Михайловский вылез из машины с намерением последовать за мной в дом. Он согласно кивнул моему вопросительному взгляду: да, он хочет войти. А вслух сказал:
– Что же вы меня и чаем не напоите?
– Заходите, – сказала я и не стала больше притворяться, изображать недовольство. На самом деле мало радости быть одной в доме, который твой всего лишь юридически, в чужом городе, да ещё зная о том, что твоя скромная персона вызвала нешуточный интерес двух группировок. С одной стороны, каких-то театральных казаков, а с другой – бандитствующих военных. Всё же что им от меня надо?
Я прошла на кухню, чтобы поставить чайник, и опять, как утром, глянула в окно. Никаких машин поблизости не было видно. И на том спасибо. Искренне надеюсь, что мания преследования обойдёт меня стороной.
Вернувшись в гостиную, я обнаружила, что майор не сидит в кресле, а стоит возле серванта и перебирает какие-то бумаги.
Он не смутился, не прервал свое занятие при виде меня, а лишь буднично заметил:
– Надеюсь, ты не возражаешь, если я здесь кое-что посмотрю… Мне всё ещё непонятен интерес к дому твоей тётки сразу с двух сторон, заподозрить которые в симпатиях друг к другу невозможно. При том, что обе эти стороны ничего не делают бескорыстно, как бы ты ни обижалась…
– Ты поэтому высказал желание меня подвезти?
Я была оскорблена в своих лучших чувствах: во-первых, не люблю, когда меня используют, а во-вторых, я прежде всего женщина, а не просто объект, к которому проявляют интерес какие-то там Далматовы и Бойко.
Михайловский было смутился, но быстро овладел собой и промямлил не очень убедительно:
– Ты не права.
Я, конечно, не Элизабет Тейлор, но до сего дня частенько нравилась мужчинам.
– Поройся, может, найдёшь какую-нибудь старую карту или таинственную записку – ключ к закопанному кладу…
– Почему обязательно кладу? – мягко сказал он, не обращая внимания на мой сварливый тон. – Это может быть какой-нибудь компромат, который одна сторона пытается во что бы то ни стало найти, а другая – ни за что не хочет этого допустить.
– Тогда что – наркотики, оружие?
– Боеголовки к ракетам! – снисходительно добавил он.
– Напрасно ты смеешься! – вспылила я. – Ты же сам сказал, что бандиты интересуются вовсе не моей скромной персоной. Значит, тем, что в доме может быть спрятано.
– У меня есть к тебе предложение, – медленно проговорил он, словно сама жизнь заставляла его делать выбор. – Давай поищем это нечто вместе.
– Я не возражаю.
В моём ответе было больше эмоций, чем мне бы хотелось. Мне казалось, что майору я небезразлична. Как сказал бы мой папа, кто о чём, а вшивый о бане. Что поделаешь, меньше всего я хотела бы услышать, что Михайловский испытывает интерес ко мне лишь по долгу службы.
– В этой истории мне непонятно только одно: откуда в таком небольшом поселке, как Костромино, могут существовать такие серьезные криминальные элементы?
– Специфика местности, – хмыкнул он. – Как ни странно, здесь легче спрятаться. Костромино в некотором роде современное Гуляйполе. Во-первых, шоссе просматривается в обе стороны – спецподразделениям незамеченными сюда не добраться. За поселком – малопроходимый лес. В эти места на стрелки бандиты из других районов съезжаются. Наши что, наши тихие. У одних партию оружия приняли, другим сдали. Получили свой процент за перевалку или гарантию – и продолжают жить как законопослушные граждане.
Что? Этот тихий посёлочек на самом деле перевалочная база торговцев оружием, здесь выясняют отношения бандиты… И я до сих пор здесь? Та, что собиралась лишь оформить своё наследство!
Глава одиннадцатая
Для начала мы поделили дом на сектора. Начали сверху, с мансарды, но там оказались только одежда тетки да полки с книгами. Вряд ли «это» могло быть запрятано в книгах, но мы их всё равно тщательно пересмотрели.
Потом перетряхнули одежду, особенно уделяя внимание шляпам, обувным коробками и карманам.
Потом спустились на первый этаж. Здесь искать было труднее из-за наличия подсобных помещений в виде кладовок, в одной из которых был прямо-таки солидный запас консервов. Здесь можно было бы долгие месяцы жить в осаде и не помереть с голоду. Мне стало смешно при мысли, что не далее, как вчера, мой обед состоял всего из шоколадки и газированной воды…
И всё равно мы ничего не нашли. Кроме денег. Их сунули в пакет среди постельного белья. Около шестнадцати тысяч долларов.
– Деньги идут к деньгам, – ненатурально хихикнула я, слегка ошеломленная.
– Богатая ты невеста, Лариса Киреева, – равнодушно констатировал Михайловский.
Был первый час ночи, когда мы, усталые, рухнули в кресла гостиной.
– Отрицательный результат – тоже результат, – философски сказал Фёдор; доллары в пакете были для него не тем, что он хотел найти.
Конечно, за такое короткое время тщательно обыскать дом трудно, но если бы тетка что-нибудь спрятала, оно бы нашлось. Не в стены же она замуровывала.
Да и, по словам Михайловского, Олимпиада вряд ли могла быть причастна к чему-нибудь криминальному. Разве что ненароком услышала или увидела. Хорошо, записка отыскалась в шубе, которую я не надела бы до следующей зимы.
– Ты знаешь, что такое «Антитеррор»? – спросила я Федора, будучи уверенной, что он отвечать не станет или просто отшутится, и почти угадала.
– Так называлась акция, с которой началось падение сотника Далматова.
Вроде и ответил, но ничего не объяснил. Как отмахнулся.
– Ты говоришь словно герой шекспировской драмы, – заметила я и прикрыла рот, потому что Фёдор встал и подошёл ко мне так близко, что у меня от волнения сбилось дыхание.
Мы стояли посреди гостиной и молчали, а потом не сговариваясь потянулись друг к другу.
– Вы, случайно, не знаете… – Прозвучавший в тишине голос неизвестного мужчины раздался для нас громом среди ясного неба; никто из нас не подумал запереть входную дверь. – Конечно, неудобно, в такое время у нас все спят… Я стучал, но мне никто не ответил, а свет горел…
Очевидно, мы с Фёдором так резко обернулись и так торопливо отпрянули друг от друга, что, в свою очередь, смутили вошедшего.
– Вы – муж Лиды, – догадалась я, хотя видела его мельком, со спины.
– Да. И я хотел спросить, вы, случайно, не знаете, где моя жена?
– То есть она куда-то вышла, и вы подумали, что ко мне?
– Если бы она вышла только что, я бы не стал её искать. Но она ушла ещё вчера. Соседку попросила с детьми посидеть. Сказала, ненадолго в милицию, а её до сих пор нет. Мы уж и в милицию звонили, и по подругам искали. Я привёз мать, чтобы с детьми побыла. Заявления о пропаже людей, говорят, принимают только через трое суток…
Теперь паузу нарушил Фёдор:
– Ничего не понимаю. В отделе мне обещали, что займут её не больше чем на пару часов.
– Может, её арестовали? – Как ни странно, в голосе мужчины послышалась надежда. Задержка в милиции была, по его мнению, делом нежелательным, но по крайней мере объяснимым.
– Не могу ничего сказать, пока не позвоню.
– У Григорьевых, через дом от нас, есть телефон. Я посмотрел, свет у них не горит, но если сказать, что это из полиции…
Я забыла, что Федор до сих пор был в своей милицейской форме. Да и в чём ещё ему быть, если он поехал ко мне прямо с работы. Он только китель снял. Печь в доме тетки была на редкость хорошо сложена. Вроде мы недавно затопили и дров бросили совсем немного, но уже во всех комнатах была достаточно комфортная температура.
– Хорошо, проводите меня. – Федор потянул с кресла свой китель и, уходя, сказал мне: – Запри дверь. Я вернусь, постучу.
Я закрыла дверь в сенях на ту самую металлическую щеколду, которая вполне могла бы выдержать удары небольшого тарана. Громыхнула ею в полной тишине и вернулась в гостиную.
Теперь бра на стене давало, на мой взгляд, слишком мало света, и я зажгла люстру. Она была огромная, хрустальная и претенциозная, так не вязавшаяся с остальным интерьером.
Но зато люстра осветила все уголки большой комнаты и помогла мне побороть неизвестно откуда взявшийся страх. Меня просто затрясло при известии о том, что Лида до сих пор не вернулась. Первое впечатление от знакомства с соседкой говорило: это женщина, горячо приверженная домашнему очагу, и она не может отсутствовать дома просто так, без веской причины. Больше суток!
Я забралась с ногами в кресло и стала ждать. Время текло медленно, словно прежде оно было заморожено, а теперь нехотя таяло при температуре чуть выше нуля. И мне стало холодно. Не помогал даже плед, которым я укуталась. Моя физическая оболочка, казалось, стала открытой для всех отрицательных биополей Костромино.
Словом, мистическое настроение так плотно окутало меня, что, когда раздался стук в дверь, я от страха едва не свалилась с кресла. Пошла открывать дверь, мимоходом взглянув на часы – половина третьего. Прошло два часа после ухода Федора.
Он вошел, тяжело ступая. Заметил плед и удивленно поинтересовался:
– Ты замерзла?
– Что-то морозит. Нехорошее предчувствие.
– Предчувствие тебя не обманывает, – поморщился он. – От новостей, которые преподносит нам этот маленький поселок, впору заледенеть…
– Что с Лидой?
– Мертва.
– Боже! Что с ней случилось? Сердце прихватило? Автомобильная авария?
– Ее задушили.
Меня опять стало лихорадить. Я обняла себя за плечи и почувствовала, как стучат зубы и холод подступает к самому сердцу: это я во всём виновата! Если бы я делала так, как собиралась: не подбирала попутчиков, быстро оформила наследство, не стала бы толкать Фёдора на возобновление расследования, Лида была бы жива…
Наверное, я сказала это вслух, потому что Федор успокаивающе погладил меня по плечу:
– Не надо, не растравляй себя понапрасну! Нет в этом твоей вины. Лидия Тимофеевна видела преступника…
– Какого преступника? – закричала я. – Ты же сам говорил, что тетя Липа просто утонула. Вы это дело давно закрыли!