– Живут они, в основном, общинами, – сказал дальше Яковлев. – Очень закрытыми. Чужому туда хода нет. Но иногда делают исключения. Мне, к примеру, приходилось иной раз спасаться от охранки в староверческих деревнях. Надёжное убежище. Ни разу не выдали. Но всё равно: за стол с собой не сажают, кормят из особой посуды для чужих. Зато никаких заразных болезней, никакой холеры или сифилиса, как во многих русских деревнях, у староверов нет. Водку и табак запрещают, работают с утра до вечера все – и стар, и млад. Говорят, Бог работал шесть дней в неделю, а на седьмой отдыхал, значит, и все люди должны трудиться. Поэтому старообрядцы работают не покладая рук, оттого живут они долго, мужики у них крепкие до глубокой старости, женщины красивые, дети здоровые. И очень многие старообрядцы весьма зажиточные и даже богатые – промышленники, торговцы, ремесленники. Все поголовно грамотные. Бедняка или лодыря среди них найти, конечно, можно, но трудно. Лично я не встречал. Вот вам настоящие русские люди, можно сказать, исконные, коренные.
– Нет, – поёжилась Новосильцева. – Мне их, конечно, жаль, я теперь даже зауважала староверов. Но с тем начётчиком сама не села бы за один стол. Как он меня разглядывал!.. Как цыган лошадь на ярмарке.
– Вот тебе и опиум для народа! – продолжал удивляться матрос Гончарюк. – Ограниченные религией люди, а знают, где правда. И по правде живут.
– Может, все-таки поедем? – предложил Яковлев.
Вместо ответа матрос завёл мотор.
До переезда оказалось не две, а все пять вёрст.
Матрос въехал прямо на рельсы, перегородив путь, подтянул ручной тормоз и заглушил мотор. И в ту же минуту сзади раздался истошный женский крик:
– Уйди! Убирай с рельсов таратайку! Убирай! Али с разуму спрыгнул?!
Из будки обходчика выскочила толстая крестьянская баба в обычном сарафане, но с форменной железнодорожной фуражкой на голове и с двумя свёрнутыми флажками в руках – жёлто-зелёным и красным.
– Убери телегу, разбойник! В сей момент! – потребовала стрелочница, подойдя ближе.
– Ну что ты волнуешься, голуба, такая красава? – широко улыбнулся матрос Гончарюк. – Тебе-то что?
– Мне есть что! – крикнула тётка прямо ему в лицо. – При переезде служу, – она ткнула флажками в сторону будки. – Убери железо с путей. Сейчас поезд будет, от твоей телеги лепёшка останется!
– Никак! – печально сообщил матрос и развёл руками. – Не съехать теперь. Заглохла, проклятая. Ничего не сделать.
– Толкай! Толкай её! Руками! – кричала тётка, выбивая флажками пыль из синей форменки на груди матроса. – Пять минут, сквернавец! Через пять минут эшелон!.. Тебя чехи тут же расстреляют. Офицер! – обернулась она к Яковлеву. – Прикажи убрать аппарат, не доводи до беды!
Но Яковлев тоже вздохнул в ответ:
– Намертво стало. Придётся тебе, милая, останавливать поезд. Поторопись.
– Да как его остановишь, чтоб вам ни дна, ни покрышки! – в ярости крикнула баба и побежала по шпалам навстречу поезду, разматывая на ходу красный флажок.
Яковлев и Гончарюк переглянулись и удовлетворённо кивнули друг другу.
– Мне как? – из делоне послышался голос Новосиль- цевой. – Остаться или пора выходить?
– Я бы на вашем месте вышел, Евдокия Федоровна, – посоветовал матрос. – Один только Керенский знает, какой у них машинист. Что гордому чеху какая-то баба с флажком, даже с красным. Может и не остановиться.
Однако через полчаса, а не пять минут, к переезду медленно, с шипением приблизился товарный эшелон. Выпустив белое облако пара, паровоз дал оглушительный гудок и остановился в трёх метрах от замершего на переезде дорогого французского автомобиля.
Чешский офицер в сопровождении двух вооружённых солдат подошёл, грозно подняв кулак, но при виде английского майора, а особенно, военной барышни разжал кулак и поднёс два пальца к козырьку.
Бравые легионеры у эшелона с награбленным
Яковлев небрежно ответил тем же.
– How do you do? – спросил он, протягивая руку чеху.
Офицер смущённо улыбнулся и сказал, несмело пожимая руку майору:
– А можно с паном офицером руський язык говорить?
– Можно и по-русски, – согласился Яковлев.
– Надпоручик Ярек Кучера, – представился чех.
– Мэйджор Селиванов, офицер МИ-6.
– Прошу пана… Ми?.. – переспросил надпоручик. – Вас шесть?
– Политическая разведка правительства его величества короля Джорджа Пятого. Мои люди, – кивнул он в сторону Новосильцевой и Гончарюка.
– Понятно, понятно… – закивал Кучера. – Очень хорошо. И что можу я хорошего для пана майора? У вас авто не хочет ехать?
– Вы ведь направляетесь во Владивосток? – спросил Яковлев.
– Да-а! Владик, а там пароход и – Европа, Западный фронт. Наш легион есть у составе армии французской.
– Это мне известно. Скажите, господин надпоручик, вы, полагаю, знаете, что правительство Соединённого Королевства вместе с союзниками гарантировало для вас, чехословаков, создание своего государства? Впервые в истории.
– А то как же, пан майор! – воскликнул надпоручик. – То кожний чех знает, кожний сло́вак! И кожний день молимся и благодарим его величество короля Георга и всю Великобританию!
– Well! Для сведения: я здесь с особым заданием, политическим. Оно непосредственно связано с судьбой будущей Чехословакии.
– Благодарю! Благодарю вас, пан майор! Я можу буть полезным? Располагайте мной и моими людями!
– Мне нужно, чтобы вы нашли в вашем эшелоне три места для меня и моих людей. До самого Владивостока. Возражений нет?
– Как возражать, пан майор? Буду только счастливый помогать доблестным союзникам и друзьям моей родины! – с воодушевлением заверил надпоручик Кучера.
Яковлев кивнул.
– Вы, конечно, обратили внимание, что один из моих подчинённых – дама. Ей нужно обеспечить особые условия. Она, конечно, как и мы все, военный человек. Но немного дополнительного комфорта ей не помешает.
– Сделаем, пан майор, все сделаем! – козырнул надпоручик и щёлкнул каблуками.
– А в качестве платы за билет… – улыбнулся английский майор. – Или, точнее сказать, в знак дружбы наших держав предлагаю лично для вас наше авто – делоне бельвиль шестнадцатого года. Новая, можно сказать, машина. Правда, без бензина.
– О-о-о, пан майор! – растроганно положил руку себе на грудь надпоручик Кучера. – То очень дорогая плата за билет! В России только царь на такой ездил. Бог видит!
– Бог видит и другое: дружба и взаимная помощь, особенно, на военных дорогах, дороже любого самоходного железа, – веско отметил Яковлев.
– Так я распоряжусь, пан майор! С вашего дозволения.
– Распоряжайтесь.
Надпоручик отошёл к вагонам и минут пять совещался со своими.
Медленно подошла Новосильцева.
– До Владивостока? Очень хорошо, – сказала она. – Не люблю пересадок.
– Дай-то Бог, – отозвался матрос.
– Тем не менее, друзья мои, в дороге будет всякое, – заметил Яковлев. – Войну никто не остановил, наоборот, она будет только разгораться. Договоримся так: если, паче чаяния, нам придётся разделиться, то место сбора – Омск. Каждый оставляет о себе сведения запиской на вокзале, где люди ищут друг друга.
– А если в Омске не встретимся? – спросил матрос Гончарюк.
– Значит, в следующем крупном городе.
– И так до самого Владивостока, – добавила, усмехнувшись, Новосильцева.
– Как выйдет. Главное, собраться, – ответил Яковлев.
Тем временем солдаты столкнули автомобиль с переезда. Паровоз подался вперёд на несколько метров. В вагоне, ставшем на переезде, открыли дверь. Чехи быстро соорудили помост из толстых досок и быстро, без взаимных понуканий, вкатили автомобиль в теплушку. Надпоручик ещё немного пошептался со своими и подошел к Яковлеву.
– Вот тот vůz… вагон, значить, то – ваш, – указал он на теплушку в середине состава. – Почти совсем пустой. Там и slečna… барышне можно отдельное купе сделать. В Новой Праге есть тесар… плотник, возьмём его с собой, чтоб скоро сделал. Сейчас поезд пойдёт, так что на ходу забирайтесь прямо с этого места, как вагон перед вами будет. Увидимся в Новой Праге! – козырнул надпоручик.
Делоне бельвиль в стороне от шоссе
– До встречи! – ответил Яковлев.
К указанному вагону побежал солдат, а поезд лязгнул на месте всем составом, словно отряхиваясь, сдвинулся и стал быстро набирать ход. В средней теплушке открылась дверь, оттуда выглянули легионеры. Улыбаясь, они махали руками Яковлеву. Когда теплушка достигла переезда, солдаты весело закричали, протягивая руки:
– Просим! Просим сюда! Быстро прыгай! Барышня первая!
Новосильцева подбежала к вагону, солдаты подхватили её и внесли в вагон. Поезд пошёл ещё быстрее, дверь теплушки стала закрываться.
– Стой! Не закрывай! – закричал матрос Гончарюк, бросаясь к вагону.
– Не закрывай! Отвори дверь! Отвори! – Яковлев ринулся вслед.
Дверь продолжала двигаться, но матрос успел ухватиться за порог вагона, подпрыгнул и лёг на него, оказавшись наполовину в теплушке. Но весёлые чешские солдаты его неожиданно вышвырнули наружу.
Едва не споткнувшись о матроса, Яковлев в два прыжка догнал теплушку, одной рукой ухватился за ребро двери, другой за порог, изо всех сил толкнул дверь назад и тут же ощутил внезапную боль от удара прикладом по пальцам правой руки. Его левую руку солдаты отодрали от двери и вытолкнули Яковлева.
От боли и ярости у него потемнело в глазах. С трудом Яковлев удержался на ногах. Из вагона напоследок высунулись смеющиеся физиономии легионеров, один из них показал Яковлеву кукиш, и дверь со стуком закрылась.
– Кучер! Скотина! Покажись! – бешено кричал Яковлев. —Ты покойник, Кучер! Разрежу на куски своими руками!
Боль в руке пропала от ярости и гнева, с посиневших расшибленных пальцев потекла кровь.
На земле шевелился оглушённый матрос и никак не мог подняться.
Поезд стремительно удалялся, стук колёс становился тише, пока не затих. Перед поворотом, вдалеке, паровозный гудок взревел, будто в насмешку, и поезд пропал.