– А я разве не для того же присягнул советской власти и партии большевиков? – с обидой спросил матрос.
– Павел Митрофанович, дорогой, я же не хвастовства ради говорю и не в укор вам. А чтобы ещё раз в себе разобраться. И в нынешнем положении.
– Положение – да… – уныло признал матрос. – Не самое весёлое. Хуже губернаторского.
– Рухнуло всё. По крайней мере, лично на моём пути. И очень трудно из этого тупика выйти. Не знаю, выйду ли вообще.
– Да что вы такое говорите, товарищ комиссар! – возмутился матрос. – Не узнать вас, честное слово! Разве вы сдавались когда-нибудь? Все знают: комиссар Яковлев никогда не сдаётся. Всегда побеждает. Что может рухнуть на пути у такого революционера, как вы?
– Не всё коту масленица. Стоит чуть зазеваться и… – он достал трубку, старую, сильно обкуренную, сунул в неё щепотку табака, быстро прикурил, закрываясь ладонями от ветра, и продолжил. – Одно дело, вернуться в Москву и доставить Романовых. Я – победитель! Но теперь у меня положение обычного дезертира.
– Ну уж вы скажете! – крякнул Гончарюк и указал пальцем на Чайковского.
– Я так свободно говорю при вас и при товарище Чайковском потому, что мне стыдиться нечего. Никого не обманываю – ни себя, ни своих боевых друзей. Революцию нашу никогда не обманывал. Сейчас, с пустыми руками, кто я? Бросил фронт, исчез, неизвестно куда и зачем. И если меня Троцкий даже не арестует и попробует понять… Всё равно: доверие партии я потерял. Надолго. Если не навсегда. Скажу больше: будь я на месте Троцкого, то расстрелял бы дезертира Яковлева на месте! Поскольку очень велика вероятность того, что он вёл тайные дела с врагом,. Я не стал бы рисковать, оставляя Яковлева в живых. Кроме того, доказать невиновность Яковлева в настоящих условиях невозможно.
– Почему невозможно? – воскликнул Чайковский, оглянувшись, отчего резко вильнул рулём и с трудом выровнял машину.
– Не надо за меня переживать, товарищ Чайковский, – усмехнулся Яковлев. – Смотрите на дорогу. А я найду решение.
– А я вам сейчас его подскажу! – упрямо заявил Чайковский. – Все мы, кто с вами, докажем! Все – люди Чудинова и Гузакова, и австрияк, и товарищ Гончарюк, и я лично. Мало будет наших слов? Будь вы и вправду тайный перебежчик, разве можно обмануть столько людей, боевых товарищей и друзей! Не бывает такого в жизни.
– В жизни бывает всё, – веско произнёс Яковлев. – Допустим, моя прогулка к Романовым будет прощена. Всё равно, сомнения останутся. И когда-нибудь мне всё припомнят.
– Это когда ещё! – протянул матрос. – Победим белых, значит, все мы победители. А проиграем – всем один ответ.
– Мои личные хлопоты – ерунда, не самое важное. Есть обстоятельство посерьёзнее. Я о Евдокии Фёдоровне. Для неё в одночасье всё осложнилось больше, чем для меня.
– Однако же, товарищ комиссар, я так понимаю, что Евдокия Федоровна все ж таки наш военспец, сотрудник чека, – не согласился матрос.
– Забыли, какая у неё специальность? Прямо скажем, не самая нужная сейчас и доверия не внушающая. Спецы нужны нам сейчас другие – грамотные и опытные офицеры, командиры, а не шпионы царского генштаба. Появись она сейчас в Москве, на кого опереться? Кто за неё поручится? Кто защитит от подозрений? Только Яковлев мог бы поручиться, но моему поручительству сегодня грош цена. От меня сейчас, как круги по воде, исходит лишь опасность для всех, кто рядом со мной.
– Слишком круто вы приводите к ветру, – покачал головой матрос Гончарюк.
– А как иначе? Кроме того, вы, наверное, заметили, что Евдокия Федоровна ещё и… в определённом положении.
– Да, – заулыбался матрос. – Уже заметно.
– Рожать ей в Москве и вообще в России нельзя.
– А здесь? Или в Сибири?
– Рано или поздно найдётся повсюду кто-нибудь, кто её опознает и выдаст. Или белым выдаст, или красным. Для одних она агент большевиков и сотрудница ЧК. Для других классово чуждая, столбовая дворянка и царская шпионка. Пусть уж лучше в Швейцарии рожает. Так она сама решила.
– Это она правильно решила, – уверенно заявил матрос Гончарюк. – Осталось купить билет в нужный поезд.
– Лучше пароходом. И не через западную границу. Отсюда до Владивостока не ближе, чем до Питера, но добираться гораздо проще. И я сумею её доставить до Владивостока, а, может, и до Харбина. А там… посмотрим! Так что, дорогой мой друг и верный соратник, скорее всего, уже сегодня мы с вами попрощаемся. Я – на восток, вы – на запад давить «жовто-блакитных» сепаратистов.
– Нет, – заявил матрос. – Так просто вы от меня не отделаетесь, товарищ комиссар. Вот определим нашу даму, тогда и решим. Я тоже не могу бросить вас и… её. Сердце за неё болеть будет. Очень уж она… славная.
Вместо ответа Яковлев протянул вперёд руку, и Гончарюк крепко её пожал.
– А что будет с барышней? С Анастасией? – неожиданно спросил Чайковский. – Тоже нельзя так бросить.
– Тут уж не знаю, что сказать.
– И у австрияка ей делать нечего.
– Думаете, ей лучше будет в кабинете Голощёкина или Юровского?
– Зачем вы так, товарищ комиссар… – обидчиво сказал Чайковский. – Несчастная девочка, сирота, искалеченная, с того света выпала… Не всё равно теперь, кто её родители были? Можно в деревню к моим родственникам переправить, деревня Семёновка, под Пермью в двадцати верстах. А там видно будет.
– Так и позаботьтесь, – сказал Яковлев.
Они подъехали к железнодорожному переезду. По обеим сторонам дороги стояли гружёные телеги, ржали лошади, кричали гуси в деревянных клетках, отчаянно орали петухи, а женщины яростно ругались с часовыми у переезда – двумя солдатами и командиром. Обернувшись на подъехавший автомобиль, люди замолчали и расступились: понятно, большое начальство. В таком солидном авто и при охране из матроса и военного водителя простые офицеры не ездят.
Подошёл офицер, сопровождаемый двумя солдатами. Вежливо взял под козырёк:
– Ваши документы, товарищ краском54.
Офицер не торопясь изучил удостоверение, несколько раз сверил фотографию с лицом Яковлева. И неожиданно положил документ себе в нагрудный карман гимнастёрки.
– Попрошу вас, товарищ Яковлев, выйти из авто, – приказал он. – Люди ваши пусть остаются на своих местах.
И сделал шаг в сторону, открывая солдатам пространство для огневого поражения.
– Есть вопросы? – спокойно осведомился Яковлев.
– Именно, – сухо ответил начальник. – Прошу вас покинуть автомобиль. Повторяю, выходите один.
19. НОЧЬ С 16 НА 17 ИЮЛЯ. ОСВОБОЖДЕНИЕ
Чехословацкая делегация на экскурсии в расстрельной комнате ипатьевского особняка. Снимок на память. 1927 год
СОЛДАТАМ начальник приказал оставаться около автомобиля.
– А вас, товарищ комфронта, прошу следовать за мной, – он махнул в сторону сторожки, на стене которой висел белый эмалевый знак с чёрными буквами: «Переезд №184».
Чуть отстав, Яковлев незаметно расстегнул пуговицу левого рукава гимнастёрки, где в потайном кармашке он держал узкое лезвие стилета без рукоятки.
В тесной сторожке никого не было. Небольшой стол, две табуретки. Железная койка в углу, застеленная серым солдатским одеялом. На крюках, вбитых в стену, сигнальные керосиновые фонари обходчика. Пахло креозотом – так сильно, что у Яковлева в горле запершило.
– Прошу вас, товарищ комфронта, – офицер указал на табуретку и сам сел напротив.
Достал из кармана удостоверение и протянул Яковлеву.
– Всё в порядке? – поднял брови Яковлев.
– В полном.
– Тогда зачем я вам?
– Я командир отряда Красавин Сергей Павлович, – сказал офицер.
– Приятно познакомиться, – Яковлев аккуратно положил удостоверение в карман, застегнул пуговицу левого рукава и протянул капитану руку. – Василий Васильевич.
– А также Константин Алексеевич.
– Почему вы так решили? – прищурился Яковлев.
– У нас с вами есть общие знакомые.
– Не сомневаюсь, что это достойные люди, – заявил Яковлев.
Командир кивнул.
– Вполне достойные. Один из них иногда называет себя Касьяном. Фамилия его вам известна. У меня для вас сообщение от него.
– И для этого вы меня искали именно здесь, на переезде?
– Я не искал вас, товарищ командующий. Это Касьян предупредил: возможно, вы будете здесь проезжать.
– И что же?
– Сведения такие, причём, срочные: местная чека получила, вернее, завтра получит приказ о розыске некоей монахини именем сестра Георгия. Её видели несколько раз в женском монастыре. У начальника ЧК Лукоянова, есть в монастыре осведомитель.
– Среди монахинь?
– Касьян считает, скорее всего, из подсобных рабочих. Они могут уходить и приходить в любое время и никого не спрашивать.
– Что ещё о ней известно?
– Известно, что бывала несколько раз в доме особого назначения, носила для Романовых продовольствие. Подозревают, что готовила побег Романовых, разумеется, не в одиночку. Наиболее вероятный её сообщник – матрос с «Авроры». Тайно жил в странноприимном дома монастыря. Тоже будет объявлен в розыск.
– Это всё?
– Не всё, – сказал капитан Красавин. – В чека известно, что сестра Георгия – на самом деле графиня Новосильцева, бывший агент разведочного отделения главного управления царского генштаба. Имеет на руках настоящие документы сотрудника чека. Ей удалось внедриться в чрезвычайную комиссию под прикрытием бывшего заместителя Дзержинского. Касьян сказал, что вам знаком этот заместитель.
– Знаком, – усмехнулся Яковлев.
– Теперь и он под большим подозрением. Уральская ЧК взяла его в разработку.
Задумчиво кивнув, Яковлев достал из нагрудного кармана портсигар, открыл и предложил капитану папиросу «Дюшес».
– Благодарю, товарищ командующий, не курю.
– Тогда и я не буду, – сказал Яковлев и захлопнул портсигар. – Что-нибудь ещё?
– Прошёл слух, что одна из царских дочерей, самая младшая, не была расстреляна.
– Как такое могло произойти? – удивился Яковлев.