– Ты бывала в наших краях?
– Папа меня с собой брал, когда у него была какая-то научно-практическая конференция в Краснодаре. У нас в станице Стародерево… Стародеревянковской живёт дальняя родственница.
Лера съела борщ, потом тефтели – с зеленью в ивлевских магазинах была напряженка, так что я ничего другого придумать не могла. Хорошо хоть консервы у них имелись в изобилии, как и сухие приправы.
– Класс! – наконец восторженно проговорила она, слегка откидываясь назад. – Женитесь, я согласна.
– Ты откуда знаешь? – смутилась я. – Папа рассказал?
– А мне и рассказывать не надо. Раз ты осталась днём, да ещё и к плите встала, значит, папа наконец выбрал мне мачеху.
– Всё-таки какое противное слово, – пожаловалась я.
– А давай мы этим словом не будем пользоваться. Я буду звать тебя: маленькая мама.
– Ни фига себе, маленькая. У меня рост сто семьдесят.
– А у меня – сто семьдесят три! – торжествующе провозгласила девчонка.
Это правда, она была повыше меня. Особенно это стало заметным, когда я сняла туфли на каблуках.
Я взглянула на часы: десять часов вечера. За окном давно стемнело.
– Не расстраивайся, у него так не каждый день бывает.
Это хорошо, что не каждый. Я и не расстраивалась, а просто отметила, машинально. Сама-то я сбежала, едва заслышав выстрелы, а он всегда должен находиться в гуще событий. И участвовать в перестрелках. Одному Богу известно, как это опасно.
Лера ушла в свою комнату – ей завтра надо было сдать сочинение, а я оказалась предоставленной самой себе и своим мыслям.
Первый вечер я в доме Фёдора и уже жду его. А ведь он только сделал мне предложение. Значит, брось всё, включая любимую работу, чтобы вот так в ожидании проводить жизнь?
Не успела я приехать в эти края, как события потащили меня за собой. Даже вопрос о замужестве, кажется, решили за меня. Но я же согласна?
Нет, не предполагаемое одиночество меня пугало, а то, что я осталась бы не у дел. Мне никогда не хотелось просто сидеть дома, как некоторым моим знакомым девушкам. Моя бывшая одноклассница Аня Рогова вообще ни одного дня нигде не работала.
Быть просто домохозяйкой, наверное, несложно. Пусть даже и сложно… Главное, в таком случае себя чем-нибудь занять. Чтобы не сидеть вот так в кресле с книжкой в руках, когда глаза скользят по строчкам, которым взбудораженный мозг не может придать смысла, а в голове будто включается шумоуловитель.
Поэтесса Вероника Тушнова писала: «Каждый шелест, каждый шорох громом рушится в ушах. Ждешь, и ни конца, ни края дню такому не видать…»
Как я себя ни уговариваю, а на этот рефрен всё сбиваюсь: одиночество и ожидание.
Другие женщины вяжут. Правда, голова в таком случае всё равно остается незанятой, но если она вяжет какой-нибудь сложный узор и всё время ей приходится считать петли…
Из стенных часов на кухне выскочила кукушка. Одиннадцать. А ко мне на кухню опять пришла Лера.
– Всё, дописала, – сообщила она, зевнула и сладко потянулась. – Ложиться не хочешь? Будешь ждать?
Я кивнула. Мне тоже хотелось спать, но Фёдора я собиралась дождаться. Когда бы он ни пришёл. Так сказать, порепетировать свою будущую роль. Пока меня в ней не утвердили, надо всё как следует обдумать.
Лера подошла и села на подлокотник моего кресла – стояло тут одинокое, возле батареи, я его себе тоже облюбовала.
– Не каждая женщина согласится вот так жить, да? Всё время. А папа свою работу не бросит, это точно.
Права, маленькая, ох, как права! Но она ещё не знает свою будущую мачеху: уж если я чего решу!.. Бравый солдат Киреева ничего не боится! Но Лера не должна знать о моих сомнениях. Может быть, потом, когда всё наладится? Если наладится.
И я сказала не только себе, но и девчонке:
– И правильно сделает. Для мужчины любимая работа еще важнее, чем для женщины. Мы можем найти себя в доме, в детях…
Странно, что у меня этого ничего не было, и я вполне себя находила. Любят взрослые вешать лапшу на уши доверчивым подросткам. А Лера вдруг хихикнула:
– Мне, как ни странно, это нравится. Ну то, что папа сделал тебе предложение. Я слышала, обычно дочери выступают против, ревнуют своих отцов к другим женщинам. Я думаю, это глупо. Он же нормальный мужик. Ему…
– Баба нужна! – досказала я.
Теперь мы обе засмеялись.
– Видишь, у тебя ко всему прочему чувство юмора есть, а то встречаются мымры… – Кто такие эти мымры, она продолжать не стала. – Главное, чтобы ты его пилить не начала.
– За что же мне его пилить-то?
– За то, что поздно приходит, – вздохнула она.
Я обняла девочку, и она замерла, боясь пошевелиться, словно брошенный котенок под доброй рукой прохожего. Что же это я делаю, я же ещё ничего не решила! Получается, я не только плыву по течению, но и морочу голову окружающим.
Почему-то я представила себя птицей, которая по ошибке влетела в комнату к людям, а они теперь кормят её с руки, но форточку на всякий случай закрыли… Лера неловко высвободилась:
– Ты не обидишься, если я пойду спать? Сегодня на теннисе так напрыгалась…
Ничего я и о Валерии не знаю. Вообразила себе, что того, в машине, общения вполне хватит, чтобы установить доверительные отношения с девочкой. С девушкой…
– Мне боязно обмануть твое доверие, – шутливо проговорила я. – А вдруг твоя мачеха окажется скандалисткой. Или драться начнёт…
– Дерись, – неожиданно серьезно согласилась она, – только папу не бросай. Мужчине нельзя так долго жить одному.
Вот тебе, и ребёнок! Маленькая женщина, которая всё понимает. И, как женщина, в первую очередь заботится о мужчине. Пусть пока об отце.
А я осталась сидеть в кресле, не зная, что делать. Чувствовала себя я словно заторможенной. Как наркоманка, которой пытаются устроить экзамен на внимательность, а она никак не может собрать в кучу свои плавающие вразнобой мозги.
Валерия ушла в ванную, и я слышала, как она принимает душ, чтобы потом пройти к себе в комнату. В квартире Михайловских удобная планировка – вход в каждую комнату отдельный, по обе стороны от кухни. И ванная комната с туалетом в стороне.
Я поднялась из кресла и, постучав, вошла к Лере. Она уже лежала в постели и что-то читала, но спрятала книгу под одеяло.
– Любовный роман? – подмигнула я ей.
– Аманда Квик, – сказала она и показала мне обложку.
– Я зашла пожелать тебе спокойной ночи.
– Желай. – Она посмотрела на меня синими, как у отца, глазами.
Я подошла к кровати, поцеловала девчонку и поправила ей одеяло. Так всегда делала наша мама, и у меня это получилось машинально. Я сама себе удивилась и пошла к двери.
– Спокойной ночи! – сказала мне вслед Лера; интересно, как раз эти слова я и не произнесла.
Половина двенадцатого. Кукушка выглянула и буркнула: «Ку-ку?»
И туг я вдруг подумала: сейчас Фёдор придёт. И уже больше не удивлялась, что в этих краях так обострились все мои чувства.
Я поставила разогревать борщ, тефтели, покрасивее порезала пиццу – Лера, попробовав ее, попросила добавки. Свечи я решила не ставить, раз уж праздничный ужин отложился до лучших времен.
Впервые я с таким удовольствием готовила ужин. Дома мне приходилось это делать не так уж часто – обычно на кухне царствовала мама, но те, кто пробовал мои кулинарные изыски, отзывались о них одобрительно.
Стол я накрыла скатертью. На виду у Михайловских ничего похожего не лежало, видимо, они обходились клеенкой, потому я купила ее сегодня в магазине, отметив про себя, что, если бы Бойко не поторопил меня с отправкой вещей, я бы взяла самую красивую скатерть из шкафа тети Липы.
Вообще-то обычно я не плыву по течению и меня трудно заставить делать то, что я не хочу, но в какой-то момент я просто не смогла самостоятельно управлять событиями. Они обрушились на меня словно лавина, и я, как собака, попавшая в колесо, могла только скулить, но бежать.
А вот в замке заворочался ключ. Наверное, по вечерам Фёдор никогда не звонит в дверь, чтобы не будить заснувшую дочь. Замок как следует смазан, так что разбудить таким звуком он никого не сможет.
Так же почти бесшумно он вошёл в прихожую. Я услышала лишь звяканье дверной цепочки да легкий стук ботинка, который он сбросил.
Из-за косяка я наблюдала, как Фёдор с усталой гримасой расшнуровывает второй ботинок, а потом просто присела перед ним и надела на ноги домашние тапки. Он выпрямился и удивленно произнес:
– Ты не спишь? Наверное, сердишься на меня?
– За что?
– Я не пришёл к ужину.
– Ты был в ресторане? Кутил с женщинами?
Он ошарашенно уставился на меня:
– Нет!
– Тогда на что мне сердиться? Иди, мой руки.
– Если не возражаешь, я заодно приму и душ. От меня прямо-таки несёт криминалом!
– Не возражаю и против душа.
– Если ты всегда будешь такой покладистой, я подумаю, что выиграл по трамвайному билету.
Мы шутили, обменивались колкостями, но я чувствовала, что и в самом деле небезразлична Фёдору. Более серьезным словом обозначить его чувства я отчего-то побоялась. В таком случае мне пришлось бы сплюнуть и постучать по дереву, а это было бы уж слишком явно.
– Ладно, шутник, скандала захотелось? Будет тебе скандал!
– О нет, я ошибся, милая леди, простите, бес попутал, затмение нашло, смиренно прошу прощения… А чем это так вкусно пахнет?
– Тебе скажи – тебе захочется.
– Бегу в душ. Я понял, здесь кормят только чистых телом ментов.
Он вышел из ванной выбритый, благоухающий дорогой туалетной водой. Красивый, у меня даже дух захватило. Вот только усталость из глаз, видно, не смывалась.
– Боже мой! – Он остановился в дверях кухни, будто не веря своим глазам.
– Первое будешь?
– Канэшна, – сказал он с грузинским акцентом. – Я всё буду.
Он поставил на стол бутылку водки и бутылку кока-колы.
– Не отметить наш первый семейный ужин нельзя, но в круглосуточном магазине как назло ни хорошего вина, ни шампанского. Я ещё подумал: тоже мне жених, с водкой домой прётся, точно в гости к боевому товарищу. Зато эта водка мягкая, легкая и с колой прямо-таки проскакивает в желудок!