«Ох, заморский гусь, – думал Лиманов, не сводя с принца задумчивого взгляда. – Как же наша дама тебя обработала? За одну ночь. Лихая девка. Ничего не скажешь. Но как ей это удалось?»
Вопрос, как ей это удалось, не давал покоя Лиманову и во время встречи принца со студентами МГИМО, и в ходе его беседы в Федерации хоккея на траве, которым Его Высочество очень интересовался. Ответ на вопрос премьер-министр так и не нашел. Ситуацию с влюбленностью принца в женские прелести Арины Александровны он всерьез не рассматривал.
«Нет, – говорил сам себе Лиманов. – У этого принца десяток жен и бесчисленное количество наложниц. Его не удивить ни высокой грудью, ни крепкой попкой, ни зелеными глазами, ни рыжими волосами. Тут что-то другое».
Так и не придумав, что «другое» могло оказать такое влияние на принца, Лиманов улучил время и вновь связался с Малкиным.
– Ты пойми, Геннадий Валерьянович, – в голосе Лиманова звучали тревога и раздражение. – Я ведь боюсь только одного. Сегодня принц принял решение продать месторождение. Но завтра он вернется домой, там его папаша сообразит, что сынок заключил невыгодную сделку. И может начать откручивать ситуацию назад. Наша дама заупрямится. И тогда папаша отыграется на нашем контракте по строительству завода. Передаст его американцам, а мы останемся с носом. Придраться ведь в процессе строительства всегда к чему-нибудь можно.
– Об этом не беспокойтесь, Вячеслав Борисович, – сказал Малкин. – Во-первых, папаша – гордый сын Востока. Он не покажет виду, что разочарован сделкой. С сыном разберется, конечно, по шее надает, но на всеобщее обсуждение выносить не станет. Честь дороже потерянных денег. Тем более, что они не последние. Во-вторых, если возникнут затруднения, мы найдем возможность надавить на госпожу Розову и заставить ее отказаться от контракта.
– Найдем возможность? Ты уверен? – с сомнением спросил Лиманов.
– Найдем, – заверил директор службы безопасности. – Уже кое-что на нее есть. Прокуратура копает. А недели через две-три будет больше.
– Ищи, Геннадий Валерьянович, ищи, – напутствовал Лиманов и добавил: – Я очень хочу иметь на нее компромат. Такой, чтобы держать ее за горло и за все другие места. Уж очень она независимая и самостоятельна. С такими трудно ладить. Нет, успехов ее я, конечно, не отрицаю. И принца она обработала лихо. Но… Держать ее за горло необходимо.
Положив трубку, Лиманов несколько минут размышлял, потом позвонил помощнику и попросил связать его с Козыриным. Но этот разговор Лиманова разочаровал. Лепет Павла Степановича о «способностях госпожи Розовой и о ее даре убеждать» только разозлил главу правительства, и он повесил трубку, не попрощавшись.
«Сейчас бы Иваненко пригодился», – подумал он. Михал Семеныч всегда знает подоплеку любой сделки и готов найти ответ на любой вопрос. Он вновь взялся за телефон и раздраженно поинтересовался у помощника состоянием Иваненко.
– Вчера вечером пришел в себя, – ответил помощник. – Но, по решению врачей, введен в состояние искусственной комы еще на сутки.
– Для чего? – буркнул Лиманов.
– Врачам не понравились какие-то параметры, – испуганно ответил помощник. – Они надеются, что завтра ситуация улучшится.
Лиманов отключил телефон и вернулся в зал, где принц продолжал свою встречу со студентами.
«Что же с тобой произошло, Михал Семеныч? – думал Лиманов, занимая свое место за столом около принца. – Неужели это она? Как у нее это получилось? Что же ты не предусмотрел, Миша? На тебя это так не похоже – чего-то не предусмотреть».
Глядя на светлые лица молодых людей, задающих вопросы принцу на прекрасном английском, Лиманов решил расслабиться, отпустить события и позволить им течь своим чередом. «В конце концов, это частная сделка, – решил он, – совершается она не от лица государства и меня не касается».
И только без пяти десять, подъезжая к гостинице «Риц-Карлтон», он задал вопрос принцу о готовящейся сделке.
– Это очень перспективное соглашение, – ответил принц. – Мы изучили бизнес госпожи Розовой и хотим вести с ней дела. Это месторождение – первый камень в фундамент большого сотрудничества.
«Неужели он не понимает, что такие месторождения не продаются? – рассуждал Лиманов, глядя на принца. – Нет, он не производит впечатление идиота. Он все понимает. И советники у него под рукой. Он все знает об этом месторождении. Но все же подписывает контракт. Почему?»
Словам принца о перспективности сотрудничества с госпожой Розовой он не поверил, так же как раньше не поверил во внезапно вспыхнувшую между ними страсть, на которую намекал Малкин.
«Нет, здесь что-то другое, – думал он, быстро шагая по коридорам гостиницы. – И я должен понять, что именно».
Сама церемония подписания соглашения была короткой. С приветствием от имени правительства России выступил Козырин. Вячеслав Борисович поручил ему сделать это, напутствовав «не затягивать и не растекаться мыслью по древу», а говорить по существу. В ответ принц разразился речью, в которой назвал подписываемую сделку «одним из самых значительных контрактов, заключенных султанатом Шидад». При этом присутствующие бизнесмены и чиновники переглянулись. Арина, одетая в строгий деловой костюм цвета морской волны, украшенный только бриллиантовой брошью у левого плеча, вела себя крайне скромно. Поблагодарила Его Высочество за возможность заключить сделку и первой села за стол. Принц важно опустился в соседнее кресло.
Дальше все потекло по накатанной. Черноволосая помощница Розовой и нукер принца в расшитой золотом черкеске развернули перед своими боссами папки с согласованным текстом договора. Принц и Арина обменялись взглядами и поставили свои подписи. Затем папки поменяли местами. Еще один взгляд друг на друга, и еще одна подпись.
Стоящий за их спинами Лиманов не сводил глаз с лица принца, надеясь заметить хоть какое-то недовольство в глазах гостя, раздражение в повороте головы или в каком-то ином движении. Но не заметил ничего. Принц был спокоен, вальяжно двигался и так часто бросал взгляд на свою vis-a-vis, что у Лиманова невольно появилась мысль: «А может быть, Малкин все-таки прав и все дело в любви и страсти?»
После подписания принц и Арина поднялись, обменялись папками и авторучками и улыбнулись друг другу. В зале раздались аплодисменты, которые, впрочем, не были ни бурными, ни продолжительными. Лиманов тоже хлопал, скользя взглядом по лицам гостей. Его поразили яростные взгляды и сжатые губы бизнесменов.
«Они ее ненавидят, – понял он. – Они готовы разорвать ее на куски прямо здесь, в зале. Каждый думает только о том, почему не ему, а ей выпала такая удача. Она для них чужая и никогда своей не станет. Навсегда останется выскочкой, девкой, темной лошадкой, появившейся неизвестно откуда».
Внесли подносы с шампанским для россиян и со сладким щербетом для гостей. Лиманов коснулся своим бокалом бокалов принца и Арины, проговорил: «Поздравляю!», и церемония завершилась…
Супруга премьера появилась на пороге гостиной еще раз.
– Слава, – сказала она, зябко кутаясь в халат. – Уже начало четвертого. Почему ты не идешь спать. У тебя что-то случилось? Тебя снимают?
Лиманов оторвался от винограда, одним глотком допил коньяк.
– Что ты, дорогая, с чего ты взяла?
– В последний раз ты так сидел в кресле всю ночь, когда Ельцин уволил тебя с автозавода.
Вячеслав Борисович рассмеялся.
– Нет, меня не уволили. И Ельцина уже нет. Просто ситуация, которую я хочу понять, никак не дается.
– Завтра поймешь, – супруга развязала галстук и начала расстегивать сорочку. – Утро вечера мудренее. Соберешь своих советников, и все поймете.
Лиманов не сопротивлялся, позволил ей расстегнуть брюки, которые упали на ковер, стянуть с плеч рубашку. Обхватил двумя руками ее голову и поцеловал в лоб.
– Пошли спать, – он обнял жену, переступил через брюки и пошел в спальню.
«Боюсь, и завтра мы ничего не поймем, – думал он. – Здесь что-то очень хитрое. Надо будет мне встретиться с этой Розовой один на один. Поговорить, присмотреться. Может, что и пойму. Чего не понял никто, ни Малкин, ни Козырев».
Председатель правительства забрался под одеяло и почти мгновенно уснул.
24
Гадалка Марья встретила Аду на пороге дома и сердечно прижала к груди. Она любила племянницу, перенося на нее теплые чувства, которые когда-то испытывала к ее матери, своей младшей сестре Жанне. Мать Ады была полной противоположностью жесткой и боевой Марье. Болезненная с детства, стеснительная и скромная, Жанна всегда нуждалась в защите и покровительстве старшей сестры. Марья была уверена, что часто болевшая в детстве Ада будет копией своей матери. Но все оказалось иначе. Ада росла дерзкой девчонкой, дралась с мальчишками, спорила с учителями, задиралась с соседями. После очередного вызова к директору школы, привычно угрожавшего отчислением, «если девочка не возьмется за ум», Марья сказала Аде:
– Иногда мне кажется, что ты моя дочь, а не дочь Жанны.
– А я твоя дочь, – ответила Ада. – Ты сделала меня такой, какая я есть.
Эти слова Марья запомнила на всю жизнь.
…Гадалка завела племянницу в комнату, в центре которой стоял большой круглый стол.
– Я тебя ждала, – сказала Марья, чиркнула спичкой и зажгла две свечи, стоящие в высоких подсвечниках на столе. – Знала, что пожалуешь.
– Знала, – Ада как завороженная смотрела на огоньки. – Откуда?
– Видела, что ты мечешься, – Марья подошла к окну и задернула тяжелые плотные шторы. – Неспокойно у тебя на душе. К кому же идти? К тетке Марье.
Марья вернулась к столу и села в кресло. Ада села на стул напротив.
– А вот садиться я тебе не предлагала.
Ада решила, что тетка шутит, но, взглянув на нее, наткнулась на жесткий взгляд и поднялась со стула.
– Ты что, тетка Марья?
– Постой, постой пока, – в голосе тетки зазвучали добродушные нотки. – Когда человек стоит, его видать лучше. А то сядешь, скукожишься, ничего о тебе и не поймешь. А вот так вижу. Пришла к тебе большая удача. И ты боишься, что эта удача уйдет. Боишься потерять силу. Потому и мечешься, что не знаешь, как тебе эту силу удержать подле себя. Боишься ты, девка, сильно боишься.