Поручик разгорячился, и следователь предложил ему говорить потише.
– Но это я не о себе! – снова на всякий случай спохватился поручик Соколов. – У меня лично совсем другое настроение и другие мысли. Не ошибочные, в отличие от тех, которые я вам сейчас просто пересказал. Для сведения вашего – не более того. Таких, ошибающихся, среди солдат и офицеров не очень много. Я сам до конца верю нашему Верховному правителю России единой и неделимой.
Следователь Соколов на то сказал, что это очень хорошо, и с такими настроениями, как у поручика, бойцы Сибирской армии и Добровольческой скоро погонят большевиков, а чехов и остальных иностранцев перевешают. Не всех, конечно, а явных мерзавцев. И что он, следователь, не сомневается, что ещё услышит о подвигах его, поручика, в будущих сражениях. А сейчас, если поручик не против, следователь с ним попрощается: дела, и с каждой минутой их становится все больше.
Генерал Дидерикс был бледен, как после бессонной ночи, и чем-то озабочен. Он делал вид, что внимательно слушает Соколова, но думал о чем-то своём. И только когда Соколов дошёл до свидетельницы Мутных, оживился:
– Блестящий ход! – восхитился он. – Да вы просто гений, Николай Алексеевич!
– Рутинное дело, обычная работа.
– Да уж – обычная… Работа, может, и обычная, но результаты!.. Скажите, что же нам делать с этим Шерлоком Холмсом из военного розыска? Вред от кипучей инициативы Кирсты очевиден. Хорошо на большевичков поработал, теперь должен ответить. Осталось решить, как.
– Вы спрашиваете моё мнение? Отвечу: достаточно отстранить от дела.
– Не слишком ли большая награда? Тут измена просматривается. Может, неосознанная, но какое нам дело до его сознания! Согласны?
Соколов медленно покачал головой, вспомнив слова поручика о настроениях в армии.
– Вам может не понравиться моё мнение, генерал, и, возможно, вы будете правы… Но в наших обстоятельствах немаловажно, какое мнение среди личного состава вызовут слишком жёсткие меры, особенно, среди офицерства.
– Мнения? – удивился Дидерикс. – Наши офицеры не могут иметь мнения о решениях командования. Их дело выполнять приказы и больше ничего.
– Не обессудьте, Михаил Константинович, но так было до Февраля. Февральский переворот не только страну, но и мозги наших сограждан переворотил. Офицеров в том числе. Кроме того, прежде чем применить любые репрессии к Кирсте, надо иметь и, если надо, предъявить достаточные основания – материальные улики, доказательства. В противном случае арест Кирсты вызовет напряжение и без того нелёгкой обстановки.
– Да полноте, Николай Алексеевич! Здесь армия, а не партийное собрание, никому до Кирсты дела нет.
– Дай Бог. Тем не менее, надо подумать.
Дидерикс нахмурился:
– Что вы предлагаете? Это ведь ваша работа – искать улики. Чтоб наказание стало не очень жестоким… Вам ведь этого хочется?
– Именно. Будут улики. Это может быть, скажем, некая компрометирующая информация… Не слухи, которые к делу не пришьёшь. Нужен документ. К примеру, собственноручная записка Кирсты о злоупотреблении, которое он готовит. Допустим, подкуп свидетелей. Да – пусть он в своей записке сообщит кому-либо из своих, неважно кому: «Дело принимает уголовный характер. Необходимо подкупить свидетелей».
– В собственноручной записке? – удивился Дидерикс. – Как же вы намерены добиться от него такой записки? Продиктуете ему?
– И без его участия обойдёмся. Образец почерка Кирсты имеется.
На лице Дидерикса появилась брезгливая усмешка:
– Похоже, вы считаете такой способ вполне достойным… – не скрывая отвращения, сказал он.
– В нашей ситуации вполне достойный. Сейчас не до конногвардейских предрассудков, – отрезал Соколов. – Сначала надо получить результат. А потом можно будет поспорить о способе. После победы. Когда всем на свете будет наплевать на какую-то записку.
– И как же вы намерены использовать эту… достойную записку? – осведомился Дидерикс.
– Никак. Поддельную записку, – с вызовом сообщил Соколов, – я просто передам по начальству, то есть вам.
– Поступайте, как считаете нужным. Только меня не впутывайте.
– Я прекрасно помню, генерал, что ваша задача – осуществлять общий надзор за следствием, а не заниматься фальсификациями документов. Нам же главное – убрать с дороги фантазёра, опасного своей чрезмерной, хотя, безусловно, искренней активностью. Переведёте его в действующую армию и достаточно.
Соколов поднялся, одёрнул пиджак:
– У меня всё на этот час. Могу быть свободен?
Дидерикс, прищурившись, коротко глянул на него снизу вверх.
– Так и подмывает меня спросить, господин следователь: ваша настоящая фамилия, случайно, не Макиавелли?
– И даже не Борджиа, – холодно отпарировал Соколов. – Позвольте откланяться?
– Позволяю, – бросил Дидерикс, но тут же спохватился и, чтобы стереть неловкость, встал и протянул Соколову руку. – Благодарю вас, Николай Алексеевич. Вы сделали огромное дело в Перми.
– Рутина, – повторил Соколов. – Кстати, Михаил Константинович, вам что-нибудь известно о судьбе другого Михаила – Александровича?
– Несостоявшегося царя?
– Да, великого князя. Говорят, он скрывается в Сиаме. Это так?
– По-моему, сплетни, – заявил генерал Дидерикс. – Но зато у меня есть другие, очень интересные новости для вас. Специально на десерт оставил. Я о другом фигуранте, очень важном для нас. Комиссар Яковлев.
– А что комиссар Яковлев? – встрепенулся Соколов. – Разве Зайчек его не замучил?
– Представьте себе, жив и очень здоров.
– И где же он?
– У Зайчека. Но абсолютно невредим. Инквизитору на этот раз почему-то не захотелось свежей крови. Вёл разные дискуссии с высокопоставленным большевиком. Очень странно, не находите?
– Дискуссия с большевиком? С лицом, приближенным Ленину и Свердлову? Мы же не знаем, какие у Зайчека соображения.
– Да, вы не знаете главного, – сказал Дидерикс. – Комиссар Яковлев теперь не только важный пленный и уникальный свидетель. Вечером у него встреча с Верховным. Колчак очень хочет его видеть…
Придя к себе в вагон, Соколов решил: завтра и никак не позже надо увидеть Яковлева и подробнейше допросить. Мало ли что придёт в голову Зайчеку послезавтра.
Так что же на самом деле произошло в ипатьевском особняке в ночь с 16 на 17 июля?
16. ВЕЧЕР 16 ИЮЛЯ. СХИИГУМЕНИЯ МАГДАЛИНА
Схиигумения Магдалина (Досманова)
СЕРЕБРЯНЫЕ швейцарские часики показывали девять с четвертью. Времени достаточно: сбор назначен на десять вечера, можно не торопясь переодеться и проверить оружие.
Хотела Новосильцева снова завязать часики в носовой платок и сунуть в потайной кармашек подрясника, но остановилась. Сегодня она уже не монахиня и может, наконец, носить часы открыто. Пристегнула к запястью серебряный, из тонкой скани браслет с часами, отвела руку в сторону, полюбовалась.
И в этот момент монахиня Георгия исчезла. Снова появилась Евдокия Фёдоровна Новосильцева, бывший агент первой категории разведуправления царского генерального штаба, а теперь помощница чрезвычайного красного комиссара Василия Васильевича Яковлева и его невенчанная жена.
Комиссар Яковлев, знаменитый боевик и руководитель вооружённой группы уральских большевиков, занимался, в основном, экспроприациями, проще говоря, ограблениями банков, почтовых поездов. Так он пополнял партийную кассу. Официально большевики были против ограблений и разбоя. И дабы не компрометировать свою партию в случае ареста и суда, боевики Константина Мячина – таким было его настоящее имя – выходили из РСДРП (б)43, а после очередного удачного ограбления снова в партии восстанавливались.
Бесстрашному и изобретательному Мячину удавались самые опасные операции. Он легко уходил из любых полицейских ловушек и тут же организовывал новые налёты. Боевики их именовали по-научному – «экспроприации» или «эксы», дабы разбой не воспринимался как обычное уголовное преступление. Теперь оно было покрыто маскировочным политическим лаком. Кроме того, большевицкие боевики отличались от эсеровских. Эсеры были убийцами. Уничтожая крупных чиновников империи, они рассчитывали принудить правительство к социальным реформам. В этом смысле большевики были вегетарианцами, им нужны были только деньги, а если при налётах погибали жандармы или охранники, так только в тех случаях, когда избежать убийств было невозможно.
Последней удачей Яковлева-Мячина стало ограбление почтового поезда в Миассе. Кроме нескольких мешков ассигнаций на полмиллиона рублей, боевики захватили около 40 килограммов золота. История эта прогремела на всю империю. Писатель Максим Горький даже вставил её в свой роман «Жизнь Клима Самгина».
Однако на этот раз Мячину пришлось нелегко. Полиция объявила на него настоящую охоту, наступала ему на пятки. И ему пришлось искать спасения за границей.
С фальшивым паспортом на имя Яковлева знаменитый боевик скрывался несколько лет в Бельгии и вернулся в Россию только осенью 1917 года. С этого момента он, как и многие видные большевики, жил под чужим именем, которое постепенно превратилось в его собственное.
Именно Яковлеву, бесстрашному и находчивому члену партии, вожди красной России Ленин и Свердлов поручили весной 1918 года вывезти из Тобольска в Москву семью бывшего императора Николая Романова. Он поначалу смог взять только часть «багажа» (так условно именовалась семья Романовых) – Николая, Александру и среднюю дочь Марию. Однако дальше Екатеринбурга Яковлев не проехал. «Багаж» перехватили местные большевики и объявили, что в Москву Романовых не пропустят.
Тогда никто не догадывался, что неожиданная смелость уральцев – результат двойной игры Свердлова. Ещё недавно неприметный и малоизвестный провинциальный большевик вдруг стал первым человеком в РСФСР – главой советского государства. Позже стали известны его связи с Якобом Шиффом и через него с еврейским банковским капиталом Соединённых Североамериканских Штатов. Шифф резонно полагал, что большевики, готовившие открытый суд над бывшим царём, непременно предложат Николаю Романову сделку – жизнь ему и свободу семье в обмен на личное золото царя в английском банке «Братья Беринг». Упускать романовские активы ни Якоб Шифф, ни его американские собратья не собирались.