— Суховато пирожное. Вот мы в Вене были!.. Там и кофе очень вкусный, и пирожные, которых больше нигде в мире не попробуешь!
— Ну, мы не в Вене, поэтому довольствуйся тем, что есть, — парировала Яна.
— Что будем делать, когда допьем кофе? — спросил Петр.
— Мне надо съездить в одно место. Ты остановился в гостинице? Я заеду к тебе потом.
— Я так давно тебя не видел, что не хочу расставаться ни на минуту. Я поеду с тобой, — вызвался Петр.
— Путь не близкий. Надо ехать автобусом. Это моя абсолютно заброшенная дача, но в подвале есть кое-что, что я хочу забрать, — пояснила Яна.
— Да не вопрос! Я поеду куда скажешь! Кстати, забыл тебе сказать, что ты выглядишь потрясающе. Намного лучше, чем с момента нашей последней встречи.
— Надо думать! — рассмеялась Цветкова. — Меня больше никто не пытался покалечить. Я даже думаю, что Степан Сергеевич специально казался таким простачком, а там кто его знает… Может, он специально выстрелил в меня из петарды и закрыл в холодильной камере, сыграв сердечный приступ.
— Зачем? — не понял Петя.
— А чтобы я убралась куда подальше и не совала свой нос в чужие дела. Когда совесть не чиста, такие люди рядом не нужны. Ты допил кофе? Поехали на дачу.
Глава 18
Когда они протряслись час в автобусе и прошли примерно три километра пешком, довольное лицо Петра несколько изменилось.
— А вот и наша дача, — сказала Яна, открывая покосившуюся калитку.
— Да… — огляделся Петр, — как тут все запущено. Матушка Россия…
— При чем тут матушка Россия? — спросила Яна. — Пока отец был жив, дача содержалась в полном порядке. Во времена Советского Союза каждая семья должна была иметь заветные шесть соток. Отец у меня был плотником, что немаловажно. Потом он умер, я уехала в Москву, а мама — эфемерное существо — никогда не тянулась к земле. Вот тут все и пришло в запустение. Здесь у нас росли кусты смородины, здесь красная рябина… здесь черноплодка. Никто за садом не ухаживает. А раньше собирали и вишню, и сливу, и яблоки нескольких сортов. Эх, ностальгия!
— А соседи есть? — спросил Петя.
— Есть, конечно! Одних я даже очень хорошо знаю, но они сюда приезжают чуть позже, в мае. Сейчас мы здесь одни, я уверена.
— Странно, а я видел следы, причем свежие…
— Где? — спросила Яна.
— Да вокруг дома, там, где еще снег лежит, — ответил Петр.
— Бомжи… их здесь много, шатаются по участкам, выискивают что-то, — с уверенностью заявила Цветкова. — Я же тебе не все рассказала.
— О чем?
— Люсю отпустили, она ни при чем оказалась, просто выгораживала свою дочь… — И Яна поведала Петру всю эту запутанную, жуткую историю. Он выглядел потрясенным.
— С ума сойти! Так про это кино можно снимать! Просто триллер! Про такое говорят, что в жизни такого не бывает.
— А тут как раз самая настоящая жизнь! — подтвердила Яна.
— Так это ее дочь всех убивала? — уточнил Петр.
— Да, Вика арестована.
— А зачем она это делала?
— Да кто ее знает?.. Видимо, виной всему болезнь.
— А с Люсей теперь что? — поинтересовался Петр.
— Так ничего, работает в театре.
— И не волнуется за свою дочь?
— Вот и ты туда же! — всплеснула руками Яна. — Конечно, у них не было душевного родства, но все равно она переживает. Ведь Вику признали отдающей отчет своим действиям и поэтому будут судить, и дадут много. Такая девочка, ее и не видно, и не слышно было… Милая и незаметная. И кто бы мог подумать?..
Яна открыла скрипучую дверь в небольшой покосившийся деревянный домик и вошла.
— Я полезу в подпол, поищу то, что мне надо, а ты посиди, отдохни.
— Может, я слазаю? — предложил Петр.
— Ты не знаешь, что искать…
Они вместе откинули крышку подпола, и Яна на своих высоких каблуках спустилась в темноту.
— А сама Вика что говорит? Зачем она убила актрис? — спросил Петр.
— Не поверишь… молчит… Я говорила с ее адвокатом, по его словам, Виктория настаивает, что она этого не делала. Что она вообще ни при чем. Но может, ее и подставили, — выглянула из подпола Яна и снова исчезла в его недрах.
— Что значит — подставили? Я тебя не понимаю! Вы, русские, все, что ли, ненормальные?
— А ты прямо сразу не русский стал? — огрызнулась Яна, снова выглянув, и поведала Петру жуткую историю беременности Люси.
У Петра был такой задумчивый вид, словно он переосмысливал всю свою жизнь с нуля. Словно решал: а зачем я пошел в актеры? Срочно надо становиться продюсером! Такой классный материал в руки плывет… Тут не просто триллер снимать можно было, а целый сериал. Или даже два…
— И у меня возникла одна мысль… Я даже не знаю, как звали того гинеколога, Аркадий Борисович не сказал, но такие вещи легко узнаются, тем более этот гинеколог был его другом. В общем, его звали Михаил Иванович Петров. То, что они сотворили с Люсей, они делали сначала по глупости, а потом уж от страха за свои шкуры. Аркадий Борисович даже не пришел на роды, а этот Михаил Иванович быстро отдал кому-то ребенка, и они забыли друг про друга. И я тут подумала…
— Тебе надо меньше думать, Цветкова. Это вредно. Это к хорошему не приводит, — посоветовал ей Петр.
Яна сделала вид, что не расслышала его слов, и продолжила:
— Мне кажется, что Михаил Иванович, чтобы окончательно запутать следы, специально сказал, что родилась дочь, а на самом деле у Люси родился сын. И вот что еще я подумала… — не сдавалась она. — Это же легко проверить, вернее, не легко, но можно. Например, поднять личные дела всех пациенток Михаила Ивановича, которые лечились от бесплодия и у которых в то время внезапно появился ребенок… Но тут выходит одна нестыковка…
— Какая? — спросил Петр.
— Из всех мужчин, подходящих по возрасту в сыновья Люси, недавно в ее окружении появился только ты, но у тебя знатная биография. Отец индийский актер, мама советская балерина. Не мог никто обращаться к какому-то там Михаилу Ивановичу из Твери.
— Яна, вылезай, у тебя, видимо, замерзают мозги в подполе, — глухо произнес Петр.
Но она не слушала и продолжала:
— А Рудольфа ты знаешь? Хотя о чем это я… Конечно, знаешь. Это же твой пиар-менеджер, арт-директор, не знаю, как правильно назвать… Так вот… Не надо брать на такие должности людей с тонкой душевной организацией. Он же раним как бабочка. Он же под страхом насильственного просмотра «Белого Бима Черного Уха» маму родную сдаст. Какое ему дело до тебя?! Вся твоя биография абсолютно вымышленная. Никакой ты не сын индийского актера. Нет, деньги-то вы ему регулярно платили, и немалые, чтобы он поддерживал вашу легенду и выставлял тебя такой сволочью. На самом деле ты Петя Фомин, незаконно усыновленный гражданкой Аллой Валерьевной и ее мужем Николаем Владимировичем Фомиными. Проживали вы сначала в Твери, затем в Тверской области. Соседи Аллы Валерьевны тоже рассказали много интересного! Хочешь послушать? Про твоих приемных родителей они отзывались очень хорошо. Приличные, милые, работящие люди. Простые, без заморочек. Алла Валерьевна — швея на фабрике, Николай Владимирович бухгалтер там же. Нормальная семья, вот только детишек Господь им не дал. Соседи-то все видели, но в душу не лезли, не принято было. А потом ребеночек у них появился. Алла Валерьевна уверяла, что родила сама, просто никому не рассказывала о своем интересном положении, а так как женщиной от природы была крупной, то ей и поверили. Да и кому какая разница, как ребенок появился? Главное, что он принес счастье в семью, что он долгожданный. — Яна снова выглянула из подвала и заметила, что глаза у Петра заметно потемнели. — Так вот… Казалось бы, что у истории хороший конец. Ан нет! Загадочная русская душа! Все через… одно место. В общем, соседи стали замечать, что Алла Валерьевна что-то не светится счастьем как мать, которая получила то, о чем давно мечтала… Взгляд у нее был потухший, мало того, она даже не смотрела людям в глаза. Словно сделала что-то не то… Стали слышны какие-то крики за стенами, чего раньше в их семье не наблюдалось. Ребенок все время плакал и кричал, Алла срывалась. А потом еще заметили, что отец семейства Николай Владимирович частенько стал возвращаться домой выпивши… То есть становилось понятно, что у Фоминых происходит что-то не то. А дальше от одной из соседок пошел слух, что Алла Валерьевна прямо в домашнем халате и тапочках как-то пришла к ней вся в слезах, нервный срыв у нее случился, соседка ее еле успокоила, еле в чувство привела. Алла Валерьевна доверилась соседке, а та потом не выдержала и разнесла все по «сарафанному радио». Ты чего молчишь-то? Не интересно тебе?.. А я уж так завелась, что расскажу все. Может, ты еще совсем маленький был и не помнишь то время. Алла Валерьевна призналась, что материнство не оправдало ее надежд, что она не чувствует ничего к этому ребенку, что он для нее чужой, что она совершила ошибку, что и с мужем стало твориться что-то непонятное. Он невзлюбил мальчишку, и их семья стала разваливаться, а до этого они жили душа в душу. Что это не ребенок, а дьявол, что ей кажется, что он получает удовольствие, когда наблюдает своими каре-зелеными глазами, как они ссорятся, как ей плохо, а на губах его появляется ухмылка. Соседка растерялась тогда и попыталась успокоить Аллу Валерьевну, мол, она это все напридумывала, что быть такого не может, что это всего лишь ребенок. Но Алла Валерьевна стояла на своем: «Ты не видела и не знаешь! А я каждой клеточкой своего тела чувствую агрессию от Петра, это — само зло». А на людях ребенок выглядел просто ангелом, и окружавшие семью Фоминых люди осуждали именно родителей за странное отношение к ребеночку. Мальчик рос, отец спивался, Алла Валерьевна просто сохла на глазах. А малыш выглядел очень даже неплохо. Алла Валерьевна жаловалась, что он убивает насекомых, мучает кошку и даже дерется с родителями. Николай Владимирович попытался воспитывать сына ремнем, но стало еще хуже. Алла Валерьевна жаловалась на то, что если раньше Петр просто наблюдал за страданиями других, то в последнее время у него появились внезапные, немотивированные приступы агрессии. Это пугало ее все больше и больше. Казалось бы, люди могли обратиться к врачу, но… не могли… ребенок достался им криминальным способом, и если бы начали копать… Они боялись. Все в этой истории чего-то боялись. А у страха глаза велики. Петя рос, и крики из квартиры усиливались, Аллу Валерьевну стали видеть в синяках, на что она говорила, что оступилась и упала или стукнулась о дверь. Петр же стал распространять слухи, что его родители жестоко с ним обращаются. Тогда Фомины собрались и уехали из многоквартирного дома, от лишних глаз и ушей. Они поехали жить в деревню, в Тверскую область. Соседи сказали, что выглядело это так, словно они бежали. Дальнейшая их судьба сложилась страшно. Они сгорели ночью в своей избе. Что-то там заискрило и загорелось. А вот Петя выжил. Странно, не правда ли? Ребенок ночью, один, случайно оказался на улице. Он сказал, что у него такое бывает, что иногда он по ночам ходит по дому и по двору, только злая мама не всегда его ловит в этом опасном для жизни состоянии. Мальчик был так искренен и так правдив, он так плакал из-за потери родителей! Было ему всего двенадцать лет. Потом Петю поместили в интернат. Учителя тебя помнят. Кстати, многих ты тоже пугал. Говорили, что ты невероятно умен, изворотлив, стрессоустойчив. Дети боялись тебя. Как в любом жестоком детском колле