки никого?
– Совсем никого, – пожаловалась Мутных.
– Ни жениха, ни ухажёра?
– Никогошеньки!
– Ну, куда это годится? – возмутился Соколов. – Просто безобразие. Такая красивая, можно сказать, шикарная барышня – и совсем одна! Да что это за жизнь такая, а, капитан?
И не дождавшись ответа, приблизил своё лицо к милой мордочке свидетельницы:
– Что же ты, касатка наша, Золушка неприкаянная, с братом-то не уехала? Петроград все-таки – не наш медвежий угол, даром что красные там. Их же скоро не будет! И место тебе брат подыскал бы и квартиру… какого-нибудь бывшего графа сбежавшего или графини… А ты осталась тут, в очень опасной для себя обстановке. Ну, хорошо, капитан Кирста не пьёт человечьей крови, да и я не вампир. Но ты же могла познакомиться с полковником Зайчеком! Знаешь такого?
Мутных зябко передёрнула плечами.
– Да уж слыхали…
– Он бы с тебя шкуру, с живой, содрал бы, пока не призналась, что осталась здесь по просьбе или по заданию брата. Рассказывать нам басни про каких-то Романовых, которых ты якобы видела…
– Но я их видела! – в ужасе закричала Мутных. – Богом клянусь, честное слово! Мы с Аней ходили! Она подтвердить может!..
– Кому? – усмехнулся следователь. – Кому она подтвердить может там, в Питере? Как? И сколько стоит её подтверждение в казначейских билетах? Я, например, и гроша ломаного не дам.
Всхлипнув, Мутных отвернулась и беззвучно заплакала. На этот раз не притворяется, отметил Соколов.
Сдержав слезы, она открыла сумочку, достала платочек и зеркальце, аккуратно вытерла потёкшую краску с глаз, высморкалась и тонко, как мышка, чихнула в платочек. Положила всё обратно, заперла сумку и выпрямилась на стуле.
– Я готова, – твёрдо сказала она.
– К чему? – удивился Соколов.
– Вы же меня теперь в тюрьму отправите? Только запомните: что бы вы со мной не сделали, я вам сказала чистейшую правду. Все, что видела и слышала сама. Бог вам судья, если вы, господин следователь, приговорите невинного человека.
– Приговорю? – удивился Соколов. – Я? Моё дело простое, чиновное: спрашивать, обдумывать, искать, задерживать иногда. Ловить лжецов на слове и благодарить честных. Такая моя служба. А теперь, пока мы с тобой ещё друзья… Друзья должны понимать друг друга. Спрашиваю в последний раз: в чём ты наврала или, самая не желая, навела тень на плетень?