Сводка за первые три дня.
Большевистского переворота в городе не было, комиссар Временного правительства, по собственному почину, добровольно передал власть Совету рабочих и солдатских депутатов, состоявшему почти из одних меньшевиков, которые очень враждебно настроены против большевиков. Этот Совет призывал защищать Учредительное собрание.
Погоны свои гарнизон и милиция сняли. Охрана Государя – отряд хорошо одетых, сытых, дисциплинированных, сильных, представляющих собой серьёзную силу солдат. Местная гарнизонная команда – постепенно разбегающаяся, грязная и оборванная, человек около пятидесяти. Милиция, в основном, набрана из старых городовых, участковые комиссары – из бывших околоточных надзирателей.
В городе есть «Союз фронтовиков» из сотни дезертиров, якобы проливавших кровь и умиравших в окопах. И поэтому настроенных очень по-большевицки. Они точили зуб на царскую охрану, которая «отожрала морду на народном хлебе», и милицию, которая «заняла все тёплые места». Мы подлаживались под настроения членов «Союза фронтовиков» и скоро стали у них на хорошем счёту, чего нельзя сказать про охрану царя. Приходилось избегать разговоров с охранниками, так как они задавали провокационные, опасные для нас вопросы.
Настроение тобольского населения по отношению к царю скорее оказалось равнодушное, но, во всяком случае, не злобное. Представленный мне Рыбниковым предводитель «монархической организации» оказался старшим бойскаутом, юнец шестнадцати лет, смотревший на меня с восторгом. Он познакомил меня со своими «боевыми» силами. Всего их было около десятка мальчишек возрастом от 10 до 15 лет.
Мы рассмотрели главные наши задачи.
1. Перевозочные средства, изучение курса всех ямщиков, количество лошадей в Тобольске и далее по пути до Тюмени.
2. Телеграф. Трудности для захвата не представляет. Достаточно 5—6 человек, так как выход там один и легко блокируется.
3. Дом Государя, помещение охраны, офицеров, постов, их распорядок.
После 6 декабря, когда на молебствии в церкви священник провозгласил многая лета Романовым, царю и Семье было запрещено ходить в церковь. Богослужения совершались на дому.
Дом бывшего губернатора, где заключена Семья, местные революционеры от Керенского цинично назвали «Домом Свободы». Двухэтажный особняк, фасадом на улицу опять-таки «Свободы». К нему примыкает ограда, деревянная, окружающая весь двор. Справа ограда упирается в перпендикулярную улицу, и, таким образом, делает из неё узкий переулок, который заканчивается у ворот, около входа в казармы.
Дом тобольского губернатора («Дом Свободы»). 1918 год
Офицеры помещаются в особняке на противоположной стороне улицы. Постов наружных четыре. Днём проход свободен по тротуару близ дома. К узкой улице примыкает городской сад. Хождение по узкой улице и днём и ночью возможно. Исполнение плана удобнее всего ночью. Темнота даёт нам очень большие преимущества – позволяет подобраться к постам. Большинство охраны ночью спит, а мороз не позволяет людям выйти на улицу полураздетыми. Это тоже для нас большое преимущество.
Наш минус – условия жизни маленького города: не может пройти незамеченным появление новых лиц. За короткое время мы изучили почти всех местных. А так как мы ждали со дня на день прибытия отряда гардемаринов, значит, вопрос их размещения становился наиболее острым. В Тобольске и думать было нечего, надо обратиться к окрестностям.
Думая, что в этом нам могут помочь братья Рыбниковы, мы решили обратиться к ним. Они в этот день переезжали из гостиницы в снятую ими комнату и просили зайти на следующий вечер. Мы отправились на базар.
Возвращались обычным путём по узкой улице между городским садом и двором губернаторского дома.
Надо сказать, что за оградой почти вплотную находилась снежная горка, как раз позади часового. Подходя к посту, мы увидели на горке стоящую женскую фигуру. Мы сразу узнали Великую княжну Татьяну Николаевну. При нашем приближении она быстро побежала вниз и скоро вернулась в сопровождении Наследника и трёх сестёр. Одеты они были в серые спортивные фуфайки, Наследник – в шинели с погонами и медалями.
Мне раньше приходилось видеть всю Семью, и впечатление от неожиданной встречи было сильное. Трудно описать, какие мучительные чувства овладели мной и моими друзьями. Молча дошли мы до своего флигеля и до самого вечера не обменялись ни словом. Перед сном Михайлов, не одеваясь, вышел и, несмотря на мороз, пробыл на дворе более часу. Заснули мы лишь под утро, проворочались всю ночь. Много спустя мы всегда как-то избегали говорить между собой про эту встречу.
Придя на другой день к Рыбниковым, я застал их сидящими у стола и что-то рисующими. Не открыл я ещё и рта, как они показали свои рисунки, изображавшие людей в одеждах времён Ивана Грозного. И объяснили, что это будущая форма конвоя, который спасёт Государя. То есть, наша будущая форма. Тут же добавили, что они решили везти Семью не через Тюмень, а на север – в Обдорск, лежащий на Обской губе.
Я вышел из себя и едва не надавал им обоим пощёчин. Указал, что до приезда начальства никто не вправе решать, куда везти Государя, и потребовал серьёзного отношения к делу.
Чтобы сгладить впечатление, братья сообщили, что им удалось войти в сношение с Государем через Его духовника. Дескать, Государь знает о нашем прибытии и согласен на побег. Но при условии вывоза всех лиц, состоящих при нём, поскольку не желает бросать их на произвол судьбы.
Я бы не поверил Рыбниковым, если бы условия Государя не были в его характере. И напомнил Рыбниковым о размещении гардемаринов. Братья сказали, что были сегодня у тобольского архиерея Гермогена, и он посоветовал обратиться в женский монастырь в семи верстах от города.
Бывшие император Николай II и цесаревич Алексей
в Тобольске
Странным показалось мне место для размещения отряда гардемаринов – вместе с монахинями. И я мало поверил, что такой совет исходит от архиерея Гермогена. Но делать было нечего, надо ехать в монастырь и там осмотреться.
Я поделился своими впечатлениями со своими друзьями, чем привёл их в удрученное настроение. Григорьев даже спросил меня, неужели не нашлось здесь кого поумнее мальчишек Рыбниковых!
После обеда на следующий день, захватив револьверы, мы шагали по дороге к монастырю.
Монахини встретили нас более чем радушно. Угощали чудным монастырским хлебом, ещё горячим, и монастырским квасом. Отвели чистенький номер в странноприимном доме, принесли просфоры.
Радушие это объяснилось за ужином из разговора с одной монашкой. Оказывается, за два до нашего появления была попытка ограбить монастырь. И в нас, в нашем разболтанном «товарищеском» виде монахини увидели новых грабителей. И всячески старались нас задобрить.
Перед самым сном в наш номер без стука ввалился полупьяный солдат. Начал нас расспрашивать, кто мы, откуда. Говорил, что тоже он с фронта. И солдат, и его пьяный вид показались нам подозрительными. С большим трудом удалось его выпроводить.
Утром монахиня разбудила нас к ранней обедне. Михайлов и Григорьев пошли, а я остался, несмотря на усиленные уговоры монашки. После обедни монашка заявила, что ей в нашей комнате нужно мыть полы, и попросила нас куда-нибудь пойти погулять.
Мы пошли искать помещение для гардемаринов. Как и следовало ожидать, монастырь для этой цели совершенно не подходил. Мы думали, что-нибудь подходящее найдётся поблизости. Но вне ограды был только один жилой дом. Не размещать же гардемаринов в монастыре!
Вернулись в Тобольск вечером, и я пошёл к Рыбниковым сообщить о неудаче.
Как было условлено, я постучал в окно. На стук из окна выглянул младший брат, быстро проговорил: «Мы арестованы, на кухне сидит милиционер» и скрылся.
Дело начинало принимать скверный оборот. Хотя мы ещё за собой ничего не чувствовали, но на всякий случай сговорились, как будем отвечать на допросе. Решили, если одного из нас арестуют, другие немедленно покидают Тобольск.
На другой день в понедельник было 33 градуса мороза и очень сильный ветер. Григорьев, плохо переносящий холод, не пошёл на обычную прогулку на базар, а пошли Михайлов и я. Возвращаясь, уже близко от дома мы увидели Григорьева, идущего нам навстречу в сопровождении милиционера. Подходя к нам, Григорьев сделал какой-то жест, вроде: «Надо поговорить». На самом деле, он хотел дать нам знать, чтобы мы проходили мимо.
Но мы остановились: «Митя, куда?» – «Я арестован», – ответил он и прошёл дальше.
Неутихающий ветер и жуткий мороз не давали нам собраться с мыслями.
По принятому решению, мы должны уехать. Но арестован был Григорьев, по природе офицер смелый, но нерасторопный, и мы не могли его бросить.
Через полчаса мы сидели в столовой «Россия» и совещались. Похоже, дело дрянь – проиграно. Из Москвы вот уже неделя как нет никаких вестей. Рыбников и Григорьев арестованы, очередь за остальными.
Принялись за обед. Только успели съесть первое, как в столовую вошла группа милиционеров в сопровождении солдата. Солдат назвался членом Совета депутатов и объявил нас арестованными.
Нас доставили в участок. Там уже был Григорьев.
Рассадили нас по углам и поодиночке стали вызывать для допроса. Допрашивали комиссар участка и депутат.
Допрос и ответы сводились к следующему: «Мы не офицеры, так как таковых теперь совсем нет. Если хотите, мы – „бывшие“. Приехали в Тобольск из-за дешевизны и спокойной жизни. Хотим здесь остаться, искать работу. С Рыбниковыми знакомы. С одним познакомились в пути, с другим здесь. Больше знакомых здесь нет. О пребывании Государя знали, но не придавали этому значения, он нам неинтересен».
Взяв подписку о невыезде, нас всех отпустили.
Григорьев рассказал, как его арестовали.
Почти вслед за нашим уходом на квартиру пришли десять милиционеров и солдат. Первый вопрос: «Есть ли револьверы?» Григорьев счёл разумным показать, и револьверы были моментально взяты. Затем солдат объявил Григорьеву об аресте. «За что?» – «Вы подозреваетесь в ограблении монастыря!» Вот уж судьба!