– Погоди, значит, листок, что я у тетки в шубе нашла, учитывает вовсе не бутылки или банки…
– Правильно, это баксы. Регулярные выплаты владельцев кафе, баров и магазинов милой организации «Антитеррор». Только как твоя тётка об этом узнала, ума не приложу!
– Неужели эти поборы были такой уж тайной? Для вас, например, для полиции.
Он смущённо покашлял.
– Конечно, ребята из ОБЭП знали, но никто из торговцев не хотел идти в свидетели по этому делу. Потому, когда Далматов предложил свою кандидатуру в законодательное собрание, никто ему не осмелился препятствовать…
– Всё-таки маловато такого вот криминала для убийства тети Липы. У неё ведь тоже могло не быть свидетелей.
– Я и сам об этом думал, – кивнул Фёдор. – Не стали бы рисковать из-за этого, связываться с Бойко. Можно сказать, ставить под удар свою организацию… Скорее всего она узнала про казну, которую Далматов держал в своих руках…
– Как это называется – общак?
– Общак у воров.
– Как ни назови, суть-то одна.
– Боюсь, как раз суть-то и другая. Попробуй кто из воров покуситься на общак!
– А Далматов покусился?
– Покусился. Понятное дело, не один. Было это известно ещё кому-то. Может, Вирусу…
– Но Вирус-то погиб!
– Вот именно. А деньги не всплыли.
– Но о деньгах ведь точно ничего не известно?
– Зато только ими можно объяснить цепь смертей, включая твою тётю и соседку.
– Федя, а кто убил тетю Липу, уже известно?
На этот раз он ответил без заминки:
– Известно.
– Это Вирус?
– Нет, не Вирус. Тот для деликатных поручений использовался. Надо сказать, Лида Майстренко составила удивительно точный фоторобот. Его уже арестовали. Единственное для тебя утешение в том, что он действовал по своему почину – никаких таких распоряжений Далматов ему не давал. И не посмел бы дать. О том, что Олимпиада – любимая женщина самого Бойко, все местные знали… Но когда узнал и поздно было что-то менять, потребовал у своего «сподвижника»: «Делай что хочешь, но никто не должен узнать о твоей роли в гибели Олимпиады. Не то мы все будем замазаны». О том, что Бойко поедет его убивать, он, конечно, и подумать не мог.
– Надо же, когда я разговаривала с Бойко, он не показался мне безумным, – пробормотала я. – При чем же тогда Далматов?
– Он не признался Бойко, что знает убийцу, когда тот его об этом спрашивал. Слишком долго Жоре-Быку всё с рук сходило, вот он и почувствовал себя неуязвимым. Думал, ещё чуть-чуть – и он Александра Игнатовича свалит. Переоценил себя.
– Неужели это все из-за меня? – чуть не взвыла я.
– Конечно, нет, – снисходительно улыбнулся Федор. – Твоё появление оказалось всего лишь искрой, от которой взорвалась эта сгустившаяся атмосфера. Такое бывает…
Свою реакцию на рассказ Фёдора я озвучивать не стала. Не мне судить тётку. Случилось так, что первое мужское предательство – то, что другие женщины переживают как насморк и вспоминают с легкой ностальгией, – изломало жизнь Олимпиады и, вполне может быть, сыграло роль в отношениях с её будущим убийцей.
– Значит, теперь, когда «Антитеррор» дал дуба, мягко выражаясь, продавцов на рынках никто терроризировать не будет?
– Смеешься? Чтобы такое хлебное место пустовало!
– И ты так спокойно об этом говоришь?
– Не спокойно, моя дорогая, а с пониманием неизбежности. Чему бывать, того не миновать.
А с чего я взяла, что Михайловский такой уж идеалист? Ведь в этом случае он считает, что такая борьба – всё равно что бой с ветряными мельницами.
– Фу, мне это не нравится. Из Шахерезад я тебя увольняю как не справившегося. В арабских сказках всегда хороший конец.
– Просто арабские сказки заканчиваются, а нашим конца нет!
– «Здесь пора поставить точку, здесь у нас конец куплета» – как пели в «Небесных ласточках».
– Нет, Ларуня, никакая это не точка, а всего лишь запятая.
– Как, ты собираешься рассказать мне что-то ещё? – оживилась я. – Теперь о Бойко?
– Нет, теперь будешь рассказывать ты.
– Опять? Ну сколько можно! Фёдор, отстань! Я больше ничего не знаю.
– Этой истории, к которой каждый из нас так или иначе приложил руку, не хватает главного – начала.
– Ты имеешь в виду, с чего начал Бойко?
– Что ты заладила: Бойко да Бойко. Если бы он не умер, я бы подумал, что у меня есть повод для ревности… Ты можешь рассказать, как случилось, что твоя тётка приехала в эти края из большого южного города и прожила здесь всю свою жизнь вплоть до гибели в ледяной воде.
– Знаешь, Федя, я уже пыталась сегодня об этом вспомнить и кляла себя на чем свет стоит за то, что не проявила к этой истории здорового любопытства. Ведь отец при мне сколько раз упоминал тетю Липу, её поспешный отъезд и в связи с этим какого-то Мишку. Кажется, его фамилия была не то Васильев, не то Дмитриев, что-то типично русское…
– Не важно, фамилия меня не слишком интересует.
Рассказывай, что помнишь.
– Кажется, этот Мишка поступил с ней подло. Отец говорил именно так: этот подлец накануне свадьбы… Помню только, что они должны были пожениться на другой день после получения диплома. Олимпиада Киреева училась с женихом в одном институте, но на одном факультете или нет, я точно не знаю… А, вот ещё о чём говорил папа: «А Сашка, дурак, помчался за ней следом. Зря. Мы, Киреевы, однолюбы…»
– Это в самом деле так? – спросил Федор.
Я пожала плечами:
– Мама с папой двадцать восемь лет вместе живут. Вроде любят друг друга.
– Вроде! – передразнил он. – Надо же быть такой нелюбопытной.
– Но я не знала, что тетя Липа оставит мне наследство!
– Только поэтому её прошлым надо было интересоваться?
– А зачем тебе-то оно?
– Всякая история должна иметь начало и конец.
– Ты будто ученый рассуждаешь, а не затурканный мент.
– Пока, может, и не ученый, но собираюсь им стать.
– В каком смысле?
– В прямом. Я учусь в заочной аспирантуре в Москве.
– Ух ты!..
– А по тебе и не скажешь, – якобы за меня докончил он. И, не обращая внимания на мои протесты – я ведь вовсе так не думала, – строго спросил: – Что ты ещё мне не сказала, любимая?
Мои мысли Федор, к счастью, читать не умеет, но догадывается о большинстве из них.
– Просто не успела, – призналась я, соображая, что стоит ему рассказать, а чего не стоит. – Шувалов сказал, что я вполне могу отказаться… В общем, Бойко завещал мне один из своих магазинов.
Федор не вскочил, не возмутился, не стал метать в меня громы и молнии, а лишь откинул голову на спинку кресла и задумчиво поскреб подбородок.
И сказал совсем не то, что я от него ожидала услышать:
– Какие там арабские сказки мы всё время поминаем. Тут у самих что ни день…
– Федя, но я и подумать не могла, какие точки соприкосновения могут быть у меня с каким-то бандитом. Я даже в транспорте зайцем никогда не ездила.
Он усмехнулся каким-то своим мыслям, а вслух спросил:
– А ты знала, что Александр Игнатович по специальности преподаватель литературы?
Если бы Федор сказал: мясник на бойне, я бы не столь удивилась, но такое! И я ещё хвасталась тем, что с логикой у меня всё в порядке. Самонадеянная балда! Всего-то и надо было напрячь извилины да припомнить кое-что из рассказов отца. Понятно, и тетя Липа, и Мишка, и её воздыхатель по имени Саша – все они учились вместе в институте…
«Очень положительный молодой человек», – как-то отозвался о нём папа. Знал бы он, в кого превратился скромный учитель литературы!.. Простите, но с чего я взяла, будто бандитами рождаются? Наверное, всё же становятся, и одна из причин, оказывается, неразделенная любовь!
– Если мне память не изменяет, ты говорил что-то про ранний подъём, – напомнила я.
– Побудку сыграю чуть свет! – притворно вздохнул он.
– Тогда сначала я в душ, потом ты, а затем быстро-быстро спать, ведь обычно в сказках утро вечера мудренее.
Заснул Фёдор чуть раньше меня. Конечно, выражение пойти спать в наших отношениях имело совсем другой смысл: мы всего лишь легли в постель со всеми вытекающими из этого последствиями.
Потом я некоторое время полежала без сна, размышляя: как, интересно, воспринял Фёдор мое столь быстрое «падение»? Не счел меня нимфоманкой, развращенной соблазнами большого города? Но самой же себе я и напомнила: тогда вряд ли он предложил бы мне руку и сердце.
Проснулись мы довольно легко, словно не четыре часа спали, а все восемь. А когда я заглянула к Лере в комнату, она, не дожидаясь, когда я стану её будить, сказала:
– Я уже не сплю. Просыпаюсь.
Фёдор в это время занимал ванную – брился, сказав мне:
– Если вас ждать, так небритым и поеду, уж лучше вы чуть позже до воды дорветесь.
И правда, я только вышла из Лериной комнаты да чайник поставила, как он уже появился свежевыбритый и благоухающий туалетной водой «Арамис».
– Чур, я следующая, – крикнула, на мгновение заглянув в кухню, Валерия.
– Кто не успел, тот опоздал, – развел руками Федор.
А я в это время делала горячие бутерброды, о чём Михайловские почему-то не имели и понятия. Понимая, что мне на туалет остается минимум времени, я тоже поторопилась, и вскоре мы сидели за столом, и я выслушивала восторженные похвалы в адрес моих кулинарных способностей.
И почти тут же зазвонил телефон.
– Через две минуты выходим, – сказал в трубку Федор, и мы заметались, хотя вроде накануне всё для поездки приготовили.
У подъезда нас поджидали, как я поняла, товарищи по работе Михайловского на «ауди» и «тойоте».
– Не хило у вас менты живут, – пробормотала я, но Фёдор услышал.
– Да уж не на зарплату эти тачки приобретены, – хмыкнул он. – «Ауди» Ларионову по наследству досталась – брат помер от цирроза печени, а на «тойоту» жена Соловьева кредит в банке взяла – она там начальник отдела.
– А по лотерейному билету никто из них не выиграл? – как бы между прочим поинтересовалась я.
Фёдор удивленно покосился на меня. В самом деле, чего это я раздражаюсь? Не верю в совпадения, так это мое личное дело. Михайловскому машину подарили, один его коллега получил наследство, другому ее купила жена – и получается сплошь крутые тачки у тех слоев населения, что по статистике живут чуть ли не у черты бедности.