– Слышать-то слышал, – скептически отозвался Яковлев. – Но самому такие деревни наблюдать не приходилось, хотя я коренной сибиряк. Ежели и есть такие, так только где-нибудь в глуши. Но чтобы рядом с большим городом? На бойком месте? Тем более, в его селе чехи хозяйничают.
– А шляпа? – не соглашался матрос. – Шляпа у него не мужицкая. С какого-нибудь несчастного еврея содрал. С раввина.
– Как он вас напугал, однако, – усмехнулся Яковлев. – Вы, наверное, не видели, какие шляпы на самом деле носят раввины. Нет, дорогие мои друзья. Вы заметили, как он перекрестился?
– А как? – спросил матрос.
– Двумя перстами. Так что не варнак, а самый настоящий кержак. И не просто кержак, а беспоповец. Мало того, начётчик.
– Кержак? Это вы про раскольников, товарищ комиссар? – спросил матрос.
– Именно. Много их в Сибири, и на Урале, и дальше. Бежали двести лет назад и позже от церковного начальства и от царских карателей. Но от веры предков не отступили.
– А почему беспоповец? – заинтересовалась Новосильцева. – Помнится, в разведупре что-то преподавали про раскольников, но нормальная женская голова таких сложных материй не удерживает.
– Кержак? – переспросил матрос. – Верно, от слова «крыж», крест, значит, папский, католический.
– Ну, коль скоро вы заинтересовались… Для начала: сами себя они называют старообрядцами. А раскольниками называют нас с вами. Всех, кто принадлежит к официальной православной церкви.
Матрос удивлённо пожал плечами:
– А нас-то за что? От чего мы, Василий Васильевич, откололись? И Евдокия Федоровна? Она-то почему раскольница?
– Дело давнее. Ещё при царе Алексее Михайловиче заварилось, отце Петра Первого. Тогда затеяли царь и патриарх Никон церковную реформу. От неё Россия до сих не опомнилась.
– Креститься двумя или тремя пальцами? – скептически усмехнулась Новосильцева. – Из-за такой чепухи раскол?
– Не скажи, Дуняша… Три перста или два – только повод для спора. Смысл раскола гораздо глубже.
Он набил трубку и зажёг, распространяя вокруг медовый аромат дорого табака.
– Может, двинем дальше? – предложила Новосильцева. – По дороге и расскажешь.
Запротестовал матрос:
– Вам-то, Евдокия Фёдоровна, хорошо по дороге. А я ничего не услышу. Пусть товарищ комиссар перекурит, заодно расскажет, а мы послушаем.
– Хорошо, – согласился Яковлев. – Попробую коротко. Тем более, и сам знаю не много. Итак, время от времени наших монархов охватывала одна идиотская идея: захватить Средиземноморские проливы, освободить Стамбул от турок и создать гигантскую империю – Греко-Российскую, включив в неё историческую Византию с Константинополем.
– В большой и сильной стране всегда лучше жить, чем в маленькой и слабой, – заметила Новосильцева.
– Большая – не всегда «сильная», – возразил Яковлев. – Одна такая большая только что на наших глазах развалилась. И главные беды от этого ещё впереди. На очереди ещё одна большая империя – Австро-Венгрия. А что вы думаете, Павел Митрофанович?
– Думаю… думаю, что Европа никогда не даст России захватить Босфор и Дарданеллы. Другое дело, после мировой революции. Тогда и вся Европа, и Азия будут советскими. Для трудящихся Земли все проливы будут открыты. Не надо ничего захватывать – пользуйся на здоровье!
– Вы точно подметили, Павел Митрофанович, – согласился Яковлев. – В своё время Николай Первый только намекнул, что хорошо бы разделить помирающую Турцию между европейскими державами, а проливы отдать России, как тут же получил Крымскую войну. Плохо для Николая Палкина кончилась… Но его прадед Алексей Михайлович, думал, что проливы получит без труда. Для этого надо, чтобы балканские страны вошли в состав России. И не все, а только православные. И для начала нужно устранить все различия в церковных службах и обрядах разных стран. Такую реформу яростно взялся проводить патриарх Никон. Он спал и уже видел себя этаким православным Папой Московским. Приказал исправить все русские богослужебные книги по греческому образцу, изменить некоторые обряды и службы. Самое известное: до Никона русские и некоторые другие православные осеняли себя двоеперстным крестным знамением. А стамбульские греки, неизвестно от кого, переняли три перста. Народ, по крайней мере, изрядная часть его, от этой реформы отшатнулся. И дело было не двуперстии и тому подобных вещах. Люди смотрели глубже и правильно разглядели опасность. Новые реформы неминуемо вели к смене всего уклада жизни. Например, для староверов, тогдашних и нынешних, смысл жизни в труде. Дескать, Господь трудился, и мы должны.
– Вот! – заявил матрос. – Наш, пролетарский подход! Социалистический. Кто не работает, тот не ест. Надо старообрядцев записать в большевики.
– Пожалуйста, – попросил Яковлев. – Не перебивайте, иначе до утра не закончу. Итак… новые правила, европейско-православные, по которым должна жить Россия после реформ, предполагали, что смысл жизни – в деньгах. Есть у тебя деньги, превратил кровь и пот в трудящихся в монету, значит, Бог тебя любит. Неудачник, разорился, ограбили, значит, Господу ты не нужен, отправляйся на помойку.
– Не по-людски это, – не удержался матрос. – Извините, молчу.
– Староверы, как и вы, Павел Митрофанович, такое принять не могли. До реформ Россия была Земским государством, то есть с местным самоуправлением. Теперь превращалась в самодержавную империю с беспредельной властью императора, когда эксплуатация трудового народа усиливалась во сто крат, а дворянство окончательно превратилось в паразитов. Мало того: любая империя требует от церкви полного подчинения светской власти. Церковь превращается в обычное государственное ведомство – в министерство. И глава церкви – не избранный православными Патриарх, а сам царь, мирянин, на котором, как принято считать у верующих, нет церковной благодати и нет на него никакой управы. Морально-нравственные законы для такого главы церкви не писаны. Он их сам создаёт, какие хочет. Стоит ли удивляться, что многие русские решили: с реформами Никона Россия превращается в царство Антихриста…
Яковлев аккуратно выколотил трубку об автомобильное колесо.
– Вы, Павел Митрофанович, не смейтесь, – сказал он. – Те реформы коснулись каждого русского человека. Словно железным плугом пропахали живую грудь народа. И боль не отпускает даже сегодня.
– С чего вы взяли, товарищ комиссар? – обиделся матрос. – И не думал смеяться, наоборот, я такого нигде никогда не слышал.
– Это вы лицом не смеялись, – усмехнулся комиссар. – Смеялись умом – глаза вас выдали.
– Ошибаетесь, – возразил матрос. – В уме моём сейчас сплошное удивление и интерес.
– Ну что ж… С новым укладом разрушалась старая семья, точнее, семейная мораль. Для старовера семья – святое, олицетворение скромного и чистого образа жизни, угодного Богу. Пример новой морали скоро показал сын царя-реформатора – тогдашний эсер без партбилета Пётр Алексеевич. Деньги как смысл жизни, отказ от морали, издевательства над священством, беспробудное пьянство, семейные измены, сплошной блуд. Самые дикие извращения – мужеложство, скотоложство стали чуть ли не нормой. По крайней мере, строго не осуждались, разве что иногда на словах.
– Тьфу! – возмутился матрос. – Конечно, религия – опиум. Но если Библия запрещает человеку превращаться в скота, значит, правильно делает.
– Вот вам Библия и её почитание после Никона в империи: солдатская шлюха Марта Скавронская – на царском престоле. Стала Екатериной Первой. А Вторая? Государственных заслуг у неё не отобрать, но разве скромнее нельзя было жить? Ещё больше пользы принесла бы. Зимний дворец царица-матушка превратила в бордель. Положение любовника императрицы стало государственной должностью. Невероятно доходной! Самую большую гадость Екатерина Вторая сделала, когда освободила дворянство от военной службы, а крестьянам запретила жаловаться на своих хозяев под страхом наказания.
– Чётко матушка разделила народ на рабов и рабовладельцев, – не удержался матрос.
– Точнее не сказать, – согласился Яковлев.
– И после этого мы ещё удивляемся, почему народ бунтовал, жёг усадьбы, убивал помещиков… Почему к власти пришли большевики… – неожиданно добавила тихим голосом Новосильцева.
– Мы? – переспросил матрос.
– Нет, Павел Митрофанович, – мы! – отрезала графиня Новосильцева.
– Вот такой жизни не хотели старообрядцы, – продолжил Яковлев.
– Так что получается, – удивлялся Гончарюк. – Они, раскольники, социал-демократы на деле? А в чём-то и большевики? – добавил он, совершенно сбитый с толку.
Яковлев расхохотался, а Новосильцева нахмурилась.
– Конечно, не большевики, – отсмеялся комиссар. – Но есть у них с нами много общего. Не зря такие староверы, как миллионер Савва Морозов, помогал нашей партии деньгами. Большими. И не он один. Почти все богачи из староверов поддерживали нас, большевиков. Не только нас, другие партии тоже. Ну, это сейчас. А тогда Никон проклял всех, кто крестился двумя перстами. И в прошлом, и в будущем. Дескать, не видать таким принципиальным царства небесного.
– А не получается, что Никон проклял всю русскую православную церковь, начиная с князя Владимира Крестителя? – вдруг спросила Новосильцева. – И все наших святых?
– Получается! – подхватил комиссар. – Староверы так и считают! Говорят: на чудотворных иконах все наши святые крестятся двумя перстами. Значит, Никон и их проклял. Конечно, власть терпеть не желала такую крамолу. И старообрядцы подверглись неслыханным преследованиям, пыткам, казням. Пришлось им бежать подальше от Москвы, в самые глухие края. Сюда, в наши места, переселились беглецы, в основном, из нижегородской губернии, с реки Керженец. Отсюда и название кержаки.
– Самое интересное, – продолжил Яковлев. – Староверы не признают царя, царской власти, всех законов российской империи. И конечно, церковной власти, царских и церковных чиновников. Потому что – дети Сатаны, слуги Антихриста. А коль скоро официальная церковь для них преступна, то многие староверы отказались и от священства. Сами ведут молитвенные службы дома или в скитах по старинным богослужебным книгам. Вместо попа избирают из своей среды начётчика – самого грамотного и уважаемого члена общины. Вот такие шляпы, как у проезжего мужика, начётчики и носят.