Света пошла к ним, вглядываясь в лица и понимая, что прошло много времени и она может просто не узнать свою давнюю собеседницу. Света шла и надеялась, что та узнает ее. Но женщины скользили по ее лицу заискивающими взглядами и отводили глаза. И вдруг Света вспомнила. Вера Ивановна. Ту старушку звали Вера Ивановна. Так она себя называла.
– Простите! – обратилась Света к обитательницам комнаты. Они словно ждали этого. Остановились, прекратили свои дела и обернулись к ней.
– А где Вера Ивановна?
Взгляды старушек стали скорбными.
– Умерла Верочка, – сказала одна из обитательниц комнаты и промокнула глаза платочком. – Не дожила до нашего счастья. Всего неделю. Позавчера и похоронили.
Женщина заплакала. Тихо и вовсе не напоказ.
– А вы ей кем приходитесь? – поинтересовалась другая. – У Веры вроде бы родственников не было.
У Светы перехватило дыхание, запершило в горле и защипало в носу.
– Я не родственница, – только и смогла сказать она. Развернулась и пошла к выходу. Слезы текли по щекам.
Света не могла объяснить самой себе, почему на нее так подействовала смерть женщины, которую она видела один раз в жизни. Но поделать с собой она не могла ничего. Плакала, не обращая внимания на удивленные взгляды идущих ей навстречу людей.
Вышла из здания, села в машину и поехала. Слезы продолжали течь, Света вытирала их тыльной стороной ладони и даже всхлипывала в голос.
Выехав за ворота, она наконец успокоилась. Остановила машину, протерла слезы платочком, покосилась в зеркало. Достала пудреницу, коснулась ваткой красных век и припухлостей под глазами, тяжело вздохнула и поехала. Искупление больше не билось в голове. Света чувствовала себя легко и спокойно, словно какая-то высшая сила, которой она безоговорочно верила, пообещала, что у нее больше никогда не будет ни печалей, ни проблем.
4
Майор израильской полиции Алекс Мильман встретил представителя российской прокуратуры в фойе управления. Черноволосая стройная девица в юбке чуть выше колен и в обтягивающей блузке впорхнула в полукруглый зал, приковывая к себе взгляды и посетителей, стоящих в небольшой очереди у стойки дежурного и проходящих мимо офицеров в голубых рубашках с аксельбантами.
«Ну и красотка, – подумал Мильман, делая несколько шагов навстречу даме. – Ничего себе представители у российской прокуратуры».
Вопросы, зачем представитель российской прокуратуры прилетела в Израиль и что хочет от него, капитана Мильмана, беспокоили Алекса со вчерашнего вечера. С того момента, как его вызвал к себе начальник Главного управления иммиграционного контроля полиции полковник Штерн. Сведения, которые сообщил полковник, были весьма странными. Какая-то женщина, которую зовут Арина Розова, побывала в Израиле год назад по похищенным ею документам на имя Любови Азаровой. Сегодня против этой Розовой в Москве заведено дело. Ее подозревают в убийстве бизнесмена Эдуарда Львова. Эта подозреваемая Розова, по данным российской прокуратуры, намерена укрыться в Израиле. Российская сторона просит не впускать госпожу Розову в Израиль. А в случае ее появления арестовать и экстрадировать в Москву.
«Как это может быть? – думал Мильман, слушая полковника. – Как смогла эта Розова проникнуть в Израиль по чужим документам? Неужели наша пограничная полиция могла так оплошать? Маловероятно. Скорее всего, россияне что-то напутали и теперь втягивают нас в какие-то свои разборки».
– Она пересекла границу по чужим документам в Бен-Гурионе? – спросил Алекс, имея в виду международный аэропорт в Тель- Авиве, носящий имя первого премьер-министра государства Израиль.
Полковник понял сомнения подчиненного и развел руками.
– Мне тоже в это верится с трудом, но проверить нужно.
– Факт пересечения границы по чужим документам доказан?
– В полученных нами документах доказательств нет. Но написано, что все доказательства привезет с собой представитель прокуратуры, который уже вылетел к нам.
Как все серьезно, однако! Представитель прокуратуры вылетел в Израиль. Зачем это нужно? Почему российская сторона не доверила пересылку доказательств спецпочте?
– Какая моя задача? – спросил Алекс, не желая погрязать в чужой разборке по самые уши.
– Встреться завтра с этим представителем, проверь серьезность доказательств. Если эта госпожа, – полковник заглянул в бумаги, – Арина Розова и в самом деле побывала у нас по чужим документам, то не дай ей Бог снова появиться у нас. Отправим обратно, независимо от других ее провинностей.
Алекс взял протянутую ему папку, пролистал бумаги.
– Здесь говорится, что она может прилететь в Израиль «в ближайшие часы», – сказал он. – А что, если она уже прилетела? Или прилетит сегодня?
– Я уже закрыл ей въезд, – ответил полковник. – На семьдесят два часа. Дальнейшее зависит от того, насколько серьезны их доказательства.
Алекс отправил папку подмышку и вытянул руки по швам. Вернувшись в свой кабинет, майор влез в компьютер и ощущение чужой разборки еще больше усилилось. Эта Розова оказалась крутой бизнесвумен с состоянием в черт знает сколько миллиардов, сколоченных всего за год.
«Все ясно, – думал Мильман, откинувшись на спинку кресла и рассматривая фотографию рыжеволосой красавицы. – За год такие состояния честным путем не создаются. Бабенка сделала деньги явно на каких-то аферах. Судя по размерам состояния, крупных. Ее прихватили и обвинили в убийстве. В России такие дела шьются быстро. Она бросилась в бега. Конечно, в Израиль. Только нам чужие разборки ни к чему. Пусть они там сами во всем разбираются. Но если она действительно совершила такую глупость и приехала в Израиль по чужому паспорту…». Вот тогда в дело вмешается Главное управление контроля, и Алекс покажет этой госпоже Розовой, что такое израильская полиция.
Теперь у него не было вопросов, почему в Тель- Авив прибывает представитель российской прокуратуры. «Эта Розова – важная птица, – сказал он вслух. – И, вероятно, им очень важно ее зацепить».
Алекс поймал себя на мысли, что начинает говорить и думать по-русски всякий раз, когда речь заходит о России. В Израиль его привезли родители в августе 1990 года. Ему шел седьмой год, и родители торопились покинуть Союз, чтобы успеть записать мальчика в школу до начала учебного года. Они свою задачу выполнили и записать успели, но для него все получилось очень уж неожиданно. Алекс, которого тогда звали Сашей, готовился идти в школу в родном Ленинграде. Бабушка учила его грамоте. К началу лета он знал уже все буквы, а за три летних месяца должен был научиться читать. «Тебе будет легко учиться, – говорила бабушка. – Ты будешь знать больше остальных и сразу станешь отличником».
Но разрешение на выезд пришло удивительно быстро, и в школу Алекс пошел не в Ленинграде, а в городе со странным названием Бат-Ям. В отличие от Ленинграда, здесь было тепло, не лили целыми днями холодные дожди. По вечерам и по субботам они ходили на море. Саша чувствовал себя, как на курорте, в таком же белокаменном городе Сочи, куда они приезжали каждый год. Только одна мысль смущала его в те дни: из Сочи они всегда возвращались домой, в Ленинград, а Бат- Ям, каким-то чудесным образом должен был теперь стать их домом.
В школе Саше было тяжело. Полученные от бабушки знания, оказались совершенно бесполезны. Никаких букв А, Б и В никто не изучал. Даже пузатой буквы Я, идеальным написанием которой так гордился Алекс, не было в алфавите. Вместо них пришлось учить диковинные «алеф», «бет» и «гимел». В первые недели Саша не понимал ни одного слова, сказанного учительницей, общался только с теми одноклассниками, которые говорили по-русски, но находил в себе силы не плакать и даже успокаивал маму, которая никак не могла привыкнуть после тихого и степенного Ленинграда к укладу жизни шумного Бат- Яма.
После школы Алекса призвали в армию. Он попал в подразделение военной полиции. Служба ему понравилась, дисциплина не удручала, а сознание важности выполняемой миссии придавало силы. Закончив службу в армии, он решил остаться в полиции и поступил в офицерскую школу.
Число граждан Израиля, приехавших из республик распавшегося Союза, росло с каждым годом, полиции требовались кадры, говорящие по-русски, и потому Алексу пришлось послужить во многих управлениях. Он начинал как оперативник, затем перешел в отдел по борьбе с наркотиками, боролся с экономическими преступлениями, а когда полковник Штерн возглавил Главное управление иммиграционного контроля, он забрал Алекса с собой.
Поначалу Алекс был недоволен. Тридцать два года – не лучший возраст для перехода в Управление, работа в котором считается спокойной и сонной синекурой. Но уже через неделю на одном из контрольно- пропускных пунктов Алекс попал в перестрелку с египетскими контрабандистами, пытавшимися провести в Израиль два десятка нелегальных беженцев, и успокоился. Свою пулю и свою славу он может получить и здесь.
…Представитель российской прокуратуры огляделась и безошибочно определила в Алексе бывшего соотечественника. Она протянула руку и представилась.
– Ада.
– Очень приятно! – Алекс галантно щелкнул каблуками и пожал сухую, прохладную ладонь. – Алекс Мильман.
– Вот мои документы, – Ада протянула Алексу прозрачную папку. – Там письмо от моего руководства и командировочное удостоверение.
– Отлично, – Алекс взял папку. – Прошу в мой кабинет.
Усадив даму и приготовив ей крепкий кофе, Алекс открыл свежую сводку и к своему удивлению обнаружил в ней знакомую фамилию.
– Вы ведь говорите об Арине Розовой, не так ли?
– Именно, – Ада достала из сумочки документы, приготовленные для нее в прокуратуре. – Около года назад она приезжала в Израиль по чужим документам. А сейчас, насколько нам известно, собирается бежать сюда. Но уже по своему паспорту.
– Бежать? – Алекс поднял взгляд на красавицу. – От чего?
– От уголовного преследования в России. Мы подозреваем госпожу Розову в совершении убийства бизнесмена Эдуарда Львова.