Увы, в нашем городе рядовые журналисты много не получают и живут, как большинство граждан, у той самой красной черты. Я ни за что бы не стала предпочитать Коле, например, банкира Лёву, только потому что тот много получает. Мои рассуждения всего лишь констатация факта… Я и не знаю, чем занимается Ушастый. И возможно, те десять лет, что он прожил вдали от Ольги, искривили его характер так же, как и её…
– Ларочка, тебе звонил из Ивлева какой-то Михайловский, – сказала мама.
– И что сказал? – пробормотала я, стараясь унять охватившую меня дрожь.
– Спросил, как ты доехала. Я сказала, что ты была измучена, не стала нам с папой ничего рассказывать и даже ужинать отказалась. Легла спать, а сегодня в десять часов только проснулась. Говорю ему, наверное, к Ольге поехала. Это её лучшая подруга…
– Чего это ты так разоткровенничалась с незнакомым человеком?
– Мне-то он, может, и незнаком, но не тебе, иначе откуда он знает такие подробности, а ко мне обратился по имени-отчеству?.. Кстати, очень воспитанный молодой человек. Кто он?
– Так, один майор. Работник угрозыска, – отозвалась я, вся ещё во власти нахлынувших на меня чувств: интересно, Фёдор догадался, что я уехала не по своей воле?
– Погоди, – всполошилась мама, – ты хочешь сказать, что тебе пришлось иметь дело с полицией?
«И с бандитами!» – могла бы сказать я. Но промолчать – будет ещё хуже. Страсть к домысливанию у меня как раз от мамы. Если я сейчас объясню ей всё понятнее и проще, может, и обойдётся.
– Я всего лишь подвезла по пути в Костромино его дочь, – объяснила я и подумала, что уж об этом-то я вполне могу рассказать маме. Она с удовольствием послушает. Да и папа тоже. – В краях, где жила тетя Липа, со мной и в самом деле кое-что произошло, – сказала я своим родителям – к тому времени из спальни вышел и папа, – но сначала вы меряете обновки, которые я вам принесла, потом мы обедаем, потому что я уже проголодалась, а затем я буду вам рассказывать. Но при одном условии.
– Каком? – в один голос спросили мои родители. – Телевизор на это время должен быть выключен!
И усмехнулась про себя: папа усиленно соображал, какие передачи он может пропустить и стоит ли этого мой рассказ.
– Если вы заняты, могу и не рассказывать.
– Нет-нет! – опять в один голос вскричали они и, переглянувшись, расхохотались.
Родителям я тоже угодила. В смысле одежды. Моему папе, как и маме, пятьдесят два года. Оба удивительно моложавы. Наверное, от того, что они много лет живут в счастливом браке и не мотают друг другу нервы, не пьют без нужды и охотно выезжают на природу. В последнее время к своим друзьям, которые купили участок в предгорье, возле небольшой речушки, и где прямо за сетчатой оградой их владения растет огромная груша-дичка, а чуть подальше – целая кизиловая роща.
Я отчего-то подумала, как понравилось бы это место Лере. И как бы хорошо она могла отдохнуть там нынешним летом. С виду она девочка здоровая, но такая бледненькая…
Ах да, так вот, я купила папе белые джинсы. Конечно, фирменные. Сам себе он их никогда не купит, потому что считает глупостью выбрасывать такие деньги на тряпки. Но зато каким молодцом он в них смотрелся! Как и мама в своем кружевном летнем платье. Очень модном. Но скажи я ей, сколько оно стоит, мама тотчас подскочит и будет ходить в нем по комнате, расставив руки, словно платье хрустальное и может разбиться от слишком свободного с ним обращения.
Может, я слишком примитивно представляю себе папу с мамой? В любом случае о подлинной стоимости моих подарков они не узнают. Пусть спят спокойно. Мама хочет поменять холодильник и не представляет, что это ее платье стоит, как раз его половину…
– Мы ждём, – напомнила мама.
Только что наше семейство допило чай, каждый съел по куску торта, и теперь мои родители терпеливо ждали, когда ещё одна Шахерезада начнёт свой рассказ.
Вчера на вопрос мамы, как дела, я успела лишь ответить: «Всё в порядке».
А утром, едва проснулась, попила кофе и опять на вопросительный взгляд матери ничего не ответила. Вернее, пробурчала:
– Я только узнаю у Лельки, что нового в фирме, и домой. А уж тогда в тихой семейной обстановке я расскажу вам с папой всё, что со мной в этом Костромино случилось.
– Значит, всё-таки случилось, – упавшим голосом проговорила мама.
– Но я ведь жива-здорова, правда же? Значит, ничего страшного не произошло. Подробности письмом!
Свинство, конечно, что родители у меня всегда на втором месте. Да ещё шуточки мои дурацкие.
Но теперь… теперь я смотрела на них повлажневшими от чувств глазами. Как хорош мой папа в белых джинсах. Какая красивая мама в белом платье.
– Как я вас люблю! – сказала я. На что мама ответила:
– Мы тебя тоже, доченька, очень любим.
А папа проворчал:
– Ты давай зубы нам не заговаривай.
– С чего начать: с хорошего или с плохого?
– С тобой случилось и что-то плохое? – опять испугалась мама.
– Со мной – ничего, не волнуйся. А вот с тетей Липой…
– Ее убили, – предположил папа.
– Ты прав, – кивнула я.
– Какой ужас! – Мама схватилась за горло, словно ей вдруг стало трудно дышать. – Я как чувствовала, что не надо тебя отпускать одну в такую глухомань! Недаром мне накануне сон приснился…
– Погоди, мать, со своими снами, – остановил её папа. – Пусть уж Лариса рассказывает.
Теперь я испугалась за маму – она так нервничает, даже задним числом, что, пожалуй, не стоит рассказывать про то, как я вынуждена была уехать из Ивлева и что было в салоне моей машины. Как и про то, кто именно купил у меня дом… И по какой цене… И про магазин… И про то, что мне сделал предложение человек, у которого почти взрослая дочь…
И в это время, спасая меня чуть ли не от паники, прозвенел телефонный звонок.
– Благослови меня, мама, – грустно сказала я и поплелась к телефону в полной уверенности, что звонит не кто иной, как мой друг Федя.
И не ошиблась.
– Лариса Сергеевна, – сказал он тоном, от которого у меня заледенел даже желудок, – вам звонят из районного отдела милиции города Ивлева. Завтра я вышлю вам повестку – вы приглашаетесь в качестве свидетеля по делу о нанесении тяжких телесных повреждений гражданину Маркевичу Герману Вениаминовичу.
– Не нужна мне ваша повестка! – возмутилась я. – Можете и не стараться присылать, я всё равно не приеду.
– Как это?
– Так это! – передразнила я. – Я его сразу предупредила, что киднепинг ему с рук не сойдет…
– Подожди, – Федор сразу понизил голос, – ты хочешь сказать, что Герман тебя украл?!
– А ты думал, я просто сбежала со своим любовником?!
– А почему ты мне сразу не позвонила?
– Чтобы не оправдываться, как сейчас! – сказала я. – Как представила, что ты орёшь на меня в трубку, а я после всей этой нервотрепки и так еле на ногах стою… Тебе трудно понять, что человек может быть слабым, уязвимым и потому не таким правильным, каким ты видишь для себя всё человечество: сильные, честные, принципиальные, шаг влево, шаг вправо – побег, или как там у вас!
– Ты зря на меня кричишь, Лара, я ничего тебе такого и не собирался говорить…
– Так я тебе и поверила! Небось ты сразу решил, что я все это устроила заранее и нарочно повезла вас к озеру, чтобы потом самой сбежать…
– Всё не совсем так…
– Совсем не так! – рассвирепела я. – Извини, мне некогда.
– Лар, ты только скажи, кто это Германа так разделал? Он сейчас лежит под капельницей в реанимации, и врачи не разрешают его допрашивать.
– Хорошо, хоть в одно место тебе нет доступа!.. Не знаю, кто его, как ты говоришь, разделал. Могу только предполагать. Наверное, те ребята, у которых он пытался украсть три миллиона долларов.
– Ты это брось, – со смешком сказал Федор, – ни у кого в Ивлеве не могло быть такой наличности.
– Даже в кассе группы «Антитеррор»?
– О Боже! – простонал он.
– Впрочем, могу дать тебе наколку. Нас преследовал бежевый «форд-скорпио», – сказала я. – Больше у тебя нет ко мне вопросов?
– Есть. – Он покашлял и твердо сказал: – Я тебе делал предложение, но ты мне так ничего и не сказала.
– Как, разве этот вопрос все еще стоит на повестке дня?
– И даже актуален как никогда.
– Ты целеустремленный человек, да?
– Еще какой!
– Ты звонишь с работы или из дома?
– Из дома.
– Тогда клади трубку. Ты и так уже рублей на сто наговорил.
– Не понял, ты согласна или нет?
– Я думаю.
– Понимаешь, Ларчик, у меня такое чувство, что я будто попал в паутину и барахтаюсь в ней, не в силах освободиться.
– Хочешь сказать, я эту паутину сплела?
Я даже слегка обиделась.
– Нет, не ты. Никто конкретный. Обстоятельства так сложились, что я ими не могу больше управлять.
– У тебя никогда так прежде не было?
– Вот именно. Было всего один раз, и я со всеми заморочками справился, но больше не хочу этого повторять. Я уже много лет живу просто и ясно и во всем, что не касается работы и её редких сюрпризов, вполне способен свою жизнь прогнозировать. Но с тех пор, как мы с тобой встретились, у меня всё пошло наперекосяк.
Я слушала его и чувствовала, как холод из желудка опустился до кончиков пальцев на ногах.
– Кажется, я уже подумала, – сказала я, некорректно оборвав его яркую речь. – Мы с тобой слишком разные, чтобы связать свою жизнь. Потому давай скажем друг другу «спасибо» за некоторые приятные мгновения и расстанемся с тихой грустью…
– Я не понял, – заикнулся было он, но я не дала ему продолжить:
– Передавай мой привет Валерии. Она мне очень понравилась. Скажи, если она не захочет поступать в институт в Петербурге, пусть приезжает ко мне, я с удовольствием ей помогу, и с жильем не будет проблем. Прощай.
Я положила трубку, не ожидая, что Фёдор мне ответит.
Только теперь я поняла: ему вовсе не нужна была современная, самостоятельная жена. И он был уверен, что я соглашусь на его предложение и брошу всё чем жила до сих пор, чтобы жить вместе с ним так же, как с рождения жила Валерия, беспрекословно ему подчиняясь.