На всякий случай я крикнула уже сверху:
– Федя, я погуляю немного.
– Только недолго, – отозвался он, – у нас почти все готово. Смотри не опоздай, а то голодной останешься.
На косогоре тоже была вполне приличная ровная полянка, но компании больше нравилось жарить шашлык у воды.
Я увидела удаляющиеся фигуры Леры и Кирилла и решила пойти в другую сторону. Слегка углубиться в лес, но так, чтобы слышать голоса остальных или держать их в поле зрения.
С этой стороны к сосновому бору подступал смешанный лес, и вдалеке я увидела какое-то дерево, цветущее изумительным розовым с фиолетовым цветом. Это было совсем рядом, рукой подать.
Я оглянулась: пара, которая махала нам с обрыва, шла обратно, и в руках у них были сочные ярко-желтые цветы, похожие на культурные ирисы, разве что необычного цвета.
Кажется, меня опередили и мою идею нагло похитили. Но ничего, вон те сиреневые веточки метрах в ста отсюда ничуть не хуже. И я ускорила шаги.
Вот оно, деревце. От восхищения я ничего вокруг не видела и не слышала. Оно ещё и пахло! Я потянула к носу ближайшую веточку, и в ту же минуту что-то так сильно сдавило мне горло, что у меня потемнело в глазах.
– Только попробуй пикнуть, – сказал мне в ухо странно знакомый голос, – и я сломаю тебе шею. Читала небось, легкое движение руки против часовой стрелки, хруст – и вечная память.
Мужчина – а голос был мужской, как и сильные большие руки, и вообще все ухватки – тащил меня куда-то, причем спиной вперёд, и продолжал запугивать, не выпуская из рук мою несчастную лебединую шею.
Нет, я не запаниковала, духом не пала, но не потому, что была такая уж смелая. Я попросту не верила, что со мной может случиться что-то плохое. Не людоед же он, в конце концов.
И ещё я была уверена, что пропаду именно тогда, когда поверю в эти его угрозы и паду духом. Тогда я стану послушной игрушкой в его руках и не буду думать ни о каком сопротивлении.
Я и сейчас могла бы, например, лягнуть его – Колька когда-то показывал, в какую часть ноги нужно бить, чтобы было больно и нападающий от неожиданности выпустил бы меня из рук.
Но на мне были сегодня легкие кроссовки, больше похожие на прогулочные туфли, и вряд ли ими я смогу этого мужика как следует ударить…
Но почему он тащит меня спиной? Так ведь и неудобно, и гораздо дольше идти. И в это время похититель, словно подслушав мои мысли, опять приблизил губы к моему уху и сказал:
– А теперь медленно повернулась, не делай никаких резких движений, а то ведь у меня не только руки крепкие, но и нож острый.
Наверное, чтобы я не сомневалась, он этим самым ножом слегка кольнул меня в шею – ощущение было не из приятных. Ничего не оставалось делать, как пойти вперед.
Резких движений мне наказали не делать, но смотреть-то я могла. Вел меня по тропинке не кто иной, как Герман по кличке Вирус. И как мне говорили, покойный. Никак в Синь-озере живая вода!
– Что вам от меня нужно? – спросила я у этого живого трупа.
– Самую малость, – сказал он, – чтобы ты вывезла меня отсюда.
– В каком смысле? Из этого места?
– Именно, и из него, родимого! – усмехнулся он. – И гораздо шире: из этих мест. На своей личной автомашине. Это понятно?
– Но моя машина… – начала растерянно я.
– Знаю. Стоит у дома Михайловского. Вот сейчас мы туда и направляемся.
– Пешком?
– Зачем – пешком? Автостопом. Пройдем немного по лесу и спустимся к шоссе, остановим попутную машину и доедем до Ивлева.
– Но у меня все вещи и ключи от машины в сумочке в квартире… Михайловского.
– Подумаешь, – фыркнул Герман, – замок можно и взломать. Но мне почему-то кажется, что у вас, милая Лариса Сергеевна, ключ от квартиры Михайловского имеется при себе.
И как всегда, я не смогла стереть с лица соответствующую эмоцию, потому что Герман довольно кивнул и больше не угрожал. Наверное, мы отошли достаточно далеко от тех мест, откуда нас могли увидеть.
– Я угадал насчет ключей, не так ли? Значит, давай договоримся сразу. Если ты хочешь вернуться домой целой и невредимой, просто слушай меня, и все. Я не стану причинять тебе никакого вреда, насилия и прочих оскорбляющих женское достоинство действий…
– Но меня ведь станут искать.
– Ясный перец, станут! И тебе лучше знать, как я к этому отношусь. При попытке кричать или звать на помощь каким-то другим способом мне придётся стрелять. Не в тебя, конечно, кто же стреляет в свое средство передвижения? В того, к кому ты станешь обращаться. Мне терять нечего, кто бы это ни был…
Ему надо было учиться на артиста, этому белокурому Герману. Он играл передо мной то интеллектуала-гангстера, и тогда переходил со мной на вы, то простака-бандюгана, которому море по колено, и тогда появлялся хамоватый тон и панибратское «ты».
Но, наверное, в одном он был прав: терять ему было нечего, и я приблизительно догадывалась, что можно ожидать от крысы, загнанной в угол.
Он снова оказался прав, этот идиотский Вирус! Возле нас остановилась первая же грузовая машина, которой я махнула. Герман все время держал меня за руку, и со стороны не было заметно, что делает он это особым образом – малейшая попытка хотя бы пошевелить рукой вызывала в ней сильную боль. Я прежде даже не догадывалась, что рука может быть таким уязвимым местом.
Водителю, который возил на железнодорожную станцию лес откуда-то с дальних делянок, наверное, было скучно ехать одному, вот он и подобрал молодую парочку в надежде, что услышит интересную историю. И Герман ее таки рассказал!
– Как вы очутились здесь? – удивлялся водитель. – На добрую сотню километров никакого жилья!
– А мы сбежали, – говорил, радостно скаля зубы, Герман. – Понимаете, народ уже выпил, шашлыки-машлыки, песни во весь голос, а только мы хотели отойти в сторону, тут же чуть ли не хором: «Ребята, куда вы пошли? Не уходите, сейчас Федя скажет тост…» Слушай, парень, ты не поверишь: лес на много километров вокруг, а нам уединиться негде.
Водитель громко расхохотался:
– Ну ты насмешил меня! Надо же такое придумать: кругом лес, а спрятаться негде! И куда же вы теперь?
– Домой, куда же еще. Эти массовые выезды на природу у меня уже в печенках сидят. Вот тебе, признайся, эта природа не обрыдла?
– Не то слово, – подхватил его посыл водитель. – Те, кто целыми днями за бумагами сидит, ахают: ах лес, ах деревья! Глаза мои бы на них не глядели. А для меня самый лучший пейзаж, знаешь, какой?
– Какой? – прикинулся заинтересованным Герман.
– Вид из окна кухни на песочницу, в которой играет моя дочка! – Шофёр довольно захохотал.
Вот так мы и доехали до поворота на грузовую станцию, куда лесовоз вёз бревна. Мы вышли, поблагодарив водителя – Герман с лицом, на котором читалась безмерная любовь ко мне и нежная забота, и я – с будто приклеенной улыбкой и рукой, словно зажатой в тисках.
Ключ от квартиры Михайловских у меня действительно был с собой. Мы так и вошли в неё парой, трогательно прижавшейся друг к другу.
Я двигалась как сомнамбула. То есть никаких умных мыслей у меня не было. Я понимала, что Германа мне не обмануть и от него не сбежать.
Наверное, мой внутренний голос молчал потому, что непосредственной угрозы моей жизни не чувствовал, а остальное считал не слишком важным: ну поеду я домой не в воскресенье с утра, а в субботу днем – какая разница. Если уж на то пошло, в воскресенье ехать куда опаснее, потому что сяду я за руль скорее всего невыспавшейся, а мне до дома семьсот километров пилить.
– Можешь написать любимому прощальную записку. Само собой, без имен, я проверю, – ворвался в мои размышления голос Германа.
Времени на обдумывание текста записки у меня не было. Не получалось изложить события так, чтобы Федор прочел и сразу понял, кто меня похитил и куда повез. Всё-таки в романах у героев обычно есть время для составления такого послания.
«Федя, мне пришлось уехать не по своей воле…»
– Это еще что такое! – прикрикнул на меня Герман, читавший из-за плеча то, что я писала. Он оторвал кусочек записки и продиктовал: – Пиши: «Мне срочно приходится уехать – на работе неприятности». И можешь приписать: люблю, целую. Что ты пишешь? Свой телефон? Нет-нет, зачеркивай! Чем дольше он будет тебя искать – если будет, – тем дальше я смогу уехать. Недурной каламбурчик, а?
Я не видела в этом ничего смешного. Насчет телефона это я так, попробовала. У Михайловских была моя визитка со всеми телефонами, если они ее не выбросили. И я написала ещё кое-что: «Федя! Мой дом в Костромино можешь отдать кому-нибудь из твоих знакомых, кто нуждается в жилье…»
Герман усмехнулся, но не стал требовать, чтобы я переписала эту фразу. Только пробурчал про себя:
– Надо же, и рука не дрогнула при слове «мой» дом. Дважды одно и то же продаете, любезная Лариса Сергеевна!
– Как же, продаю – отдаю.
– Ага, говорите: бери, не мое, не жалко.
– А вы вообще молчите, покойный!
Но мне надоело ему подчиняться, потому я огрызнулась как смогла, и почему-то Герману это не понравилось. Он вынул из кобуры пистолет и повертел у меня перед носом. Наверное, считал, что я недостаточно напугана, чтобы подчиняться ему беспрекословно.
– Впечатляет? Мне может надоесть уговаривать вас, госпожа Киреева! Вы не понимаете хорошего к себе отношения. Я ничего не сделал вам плохого. Всё только на добром согласии. Не позволил себе никаких вольностей, в то время как вы особа очень даже аппетитная и можете ввести в грех одинокого беглеца…
– Бросьте, мне говорили, что женщины вас не интересуют.
– Какая наглая ложь! – Он театрально закатил глаза к потолку. – Иными словами, вы сомневаетесь в традиционности моей сексуальной ориентации? Ну что ж, у нас, пожалуй, найдётся еще полчасика, чтобы убедить одну строптивую девицу в чистоте моих половых намерений…
Он лихо сбросил с плеч свою пятнистую куртку и взялся за ремень брюк.
– Не надо! – закричала я. – Я вам верю. И сделаю все, что вы захотите.