– Что-то серьёзное? – поинтересовался Соколов.
– Для меня серьёзнее нету. Видите ли, городишко Пермь – все равно что деревня: все друг друга знают, новое лицо не замеченным не пройдёт. С утра я отовсюду слышал, что приехал высокий судейский чин и ищет семью бывшего императора. Меня это сильно заинтересовало, и я решил искать встречи с вами, даже если придётся до Екатеринбурга прокатиться. Думал, может быть, следователю будет интересно, что я могу ему сообщить о Романовых, когда они ещё в Тобольске были.
– Вы имеете отношение к делу Романовых? – спросил Соколов.
– Самое непосредственное.
– О! Тогда, действительно, интересно. Тоже искали Семью?
– Не совсем. Я её спасал.
Все переглянулись.
– И спасли? – деликатно поинтересовался Чечек.
– Не совсем.
– Понимать надо – спасли, но частично. А частично не спасли. Так? – усмехнувшись, предположил следователь Соколов.
– Нет-нет! Я не совсем точно высказался… Честно говоря, я и сейчас не убеждён до конца, что мои сведения вас заинтересуют, но дело-то зачиналось серьёзное, и в Тобольск была из Москвы заброшена группа офицеров, начала работать. Нет, наверное, я все-таки зря пришёл…
– Вы, поручик, не стесняйтесь! – сказал следователь. – Расследованию любые сведения важны, если, конечно, они были в реальности и имеют отношение к судьбе Государя и Семьи. Давайте-ка ещё по рюмочке и, если полковник не возражает, я с удовольствием выслушаю вас. Тем более, вы даже на то пошли, чтобы прокатиться с нами до Екатеринбурга. Значит, есть отчего. Полковник, вы не против?
– Как я могу быть против? – запротестовал Чечек. – И потом, люблю интересные истории, до утра готов слушать.
Выпили ещё по рюмке. Поручик Соколов помолчал немного, собрался с мыслями и начал.
– Большевистский переворот застал меня командиром эскадрона. Через месяц, увидевши никчемность сидения на так называемом фронте, Северном, я уехал в Москву. Тогда в Москве собралось много офицеров, моих однополчан. На своё новое амплуа полностью «свободных граждан» все мы смотрели, как на кратковременный отпуск, за который надо было что-то делать. Ясно что – бороться с большевиками, но как?
В начале декабря несколько офицеров моего полка вошли в подпольную организацию, а середине декабря новое, подпольное, начальство вызвало меня для получения важной задачи.
В назначенный час явился я к начальнику. Генерал впустил меня в квартиру и приказал подождать в кабинете. Неожиданно отворилась дверь, и в кабинет вошёл высокий священник. Он оказался епископом Камчатским Нестором. Поздоровался, благословил меня и замолчал. Так прошло несколько минут. Затем он сказал:
– Вам надо спасать Государя. Медлить нельзя. Он и его Семья в опасности.
Так вот она, важная задача! Признаюсь, его слова ошеломили меня. Но я отвечал, что готов сделать всё, что от меня потребуется.
Мне было велено ждать.
Прошло Рождество. Я и мои товарищи, назначенные в спасательную экспедицию в Тобольск, постоянно спрашивали, долго ли сидеть сложа руки. Наконец, 31 декабря мой командир объявил, чтобы мы были готовы: прибыл долгожданный курьер из Тобольска для доклада о положении на месте.
Курьер назвался поручиком лейб-гвардии Московского полка Рыбниковым, на вид – совсем ещё юнец. Доклад его сводился к следующему: он и его брат были отправлены в Тобольск депутатом Пуришкевичем для спасения Государя – ещё при Керенском, за три месяца до прихода большевиков. В Тобольске среди жителей поголовно монархические настроения, за исключением охраны Государя. Так что задача казалась несложной.
Наиболее удобное время освобождения, заявил курьер, – воскресенье, когда вся Семья выходит под конвоем молиться в городскую церковь. Нам надо собраться в алтаре и оттуда броситься на охрану.
Меня такой план удивил. Уж очень он напоминал романы Дюма. Я не мог понять, почему всё это надо проделывать днём, когда вся охрана на ногах, а не ночью, когда наверняка большая часть охраны спит. И как можно незамеченным пробраться в алтарь церкви? На мои сомнения генерал ответил: окончательный план мы сами должны составить на месте.
Итак, в Тобольск отправились поручик Соколов, то есть я, и поручики Михайлов и Григорьев, а с нами тот самый тобольский курьер фамилией Рыбников. Общие задачи: наблюдение, вхождение в связь с местными монархическими организациями, выяснение их боеспособности. Мне поручалась разведка дома, где заключён Государь, численность охраны, её расположение… Поручику Михайлову обеспечить средства передвижения. Поручику Григорьеву – разведка и подготовка захвата телеграфа. Позже в Тобольск прибудут триста гардемаринов во главе с полковником Николаевым для вывоза Государя и Семьи за границу.
Мы разошлись, обсуждая дальнейшие шаги. Решили для придания себе «демократического» вида не бриться и позаботиться о надёжных документах. На наше счастье, убегая из полка, мы захватили пустые бланки с печатями – с полковой и с комитетской. Документы и отпускные билеты в Тобольск на солдат стрелкового полка 1-й кавалерийской дивизии Соколова, Михайлова и Григорьева скоро были готовы.
6 января нам выдали полный комплект солдатского обмундирования, начиная от белья из бязи, и по 2000 рублей «керенками» на каждого. Епископ Нестор благословил нас иконой Божьей матери, и мы простились.
В Москве было неспокойно. Всюду патрули, но наш «товарищеский» вид был лучшим пропуском. На вокзале с мешками за спиной мы мало отличались от толпы демобилизованных и дезертиров.
Поезд был взят штурмом. Благодаря тому, что мы держались вместе и дружно работали локтями, нам удалось на троих занять боковую полку. Рыбников поместился в ногах.
Вагон был набит битком. В одно только наше отделение влезли больше тридцати человек. Наконец, после двухчасового стояния, поезд дёрнул с места под крики «Крути, Гаврила!», и под солдатский свист мы тронулись.
Тащились еле-еле. До Ярославля – сутки, до Вологды столько же. Воздух в вагоне был невыносимый, и я, несмотря на протесты соседей, выбил окно. Дышать стало легче, но выбитое окно сделалось дверью для всего нашего отделения, и через наши головы на всех остановках то и дело сновал народ.
Разговоров о поездке мы избегали. И лишь при пересадке в Екатеринбурге во время ожидания поезда начали расспрашивать Рыбникова, как лучше устроиться в Тобольске.
Рыбниковы, как оказалось, жили в гостинице, причём почему-то под чужой фамилией. Я сказал, что гостиница нам не подойдёт, там ничто не пройдёт незамеченным. Наиболее удобным казалось найти квартиру у кого-нибудь из надёжных членов монархической организации. Мы также расспрашивали, у кого из местных монархистов имеются лошади. Рыбникова наши расспросы почему-то раздражали. С приближением к Тобольску он стал более самоуверен, на вопросы не отвечал и, наконец, заявил, что всё остальное нам расскажет брат, потому что за время его поездки в Москву многое могло измениться. И, желая переменить разговор, Рыбников начинал рассказывать, как им весело живётся в Тобольске, о балах, танцах, о своих сердечных победах. Встретив наше неодобрение, он обиженно замолчал почти до самого Тобольска.
В Тюмень прибыли поздно вечером. Лошадей решили найти утром и отправились искать гостиницу похуже.
Расположились вчетвером в одном номере. Хозяин подозрительно осмотрел нас и заявил: «А вы – не солдаты!» Не помогли, стало быть, наши новые бороды.
Следующее утро прошло в поисках лошадей, и часа в два мы уже катили на тройке к Тобольску.
От Тюмени до Тобольска почти триста вёрст – восемь перегонов. И тут оказалось, что все рассказы Рыбникова о готовых лошадях – сплошной вымысел. Рыбников даже не знал места перемены лошадей.
Сообщение с Тобольском держат тюменские ямщики, их несколько компаний – «верёвочки», так они себя называют. Ямщик из Тюмени передаёт своего пассажира по своей «верёвочке» из рук в руки. Места передач и перемены лошадей у всех «верёвочек» одни и те же.
Ехать было холодно, шинели и коротенькие полушубки согревали нас мало, но всё же ночью мы задремали в санях. Нас разбудил ямщик: проезжали Покровское, родину Распутина, и мужик счёл долгом указать нам дом старца. В темноте рассмотрели его плохо.
Вечером часов около восьми четырнадцатого января приехали в Тобольск. Рыбников отправился к брату в гостиницу, а нас ямщик отвёз на постоялый двор на окраине города.
Следующий день начался с поисков квартиры. Нам посчастливилось: нашли отдельный флигелёк у почтенного старца. Сначала он, видимо, не доверяя нам, не хотел сдавать его, но плата за три месяца вперёд – 55 рублей и наши заверения, что мы хотим поселиться в Тобольске из-за дешевизны здешней жизни, победили, и флигелёк остался за нами.
За поздним временем переезд на квартиру отложили на завтра. Столоваться, по совету Рыбникова, решили в лучшей харчевне «Россия», очень дешёвой, сравнительно с Москвой.
Вечером за ужином мы познакомились и со старшим Рыбниковым. Его рассказы были совсем противоположны рассказам младшего брата. Монархически настроенное население здесь – всего лишь небольшой кружок интеллигентов, личных знакомых Рыбникова. А «организация», готовая нам помочь, – с десяток бойскаутов! Можете представить наши чувства. Хорошо, хоть лошадей в городе много.
За время поисков квартиры мы успели познакомиться с городом и знали: если сделать небольшой крюк по пути к нашему постоялому двору, можно пройти мимо дома Государя. И мы решили это сделать, дабы ознакомиться с ночной охраной дома.
Подойдя к дому и заметив сторожевые посты, мы хотели пройти по узкому переулку вдоль боковой ограды. Как вдруг оттуда навстречу нам патруль! Мы прибавили шагу. Патруль тоже прибавил и неуклонно следовал за нами.
Выйдя на базар, мы оторвались от преследования.
На другой день мы перебрались на квартиру и устроили совещание. Решено было каждому выполнять свою задачу отдельно, попутно узнавая настроение населения.
Хозяйственная жизнь распределилась по способностям. Первым вставал я, приносил воды, открывал ставни, подметал комнаты. Михайлов топил печку, Григорьев ставил самовар.