– Видишь? Вот каким он был отцом. До самого конца оставался злобным мстительным ублюдком, который назло вычеркнул из завещания собственных детей. Смотри, что он с ней сделал.
Слоан не могла допустить, чтобы Коннор говорил за нее, потому что он совсем не понимал, что она чувствует, и совершенно не ценил того, что любила она – своих детей, винодельню, дом в Лондоне. Он был ее братом, и она всегда любила и будет его любить, но они не были близки душевно. Она должна быть честной.
– Я плачу не поэтому, – сказала она дрожащим голосом.
– А в чем тогда дело? – раздраженно спросил Коннор.
Она показала на последнее письмо их отца к Лилиан Белл.
– Я даже не думала, что бывает такая любовь. Меня уж точно никто никогда так не любил.
Коннор откинулся на спинку стула и покачал головой.
– Отлично, сестренка. Просто здорово.
– И он не был мстительным, – добавила она. – А даже если и был, мы сами виноваты, что сделали его таким. Ты что, не читал, что он пишет в своем письме? Мы верили всей той лжи, которую мама говорила нам о нем, верили, потому что были эгоистами и не хотели пропускать вечеринки своих приятелей в ЛА. Мы никогда даже не сомневались в этом. Если бы мы хотя бы иногда приезжали к нему, мы бы увидели, что он не был таким уж жутким бабником, какого из него сделала мама. Может быть, он бы рассказал нам обо всем. Может быть, он был бы счастливее. – Она закрыла лицо руками. – Не могу поверить, что его больше нет, а я так и не узнала его. И я не удивлена, что он сделал то, что сделал. Я лично считаю, мы получили по завещанию больше, чем заслуживаем.
Коннор вскочил, резко оттолкнув стул.
– Мне плевать, что написано в этих письмах. Я все равно думаю, что она как-то заставила его переписать завещание, ведь она ничем не лучше нас. Почему она должна получить больше, чем мы?
– Потому что она – хорошая дочь, – горячо возразила Слоан. – Она всю свою жизнь была рядом со своим отцом. Она посвятила свою жизнь своему отцу, и наш отец это знал! Разве мы с тобой вообще когда-то чем-нибудь жертвовали?
Коннор постоял, глядя на нее.
– Тебе придется выкупить у меня половину лондонского дома, Слоан, потому что ноги моей там не будет. – Он направился к двери.
Глядя ему вслед, Слоан поняла, что ее трясет. Дрожащими руками она вытерла слезы со щек, и вдруг заметила, что все сидящие за столом молча смотрят на нее.
– Спасибо, – сказала Фиона.
Мистер Уэйнрайт кашлянул и вытащил из-под лежащей перед ним папки, в которой лежали письма, еще одну.
– Теперь, когда мы разобрались с этим, мы бы хотели начать процесс передачи прав собственности на винодельню и прочих принадлежностей бизнеса на вас, мисс Белл. А также, Мария, у нас готовы документы на вашу виллу. Это довольно много работы. У вас обеих будет время закончить с бумагами сегодня?
Фиона и Мария переглянулись.
– У меня – да, – ответила Фиона.
– У меня тоже, – добавила Мария.
– Отлично. Тогда приступим. – И мистер Уэйнрайт раскрыл папку.
Когда адвокаты уехали, Слоан поднялась в свою спальню и свернулась клубочком в постели. Эван и Хлоя в наушниках сидели на диване, глядя в свои планшеты.
Раздался стук в дверь, и в комнату заглянула Фиона. Слоан села в постели, промокая глаза салфеткой, и попыталась взять себя в руки. Эван и Хлоя подняли глаза, взглянули на нее и снова уткнулись в экраны.
– Привет, – сказала Фиона. – Как ты?
– Ужасно, – ответила Слоан. – Но ты не думай, пожалуйста, что я плачу из-за того, что ты получила винодельню, а я нет. Я не виню тебя, и сейчас я думаю совсем не об этом. – Она увидела, что Фиона зашла в комнату.
– А о чем ты думаешь? – спросила Фиона.
– О том, что я не знаю, как сумею пережить тот факт, что всю свою жизнь я игнорировала собственного отца. Я ужасно его подвела. – Она посмотрела на Эвана и Хлою, которые не слышали их разговора. – Не знаю, что бы я делала, если бы они вели себя так же со мной. Если бы они не хотели меня видеть. И я не поступлю так с Эланом, как бы сердита на него я ни была. Я сделаю все, чтобы у детей были с ним хорошие отношения и они могли бы сами судить о своем отце, когда вырастут.
Фиона присела на краешек кровати.
– Я не знаю твоего мужа, но я вот что тебе скажу. Ему повезло, что он на тебе женился. Ты очень достойный человек, Слоан. – Она посмотрела на Эвана и Хлою на диване. – Знаешь, мой папа всегда говорил мне смотреть вперед, а не назад. Он сам должен был делать именно так, потому что оказался лишен жизни, которая была у него до аварии, когда он мог ходить и делать другие вещи – одеваться и есть самостоятельно. Но сейчас я понимаю, что это относилось и к роману моей матери, и к тому, что это разбило ему сердце и он должен был принять ответственность за свое участие в произошедшем, потому что в их браке с самого начала не все было правильно. Но в любом случае ему пришлось сосредоточиться на том, что ему надо жить даже в таком состоянии – прикованным к инвалидному креслу. – Фиона опустила взгляд. – Врачи не думали, что он проживет очень долго.
– Должно быть, он замечательный человек, – сказала Слоан. – Он пишет книги?
Фиона подняла глаза.
– Да. Он закончил свой первый роман здесь, в Тоскане, но он всегда считал, что его напечатали только из-за того, что с ним произошло. Издатель использовал эту ситуацию для рекламы книги, и поэтому она так хорошо продалась. Он написал еще две – он мог диктовать, – но они уже совсем не так продавались, как первая. Думаю, это был большой удар по его самолюбию, потому что он всегда хотел стать писателем.
– Как жаль… – посочувствовала Слоан.
– По крайней мере он нашел себя в творчестве другого рода – он писал для благотворительной организации, которую они с мамой основали для исследований травм позвоночника. Таким способом он смотрел вперед, а не назад. У него есть смысл в жизни, и он может что-то изменить. Надеяться на иное будущее для себя и стараться приблизить его. Как оказалось, именно этим он и может гордиться больше всего.
Слоан приподнялась и подсунула под спину подушку.
– Ты такая счастливая, что у вас с ним такая крепкая связь. И тебе не о чем сожалеть. Ты знаешь, что всегда была хорошей дочерью. А мне сейчас кажется, что я своими руками уничтожила такую возможность, и мой отец, наверное, должен был меня ненавидеть.
– Нет. Он любил тебя. Я знаю. – Фиона несколько секунд смотрела Слоан в глаза. – Я потому и пришла. Давай немного пройдемся?
– Сейчас?
– Да, и детей тоже возьмем. – Фиона встала, подошла к дивану и помахала руками перед лицами детей. – Дети, пора. Кладите планшеты. Пора погулять.
– Зачем? – спросил Эван, вытаскивая из ушей наушники.
– Вы уже были в винных погребах?
Он неуверенно повернулся к Слоан.
– Мам, мы там были?
– Нет, там вы еще не были, – ответила она.
– Тогда пошли, – сказала Фиона. – Можете быть уверены, вам там понравится. Это как будто побывать в кино про Гарри Поттера.
– О, я люблю Гарри Поттера, – ответила Хлоя. – Я видела все фильмы. Мне нравится Гермиона.
– Мне тоже нравится Гермиона, – сказала Фиона.
Эван и Хлоя положили планшеты и вышли вслед за Фионой и Слоан из комнаты. Все вместе они направились по кипарисной аллее в сторону средневековых зданий и часовни у подножия холма. Фиона отвела Слоан с детьми в каменное здание, где находились винные погреба, вниз по винтовой лестнице в сумрачный лабиринт внизу. Там в больших погребах лежали на боку огромные дубовые бочки, и они прошли мимо них по узким коридорам, по обеим сторонам которых стояли стеллажи, заполненные пыльными бутылками.
– Мы с вашим дядей Коннором играли тут в прятки, когда были такими, как вы, – сказала Слоан детям.
– А нам можно? – спросил Эван.
– Не знаю, – ответила она. – Спросите у тети Фионы. Это ее винодельня.
Фиона повернулась и, улыбаясь, сделала несколько шагов спиной вперед, широко разводя руки в стороны.
– Конечно, можно. Зачем, как вы думаете, я вас сюда привела? Вы можете приходить сюда, когда захотите, только если не будете вытаскивать пробки из этих огромных бочек, иначе вы тут все затопите.
– Мы не будем, – ответила Хлоя.
Фиона привела их к древней дубовой двери в конце последнего коридора и стала искать в сумке ключ.
– Это очень старое тайное место, – сказала она, вставляя ключ в кованый чугунный замок и толкая дверь на скрипучих петлях.
Замерев от удивления, Слоан, Эван и Хлоя ступили вслед за ней внутрь.
– Что это такое? – спросила Слоан, проходя мимо батарей винных бутылок, лежавших вдоль стен на деревянных поддонах.
– Это совершенно особая комната, – объяснила Фиона. – Это коллекции урожаев всех лет рождения детей семьи. Эту традицию начала семья Маурицио, которая владела винодельней до твоего отца. Некоторые бутылки очень старые. Посмотри на даты на табличках. Но иди сюда, – позвала она Слоан. – Вот это – твоя коллекция. – Фиона сняла с крючка табличку. – Твой отец сделал это для тебя. А вот бутылки Коннора. Я обязательно отдам их ему.
Слоан смотрела на пыльную табличку с написанными на ней своим именем и датой рождения и не могла осознать происходящего. Она взяла одну из бутылок и стерла пыль с этикетки. – Господи. Эта картина… Это одна из его работ. Я помню, когда мы были маленькими, он часто рисовал. И я тоже рисовала в его мастерской. Он позволял мне брать кисти и краски. Я устраивала жуткий беспорядок, но он никогда не сердился. И говорил мне, что я очень талантлива.
От этих нежных воспоминаний сердце Слоан горько сжалось.
Фиона прошла дальше в комнату.
– Иди сюда. Тут есть еще две последние коллекции, которые я хочу тебе показать.
Слоан прочла имена на табличках и обернулась к Фионе как завороженная.
– Это для Эвана и Хлои.
– Да.
Слоан подняла бутылку, увидела на ней еще одну картину своего отца и горестно опустила голову.
– Я должна была привозить их сюда. Они должны были знать своего дедушку и видеть, что он создал.