– Теперь они здесь, – сказала Фиона.
– Но уже слишком поздно, – Слоан поставила бутылку на место, испытывая очередной приступ раскаяния.
– Никогда не поздно. Ты можешь рассказать им о нем, показать картины, рассказать те истории, что помнишь.
Они еще какое-то время оглядывались по сторонам, рассматривая старые бутылки.
– Я знаю, это трудно, – сказала Фиона тихим, понимающим голосом. – Я заметила, как ты несколько раз говорила, какая я хорошая дочь, но ты должна понимать, что я тоже далеко не идеал. Я чувствую то же, что и ты, и жалею, что не могла приехать сюда и познакомиться с Антоном, пока он был жив. Я всегда буду жалеть, что не прилагала к этому усилий, а только презирала его, потому что так было проще и позволяло избегать сложностей.
– Я испытываю те же чувства, – сказала Слоан. – Было гораздо проще не видеть всего этого.
– И хотя смотреть надо вперед, а не назад, – добавила Фиона, – я думаю, что еще важно помнить о старых ошибках и не повторять их. Тогда это помогает выбрать правильное направление.
Эван подбежал к ним и дернул Слоан за рукав.
– Мам, можно мы с Хлоей пойдем все рассмотрим?
– Конечно, только не убегайте далеко без разрешения.
– Не будем!
Как только дети оставили их одних, Фиона с любопытством спросила у Слоан:
– Ты уже что-то решила по поводу своего брака?
Слоан вздохнула.
– Трудный вопрос. Коннор думает, что разводиться с Эланом – безумие, и он уверен, что я все равно не буду этого делать. Видит бог, я никогда не доводила все выяснения с ним до конца, но в этот раз у меня другое чувство. Может быть, потому, что я приехала сюда и вспомнила, какой я была когда-то. Или потому, что встретила тебя и увидела, насколько спокойно ты относишься к деньгам. Как бы то ни было, мне кажется, брачный контракт не должен остановить меня в моем решении. Я не должна оставаться с Эланом из-за денег, забывая о своем достоинстве и самооценке. Я хочу быть хорошей матерью – женщиной, которая не позволяет вытирать об себя ноги, которую нельзя купить. Я хочу, чтобы мои дети знали, что значит быть сильной и независимой. Надеюсь, я смогу понять, как стать такой женщиной. У меня такое чувство, что Элан в последние десять лет запер меня в башне из слоновой кости, и я боюсь даже подумать, что случится, если я из нее выйду. Я не знаю, чего ожидать, не умею быть самостоятельной. Я ведь даже никогда не работала.
– Ты была матерью. Это тоже работа.
Слоан пожала плечами, как бы говоря, что в современном мире это не слишком ценится.
– Никогда не поздно начать, – ответила Фиона. – Кстати, по этому поводу я могу тебе кое-что сказать.
– Что?
Фиона подошла к коллекции имени Слоан.
– Это место – часть твоего наследия и твоих детей, а я твоя единокровная сестра. Эван и Хлоя – мои племянники. Так что я попросила мистера Уэйнрайта составить для меня новое завещание. Я указала в нем, что ты, Эван и Хлоя станете моими наследниками и однажды получите это место.
Слоан была не уверена, что правильно расслышала слова Фионы.
– Что ты сейчас сказала?
Фиона обернулась к ней.
– У меня нет своих детей, и я не уверена, что когда-нибудь будут. Если же я рожу, то тогда мы придумаем что-нибудь и разделим винодельню иначе, но сейчас я хочу быть уверенной, что она останется в семье.
Откуда ни возьмись в сознании Слоан всплыло спрятанное где-то глубоко воспоминание детства. Она ощутила, как сильные отцовские руки подхватывают ее, сажают на плечи, и он несет ее в оливковую рощу. В то время она ощущала себя любимой и защищенной, она была дома, ей было хорошо. И она поняла, что не испытывала подобного уже много лет.
Фиона продолжала.
– И я действительно хочу, чтобы вы приезжали сюда столько, сколько вам захочется. Серьезно, Слоан. Я всю жизнь была единственным ребенком, и для меня это стало невероятным потрясением… приехать сюда и увидеть часть своей жизни, которая для меня никогда не существовала… Вилла может стать твоим домом, или вторым домом, если ты решишь жить в Лондоне, в ЛА или где угодно.
Слоан наклонила голову.
– Ты не собираешься продавать это? Коннор думал, ты можешь. Если бы папа оставил все нам, мы бы поступили именно так.
Фиона огляделась вокруг, скользя взглядом по уставленным бутылками стенам.
– Признаться честно, я об этом думала. Мне очень быстро позвонил агент с предложением, но я так ему и не перезвонила. И теперь я знаю, чего хочу. Я хочу сохранить это место, потому чувствую себя здесь дома. А если твой муж не даст тебе денег выкупить у Коннора половину дома в Лондоне, то я дам. И ты его не потеряешь.
– Правда? Фиона, ты уверена?
– Я никогда не была ни в чем так уверена. – Она подошла к коллекции имени своей матери. – Наш отец делал потрясающее вино, и это место было для моей мамы особенным. Она никогда больше не смогла вернуться сюда, но она мечтала об этом до самой своей смерти. Думаю, если бы она была тут, она бы хотела, чтобы я радовалась всему этому и чтобы разделила это с тобой. – Фиона взяла одну из бутылок своей матери и ладонью вытерла пыль с этикетки. – Я скажу так – нет другого времени, кроме настоящего. Как насчет распить эту бутылку прямо сейчас?
– Сейчас?
– Да. Я хочу отпраздновать. Хочу поднять бокал за то, что у меня есть сестра, племянник и племянница – и брат, если он когда-нибудь решит опустить свой меч. Что скажешь? Мы можем пойти к бассейну и открыть ее.
Слоан улыбнулась.
– Звучит отлично. Но надо найти детей.
Они вышли на улицу. Слоан держала бутылку, пока Фиона закрывала тяжелую дубовую дверь и аккуратно запирала ее за ними.
Глава 28. Фиона
Путешествие через океан в обратную сторону было гораздо менее утомительным, чем путь в Италию. Мне повезло попасть на дневной прямой полет из Рима в Нью-Йорк, с короткой часовой пересадкой в аэропорту Кеннеди, все обошлось без задержек, ну и я все время летела первым классом. Когда стюардесса угощала меня чем-то вкусным или подливала вина, мне все время хотелось ущипнуть себя. Я все ждала, когда же упадет второй сапог.
А еще во время полета мне предоставилась прекрасная возможность снова подумать обо всем, что я узнала о себе с момента прилета в Тоскану. Мне удалось выяснить полную, бесспорную правду о том, как я появилась на этот свет. Мою мать никто не насиловал, и тут не было никакого соблазнения или обмана. Все это случилось по любви, и даже все секреты, последовавшие за этим, тоже были своего рода последствиями любви, пусть и непростой, пусть переплетенной с виной. Жена скрывает нечто от своего мужа, чтобы защитить его от мучений, вызванных ужасной травмой. Она хоронит правду, чтобы дать ему желание жить. А в процессе приносит в жертву собственную жизнь и собственные желания.
Я поняла, что мое молчание тоже стало продолжением действия этой любви – чтобы защитить отца, которого я всегда обожала и идеализировала за его смелость и стойкость в сложнейших обстоятельствах. Все это время мы с мамой ставили его счастье и благополучие выше собственного. Мы делали все, что было в наших силах, чтобы уберечь его от новых ударов, как физических, так и эмоциональных.
Но было ли это двусторонним движением? Делал ли он то же самое ради нас?
Нет. И теперь я поняла, что это было совсем не так. Он всегда позволял нам приносить эти жертвы и поступал так с моей матерью с самого первого дня их знакомства – задолго до того, как ее измена и трагическая случайность изменили всю его жизнь. Он с самого начала нуждался в ее поддержке, пока писал свою книгу – как финансово, так и духовно. Ему нужно было, чтобы она обеспечивала и поддерживала его, игнорируя собственные мечты и желания. Когда она хотела завести ребенка, он отказывался, потому что это могло бы помешать его работе, и его не волновало, что у мамы было глубокое, искреннее стремление к материнству.
А после аварии его нужды и потребности изменились. Он нуждался в нас, мы никогда не оставляли его одного. Мы были нужны ему ради его собственного выживания, как физического, так и душевного.
Глядя в иллюминатор на потрясающей красоты гряду белых пушистых облаков прямо под крылом самолета, я не могла понять, что же мне делать со всеми своими мыслями и чувствами. Ситуация была очень сложной – я не могла даже представить себе, как папа отреагирует, когда я скажу ему, где была всю эту неделю. Что он скажет, когда узнает, что я была в Тоскане и открыла все его секреты, – и что я врала ему о том, куда отправляюсь?
Я решила, что, наверное, не мне осуждать его за то, что у него были секреты. У меня тоже были секреты.
Получив в аэропорту багаж, я села в такси и наконец вошла в дом, где выросла. Войдя, я тут же услышала знакомый звук белья, вращающегося в сушилке в прачечной. В нашем доме так было всегда – стирка и дезинфекция, борьба со всевозможной заразой. Но сейчас, после недельного отсутствия, я поняла, как сильно наш дом пахнет больницей.
Бросив ключи на стойку в прихожей, я прошла по коридору в комнату папы, который сидел в постели. Дотти как раз заканчивала его брить.
– Привет, – поздоровалась я, встав в дверном проеме.
Дотти от неожиданности подскочила и положила бритву на подносик из нержавеющей стали.
– Ты вернулась! – она подошла обнять меня. – Как прошла поездка?
– Замечательно, – ответила я. – Утомительно. Но очень познавательно.
– Я хочу услышать все подробно, – сказала Дотти. – Но сначала я дам вам возможность поздороваться как следует. Он выбрит только наполовину, как видишь.
– Я закончу вместо тебя, – ответила я, потому что я много раз брила папу и знала, как это делать.
– Отлично. Пойду налью себе чашечку чая.
Дотти оставила нас вдвоем. Я наклонилась и поцеловала папу в макушку.
– Привет, пап.
– Привет, малышка, – ответил он. – Я рад, что ты дома. Как прошел полет?
– Прекрасно, – сказала я. – Без опозданий. И небо над Атлантикой было ясным. Видно было на километры.