Он посмотрел мне в глаза.
– Ты тоже не ужинала?
– С Лерой я немного поела – составила девочке компанию. Но для хорошей закуски место, конечно, оставила.
– Меня ждала?
– Нет, Александра Бойко.
– Боюсь, в таком случае тебе бы пришлось умереть с голоду.
– Что, он тоже убит?
– Врачи на все вопросы головами качают: вряд ли выживет.
Он разлил водку по рюмкам.
– За что выпьем?
– Ты же сказал: за наш первый день.
– Пусть он будет не хуже остальных.
Позже, в постели, лежа на его плече, я спросила:
– А ты наконец надумал мне рассказать, что сегодня произошло между Далматовым и Бойко?
– Обязательно, – заверил он и тут же заснул.
Что ещё оставалось делать, как не последовать его примеру.
Глава шестнадцатая
Мы оба спали как убитые. Федор даже проснулся только по звонку будильника, поставленного на половину седьмого. Эти полчаса я выторговала у него с превеликим трудом и теперь была уверена, что чувствую себя более-менее сносно лишь благодаря им.
Фёдора я покормила завтраком, и он, уходя, поцеловал меня, потом слегка отодвинул от себя и сказал строго:
– Валерию не балуй, не давай ей залеживаться. Пусть встанет в половине восьмого, сделает зарядку…
– Хорошо-хорошо, товарищ майор, разберёмся.
– Сегодня постараюсь прийти пораньше. А ты сиди дома.
С этими словами он ушёл, а я подумала, что Леру не стану будить раньше, если сама не встанет. Завтрак себе ей готовить не придётся, я уже все приготовила. А умыться и одеться – хватит десяти минут. Вполне успеет, если встанет в восемь, – до школы идти минут пять.
Я вымыла посуду, походила по кухне – что-то мне мешало. Я никак не могла слиться, что ли, с окружающей обстановкой, почувствовать её в себе… То есть я продолжала ощущать и свои отношения с Фёдором, и своё присутствие в его квартире как нечто инородное, мне несвойственное… Может, Фёдор просто поторопился сделать мне предложение, потому что считал, что должен был это сказать?
Я, например, знала одного журналиста в окружении Коли Дольского, который был женат пятым браком и старался жениться на всех, с кем спал. Браков оказалось пять не потому, что именно столько у него было женщин, а потому, что у некоторых хватило ума отвечать браколюбцу отказом…
До пробуждения Валерии у меня оставалось еще полчаса, и я опять вернулась к мыслям о разыгравшейся вчера в Костромино трагедии. Что-то мне не все было здесь ясно.
Ну давай, Киреева, думай! Ты, конечно, не сыщик, и в юридическую сторону вопроса тебе не следует и соваться, но в логике-то ты всегда была сильна.
Вот, например, откуда взялись деньги у сотника Далматова? Не государство же субсидировало его дорогущую виллу за городом. И «мерседесы» для его банды… Пардон, сотни. Значит, какой-то бизнес у псевдоказаков был. И вряд ли легальный.
А всё этот противный Михайловский! Он как-то обмолвился про падение Далматова, а рассказать всё не соберётся: то по делам убежит, то заснёт…
В любом случае в глазах общественности Далматов не хотел выглядеть преступником. Тогда его организация получила бы репутацию бандитской, и он со своей сотней мог лишиться государственной «крыши» как представитель возрожденного казачества. Он просто обязан был прикидываться законопослушным гражданином…
Ох, и накрутила же я! Можно подумать, в маленьком Костромино буквально бандит сидит на бандите!
Я всё-таки за завтраком успела спросить Федора, известно ли уже ему, кто в милиции информировал о происходящем сотника Далматова.
– Да что там знать! Особого расследования и проводить не пришлось. Этот сержант вдруг начал красиво жить. Купил импортную тачку, дом стал строить…
– А вы уже знаете, кто был тот молодой человек, которого костроминская молва посчитала любовником тети Липы?
– Успел сбежать, стервец! Этот выродок его как раз и предупредил. Никуда он не денется, найдём!
Вот и всё, что он мне пробурчал весьма неохотно и невнятно, потому что не мог оторваться от ужина.
Так и в будущем на все вопросы о его работе он скорее всего будет только мычать…
Постойте, а листок? Что за листок был у тётки в шубе? Федор что-то о нем промычал, а толком так и не объяснил. Опять пытается отложить рассказ на потом. Всё-таки какое свинство! Я стараюсь, помогаю этому Михайловскому, а он до сих пор держит меня в неведении! Я ведь перед сном его спросила:
– Федя, что такое «Антитеррор»?
Он тяжело вздохнул. Не любит, видите ли, отвечать на вопросы! Пусть побудет в шкуре тех несчастных, которых он сам мучает.
– Долгая история… Буду я полночи тебе её рассказывать! Можно подумать, больше нам заняться нечем. Давай отложим на завтра. Я приду пораньше…
Что же это за история такая, если я уже третий подход делаю, а вес взять никак не могу. То есть Федька ушел в глухой отказ. Хорошо же, я тоже ничего ему рассказывать не буду!
Никогда не говори: не буду. Потому что рассказывать пришлось. Вернее, пересказывать. И о разговоре с Бойко, и о том, как я вернулась домой, а там уже стоит контейнеровоз, и грузчики ждут моих указаний.
Не рассказала я только про посещение магазина Бойко. И про те импортные тряпочки, что я там купила. Рассудила, что, в конце концов, Александр Игнатович мне не чужой. Он любил мою тётку, и вполне понятно его желание сделать мне приятное. А то, что он отнёс меня к разряду почётных гостей… Почётная и есть. Я могла быть его родственницей, если бы в своё время Олимпиада Киреева снизошла к его чувствам.
Так я себя успокоила, потому что мне надоело терзаться укорами совести, клеить ярлыки и прочее. Симпатичный мужчина подарил мне кое-что из вещей… как жалко, что рядом со мной не оказалось моей верной подруги Оли. Она смогла бы подвести под его широкий жест куда более основательную базу.
Я даже уверена, что она бы сказала примерно так: «Мужчина должен быть счастлив уже от того, что женщина обратила на него благосклонный взгляд. Позволила сделать ей подарок. От этого всем приятно: и ей, и ему. Тот, кто делает подарок, вырастает в собственных глазах. То есть мужчина растёт с помощью женщины. А раз так, чего косоротиться и разыгрывать из себя бесполое существо!»
Вроде мы дружим с Олькой сравнительно недолго, всего три года, а как, однако, глубоко въелась в моё сознание её философия. Может, потому, что с ней удобнее жить?
Мимо меня в ванную проследовала Лера. Кивнула:
– Доброе утро!
– Приведешь себя в порядок, завтракать приходи, – сказала я ей вслед.
Фёдор опять предупредил меня, чтобы я из дома никуда не ходила.
Он думает, я захочу гулять по районному городу Ивлев и знакомиться с местными достопримечательностями? Надо будет спросить о том у Леры – что здесь можно посмотреть такого, чего нет в наших маленьких южных городах?
Или остаться необразованной в плане краеведения и провести день в квартире Михайловских?
Женщине в доме всегда найдётся работа. Я стала увлеченно приводить в порядок квартиру, в которой жили близкие мне люди. Потом, когда я уеду, у них будет возможность лишний раз меня вспомнить.
Начала я с того, что стала протирать хрусталь в серванте – его было откровенно мало. Отчего я не подумала об этом, когда упаковывала в стружки – люди Бойко побеспокоились даже об этом! – тёткин хрусталь. Если бы я так не торопилась, сейчас могла поставить хотя бы часть из него в этот сервант… Кажется, я теперь всё время буду говорить если бы…
Постепенно работа увлекла меня, и я стала потихоньку напевать, потом петь всё громче, прямо соловьем заливалась, так что даже не сразу расслышала телефонный звонок. Не сомневаясь, что звонит соскучившийся Федор, я схватила трубку и услышала:
– Лариса Сергеевна?
– Это я. – У меня почему-то сразу охрип голос. Я не имела знакомых в Ивлеве, кроме Михайловских, и потому услужливый внутренний голос сразу предположил: звонит кто-то из выживших бойцов окружения Далматова. Хотят занять принадлежащий им дом.
– С вами говорит… знакомый Александра Игнатовича.
– Бойко? – почему-то решила уточнить я.
– Бойко. Он в больнице. Очень плох. Хочет вас видеть.
– Меня? Почему меня? Мы с ним встречались всего один раз. Что ему от меня надо? У нас с ним не может быть никаких дел! – Я запаниковала. – Ехать в Костромино? Я не поеду!
– Никуда не надо ехать. Он здесь, в ивлевской больнице. Нельзя отказывать в последней просьбе умирающему.
Ну чего я запричитала? То была отчаянно храброй, чуть не поехала к дому Далматова, когда там началась стрельба, а тут в больницу боюсь ехать?
– Хорошо, – по возможности спокойно согласилась я, – скажите мне, куда подъехать? Где он лежит?
– Вас отвезут. Через десять минут за вами заедет машина.
Позвонить Фёдору и сказать о звонке? Но он наказал мне сидеть дома и сейчас скорее всего повторит то же самое. Отчего-то я была уверена, что на него не подействует даже то, что я собираюсь ехать у смертному одру. И умирает человек, который не сделал мне ничего плохого… А вообще, чего этот Фёдор мною распоряжается? Мы пока не муж и жена, я вполне свободный человек!
Я вдруг вспомнила, о чём говорила недавно Ольга в наших очередных рассуждениях на тему любви:
– Любовь – это разновидность несвободы. Любящий человек уже себе не принадлежит.
– А ты хочешь принадлежать только себе?
– Естественно. Здесь отдача стопроцентная: сколько я в саму себя вложу, столько и назад получу, а вот любя кого-то другого, неизвестно, что получишь в ответ!»
Правда, тогда, когда мы с ней этак лениво препарировали мечту человечества – идеальную любовь, Ушастый в нашем офисе ещё не появился. И я не знала, что столь циничное отношение Ольги к области высоких чувств – следствие глубокого разочарования в них, полученное благодаря именно Алексею Кононову.
Под окном засигналила машина. Я вышла на балкон и глянула вниз. Так и думала, что это будет черный «форд».
Бойко лежал в отдельной палате, и у дверей её дежурил охранник. Человек, который меня сюда сопровождал, надел белый халат и мне протянул такой же: