Посол написал брату, что я вне себя от страха, но на ответ надежды нет. Вильгельму безразличны мои чувства, а когда выдвинут обвинения, будет уже поздно. А может, брат и не захочет меня спасать. Он сам подверг меня опасности, должно быть, его ненависть еще сильней, чем я думала.
Никто меня не спасет. Надо действовать самой. Но что может женщина, которую обвиняют в колдовстве? Генриху достаточно просто сказать: «Из-за этой женщины я потерял мужскую силу». Но как мне доказать обратное? Ведь с Екатериной Говард силы к нему вернулись! Мои оправдания будут выглядеть как очередной пример дьявольского коварства. Женщине не доказать свою невинность, когда против нее свидетельствует мужчина. Если Генрих решит повесить меня за колдовство, ничто меня не спасет. Он обвинил леди Анну — ее казнили. Просто пришли однажды и увели в Тауэр.
Остается только ждать, когда придут за мной.
ДЖЕЙН БОЛЕЙН
Вестминстерский дворец, июнь 1540 года
Один из слуг, убирая полупустое блюдо из-под мяса, уронил мне на колени записку. В записке приказ — незамедлительно явиться к милорду герцогу. Только закончился обед, поспешила куда велено. Последнее время королева отправляется в свои покои сразу после обеда, она и не заметит, что меня нет среди испуганного кружка придворных дам, еще оставшихся при ней в опустевших комнатах. Екатерины Говард нет больше при дворе, она живет в доме своей бабки в Ламбете. Леди Лиль под домашним арестом, расплачивается за страшные преступления мужа, говорят, просто дрожит от страха. Она знает: ему не миновать смерти. Леди Рутленд — тише воды ниже травы, хоронится в своей комнате, наверно, тоже с ума сходит от ужаса, только мне неизвестно, в чем ее могут обвинить. Анна Бассет поспешила уехать под предлогом болезни двоюродной сестры, за Екатериной Кэри послала ее мать, Мария. Попросила разрешения отозвать дочь домой — ей, видите ли, нездоровится. Простецкая уловка, даже смешно. Мария Болейн всегда знала, как уберечь себя и своих близких от малейшей опасности. Жаль только, никакого труда не приложила, чтобы спасти брата. Мария Норрис отправилась прислуживать матери, живущей в загородном замке, той тоже срочно понадобилась помощь. Вдова Генри Норриса уже разок глядела на эшафот — король тогда тоже избавлялся от неугодной жены. Ей явно не хочется, чтобы дочка пошла по стопам мужа.
Мы все весьма осторожно выбираем слова, а ведем себя еще осторожнее. При дворе короля Генриха снова нелегкие времена. Все боятся, всяк под подозрением. Как в страшном сне, каждый — мужчина ли, женщина ли — знает: любое слово, любой жест могут обернуться против них. Враг назовет неосмотрительность преступлением, друг променяет твое доверие на обещание безопасности. Королевский двор состоит из отъявленных трусов пополам с разносчиками слухов и наговоров. Никто не ходит, все крадутся на цыпочках, каждый боится даже вздохнуть. Король подозревает самых близких друзей. Никому не гарантирована безопасность.
Хоронясь по углам, прокралась в комнаты герцога. Открыла дверь, тихонько проскользнула внутрь. Милорд герцог стоит у окна, вечер теплый, ставни распахнуты, пламя свечей чуть колеблется от дуновения ветерка. Взглянул на меня и улыбнулся, будто и впрямь хорошо ко мне относится.
— А, Джейн, дорогая племянница. Королева с небольшой свитой отправляется в Ричмонд, я хочу, чтобы ты поехала с ней.
— Ричмонд? — В голосе моем слышна нотка страха. Ричмонд означает домашний арест, пока проводится расследование. Но зачем меня-тο с ней посылать? Тоже предъявят обвинения?
— Останешься при ней и будешь внимательно следить, кто приходит и уходит, запоминать, о чем говорят. Особенно если будет разговаривать с послом Херстом. Он, скорее всего, ничего не сможет сделать, но было бы полезно, чтобы ты проследила, не готовится ли план побега, не посылаются ли депеши, всякое такое.
— Но… — Я оборвала себя на полуслове. Кому, как не мне, знать — герцогу не перечат.
— В чем дело? — Он еще улыбается, но глаза уже потемнели.
— Если задумает побег, мне ее не удержать, я только слабая женщина.
— Этой ночью закроют порты. Послу ни за какие деньги не удастся ни купить, ни нанять лошадей. Ее конюшни заперты, комнаты закрыты. Она не сбежит и за помощью не пошлет. Тебе только надо приглядывать за ней.
— Позвольте мне лучше прислуживать Екатерине, — осмелилась пробормотать я. — Ей еще нужно научиться быть королевой.
Герцог помолчал минуту-другую.
— Ты права. Эта девчонка — сущая дуреха. Но под присмотром бабки больших дел не наделает.
Постучал ногтем по зубу, обдумывая, что полезней.
— Думаю, ей в жизни не овладеть искусством быть королевой, — сказала я.
Он не ответил. Мы оба знали английских королев, которым было не занимать королевской стати. Маленькой Китти до них как до звезд. Сколько ее ни учи, толку не будет.
— Это уж точно, да только королю истинная королева больше ни к чему. Ему нужна девчонка, игрушка, племенная кобылка, способная зачать. Екатерине важно только научиться быть покорной.
— Тогда позвольте мне сказать правду. Я не хочу отправляться в Ричмонд с королевой Анной. Не вынесу, если придется давать против нее показания.
Герцог бросил на меня пронзительный взгляд:
— Показания?
У меня больше нет сил притворяться.
— Вы же мне опять прикажете свидетельствовать против нее. Или король прикажет. Я больше не хочу.
— С чего бы это? — Как будто сам не знает.
— Мне еще одного процесса не вынести, — сказала я в сердцах. — Боюсь я королевских желаний. Не знаю, чего он хочет, как далеко зайдет. Не хочу снова быть свидетельницей на процессе против королевы — только не это.
— Ах, какая жалость. — Только в голосе жалости ни капли. — Но нам будет нужна свидетельница, которая поклянется, что говорила с королевой и королева призналась — она девственница, ее никто никогда не касался и, более того, она знать не знает про то, что делается между мужчиной и девицей…
— Она ложилась с ним чуть ли не каждый вечер, — перебила я его речь. — Мы все ее укладывали в постель в первую брачную ночь. И вы там были, и архиепископ Кентерберийский. Ее всю жизнь растили для того, чтобы она смогла зачать сына и выносить наследника, ее только с этой целью замуж и выдали. Вряд ли она так уж несведуща. Ни одну особу женского пола в мире не пытались столько раз лишить невинности.
— Для этого нам и нужна леди с незапятнанной репутацией, — отозвался он почти ласково. — Такая маловероятная ложь требует подходящего свидетеля, так что без тебя не обойтись.
— На это любая сгодится. Поскольку мы с ней никогда про такие дела не говорили, поскольку такого разговора и быть не могло, совершенно не важно, кто засвидетельствует, что такой разговор состоялся.
— Лучше, если кто-то из нашего семейства. Королю подобная услуга придется по сердцу. Она сослужит нам хорошую службу.
— Ее обвинят в колдовстве? — наконец напрямую спросила я. Слишком я устала от этой работы, не могу сегодня больше ходить вокруг да около. — Обвинят в колдовстве и приговорят к смерти?
Дядюшка-герцог выпрямился во весь рост, презрительно глянул на меня сверху вниз:
— Кто мы такие, чтобы предсказывать решения королевских судей? Они рассмотрят все доказательства и вынесут вердикт. От тебя потребуется лишь поклясться перед Богом, что ты говоришь правду.
— Не хочу, чтобы ее смерть была на моей совести. — В голосе ничего, кроме отчаяния. — Пожалуйста, пусть кто-нибудь другой клянется. Не хочу ехать в Ричмонд, а потом лжесвидетельствовать против нее. Не хочу быть рядом, когда ее отправят в Тауэр. Не хочу, чтобы королева умерла из-за моей лжи. Я была ей хорошим другом, не мне быть ее убийцей.
Он молча ждал, пока утихнет шквал отказов и возражений, посмотрел на меня, усмехнулся, но теперь в улыбке уже ни тени тепла.
— Безусловно-безусловно. Ты поклянешься только в том, в чем тебе прикажут поклясться, а там уж сама решай, что лучше для королевы. Будешь, как обычно, осведомлять меня обо всех, с кем она видится, докладывать, что делает. Я пошлю своего человека с тобой в Ричмонд. Будешь за ней следить, чтобы не убежала. А когда дело сладится, назначим тебя придворной дамой к Екатерине. Вот твоя награда. Будешь главной придворной дамой при дворе новой королевы. Обещаю.
Думает подкупить меня посулами, но мне до смерти надоела такая жизнь.
— Я больше не могу, — прозвучал мой незамысловатый ответ.
Я подумала об Анне Болейн, о муже, о том, как лживые, без малейшей доли правды доказательства отправили обоих в Тауэр. Подумала об этих двоих, идущих на смерть, зная, что обвинения против них состряпало их собственное семейство, что родной их дядюшка подписал им смертный приговор. Они на меня надеялись, были уверены в моей любви, считали, что я буду свидетельствовать в их защиту, что я пришла в залу суда, чтобы их спасти.
— Надеюсь, больше и не придется, — поджав губы, проговорил дядюшка. — Бога моли, чтобы потом никогда не пришлось выступать в суде. Моя племянница Екатерина станет королю преданной и верной женой. Розой без шипов.
— Чем-чем?
— Розой без шипов, — повторил он серьезно, без тени улыбки. — Так мы ее и будем называть. Именно это угодно его величеству.
ЕКАТЕРИНА
Норфолк-Хаус, Ламбет, июнь 1540 года
Посмотрим, посмотрим, что у нас тут! Дома, принадлежавшие казненным убийцам, — первый подарок короля, и их земли тоже. Драгоценности — за поспешные обжиманцы в пустой галерее. Полдюжины платьев, большинство новых, за них заплатил дядя. Чепцы в тон. Собственная спальня в бабушкином доме, и еще одна комната — приемная. Несколько фрейлин — придворных дам пока нет. Каждый день что-нибудь покупаю — торговцы переправляются через реку с рулонами шелка, словно я шью на продажу. Меня просто завалили платьями. Рты у портних полны булавок, но все же они ухитряются сказать — в туго зашнурованном корсаже перед ними самая красивая и изящная девушка в мире. Нагибаясь, чтобы подшить подол, они твердят — я просто королева.