действительно хотел умереть. Я не пытался манипулировать ей. Клянусь. Потом я говорил себе, что она заслужила расплаты за то, что сделала. Она была неверна, у нее был роман, и из-за этого со мной случилось несчастье. – Он отвернулся и затих. – Я потерял все. И стал для всех в тягость.
– Ты не был нам в тягость.
– Нет, был. Я старался ее простить. Честно, старался. Год за годом. Но у меня не получалось… И я прилагал все усилия, чтобы не потерять тебя. Особенно из-за Антона.
– Но я бы не бросила тебя, – заверила я его, чувствуя, что во мне снова нарастает злость, которая рвется наружу. И она отыскала себе дорогу сквозь густой лес моей любви и сочувствия. – Даже если бы я встретилась с Антоном, ты все равно всегда оставался бы моим папой. Если бы ты только был со мной честен. Если бы помог мне встретиться с ним. Он был моим биологическим отцом и хотел встретиться со мной, но ты не позволил этого, и теперь у меня больше не будет такой возможности. И у меня не было шанса познакомиться со своими братом и сестрой. Если бы Антон не умер, я бы так и не узнала о них. Как я могу теперь простить тебя, папа?
И я расплакалась от боли, что человек, который, как я думала, сделает для меня все, отказал мне в величайшем даре из всех возможных – даре своей веры в мою любовь к нему. И в даре любви моего биологического отца. Я в первый раз с абсолютной ясностью увидела всю глубину ран моего отца – не только физических, но и других, более глубоких, тех, что ослабили его душу в совсем юном возрасте, когда его бросила родная мать. А потом его жена собиралась сделать с ним то же самое. Я увидела мир его глазами, и в этом мире любовь была разрушающей силой, оставляющей после себя изуродованные обломки, какой ему казалась теперь его собственная жизнь.
Папа напряженно следил за мной.
– Пожалуйста, детка, не плачь. Я не могу видеть, как ты плачешь.
Я посмотрела на него и вытерла слезы.
– Тогда почему же ты так поступил?
Во мне бурлила ненависть за то, что он от меня скрывал. И мне хотелось отыграться на нем.
Но в то же время я жалела его за то, что он так и не впустил в свою жизнь любовь, боясь ее разрушительной силы. И стал недоверчивым, ревнивым и жадным.
– Прости, – произнес он. – Я знаю, что поступал плохо, но я боялся твоей реакции, если ты узнаешь. И вот теперь я все равно тебя потеряю.
Увидев в его глазах неприкрытое отчаяние, я заставила себя взять его за руку, потому что не хотела стать такой, как он, – человеком, который не может простить. Человеком, сердце которого не верит в любовь и верность тех, кого любит. Мне хотелось видеть в нем лучшее. Мне надо было верить в то, что он сможет в кои-то веки поставить мое счастье выше своего собственного.
– Я никогда не надеялся прожить так долго, – продолжал объяснять он, срывающимся от всхлипываний голосом. – Мне очень неприятно быть тебе в тягость, но я думал, что вы с матерью быстро освободитесь от меня. И мне всегда казалось, что после моей смерти ты рано или поздно встретишь Антона. Я с самого начала ожидал этого, так что каждый лишний день, проведенный с тобой, был для меня благословением. Да, я отбирал ваше счастье, потому что был уверен – надолго меня не хватит. В этом и заключалась моя ошибка. Я ждал слишком долго. Если бы я знал, как долго я не умру, я вел бы себя по-другому.
– Папа, пожалуйста, не надо так говорить. Я никогда не хотела твоей смерти. – Я опустила глаза на наши сцепленные руки и попыталась сквозь всю свою боль и ярость разглядеть то, в чем он сейчас признался. Я подумала о его страхе и неуверенности и ощутила в себе первые робкие следы будущего прощения – это было похоже на первые капли дождя, которые заставляют тебя взглянуть на небо перед началом ливня.
– Да, я был эгоистом, – признался он. – Я понимаю это и хотел бы все исправить. Если бы я мог, я сказал бы тебе поехать в Италию и узнать, как ты появилась на свет. Я сказал бы тебе следовать велениям сердца. Я хочу, чтобы ты была счастлива, пусть даже и без меня, потому что я не смогу вынести, если ты перестанешь меня любить.
Я наклонилась и поцеловала его руку.
– Я никогда не перестану тебя любить, папа. Ты всегда был мне хорошим отцом.
– Кроме этого.
Я кивнула.
– Да, кроме этого.
Но полное прощение будет непростым. Это я уже понимала. Оно потребует много сил, но все равно это будет лучше, чем альтернатива, при которой я буду ненавидеть и презирать своего отца. Я не смогу так жить. Я не хочу всю оставшуюся жизнь испытывать злость. Я хочу просыпаться утром и чувствовать себя счастливой, увидев солнечный свет. Я хочу ощущать благодарность за то, что меня вырастил добрый и любящий папа, с которым я всегда чувствовала себя любимой.
Какое-то время мы сидели молча. Я вспоминала все, что знала про обоих своих отцов.
– У меня есть вопрос, – сказала я, утерев последнюю слезу. – Откуда ты узнал про обещание, которое Антон дал маме? Как ты узнал, что он будет хранить эту тайну даже от меня? Она сказала тебе об этом?
– Нет, – ответил он. – После аварии мы с ней никогда не говорили об Антоне. Как будто ничего не случилось. Она никогда не упоминала о нем и никогда не говорила про Тоскану.
– Тогда я не понимаю. Откуда же ты узнал?
Он помолчал, словно прикидывая, стоит ли отвечать на этот вопрос.
– Давно, когда ты была еще совсем маленькой, я попросил одну из ночных сиделок посмотреть на столе твоей матери, нет ли там писем из Тосканы. Она нашла наполовину написанное письмо к Антону и показала мне.
Я отчаянно пыталась понять.
– И ты не попытался поговорить с мамой об этом?
– Нет, – ответил он. – Я боялся, что она откроется мне, и это будет похоже на то, как если вдруг открыть шлюзы. Она скажет мне правду – что любит его и хочет быть с ним, – и мне придется отпустить ее.
И тут я осознала все последствия этих многочисленных тайн, которые мы хранили друг от друга. Мои родители так и не узнали друг друга на глубоком, душевном уровне, по крайней мере со времени этой аварии. Они жили в постоянном отрицании и скрывали друг от друга все.
И что теперь, когда все это открылось, делать мне?
Я встала и начала ходить по комнате.
– Что ты будешь делать? – спросил папа, нервно и внимательно следя за мной. Нажав кнопку на кровати, он приподнялся в более вертикальную, сидячую позицию.
– Пока не знаю, – ответила я. – Я только что узнала, что унаследовала состояние и у меня есть единокровные брат и сестра, и другая семья, которая живет в Лондоне. У меня просто кружится голова.
Тут в дверях появилась Дотти. У нее в руках была кружка с Микки-Маусом, в которой она болтала пакетик чая на ниточке.
– Ну так давай, Фиона. Рассказывай. Я хочу услышать все. Ты видела королеву на Пиккадилли? Или Кейт и Уильяма в «Хэрродс»?
Я выразительно посмотрела на папу и ответила на вопрос Дотти:
– Нет, потому что я не была в Лондоне. Я ездила в Италию.
– В Италию. – Она казалась потрясенной. – Но мне казалось, твоя конференция будет в Лондоне.
Я подошла к ней.
– Это долгая история. Иди сюда, садись, посиди с нами. Мы тебе все расскажем, да, папа?
Он кивнул, и Дотти зашла в комнату.
Следующим утром, проснувшись довольно рано, я обнаружила папу перед компьютером в гостиной. Он бродил по интернету. Дотти уже ушла, Джерри был на кухне.
– Доброе утро, – поздоровалась я. На мне была пижама и тапочки. Я подошла и села на диван у окна.
– Доброе утро, – ответил папа, разворачивая свое автоматическое кресло ко мне лицом. – Я тут кое-что выяснял.
– О чем?
– О винодельнях в Тоскане. И о Маурицио в частности.
Я осознала все значение этого факта, потому что знала, что он никогда не смотрел даже на фото с видами Италии. Они не вызывали у него приятных воспоминаний.
– И?
– И я думаю, что ты стала очень богатой женщиной.
Закинув голову назад, я посмотрела на потолок.
– Да, стала, и я сама до сих пор не могу в это поверить. Теперь, когда я вернулась сюда, все это кажется нереальным. Как будто это был сон.
Папа подкатил кресло ближе ко мне.
– Но это не сон. Ты – дочь очень успешного бизнесмена.
– Это, может, и правда, – ответила я, глядя ему в глаза. – Но я еще и дочь сильного и храброго борца, который сумел выжить, несмотря на то что все шансы были против него.
– Я выжил, потому что я эгоист, – ответил папа.
– В некотором смысле – да, но лишь в некотором. Ты не был эгоистом, когда смотрел на меня, как будто я – самое лучшее из того, что с тобой произошло. И я всегда чувствовала себя особенной и любимой. Это то, что я хочу запомнить, папа. Это то, о чем я должна думать.
– И я тоже, – ответил он. – И ты правда была особенной. И до сих пор такая. Потому что, если ты сидишь в этом доме и простила меня за все, что я…
– Пап, перестань, – тихо произнесла я. – Конечно, я простила тебя. Как я могла не простить? Жизнь у всех непроста, в ней все сложно. Она полна резких и неожиданных поворотов. Тебе ли об этом не знать. Ты пережил ужасную травму. И мы все совершаем ошибки. Мама тоже не была идеалом. И оставила после себя заметное количество разрушений.
– Да, но она оставила мне тебя.
– А мне – тебя.
И в этот момент я поняла, что собираюсь отыскать способ принять то, что случилось со мной, и отпустить переживания и огорчения из-за того, что я так и не встретила Антона. Моя реальность двигалась вперед. Что хорошего в том, чтобы сидеть и вечно держаться за «как могло бы быть»?
Любая жизнь полна этих «могло бы быть». Но лучшее, что мы можем, это извлечь максимум из того, что есть и что было.
По крайней мере, теперь я знаю правду о жизни своей матери и больше не должна врать своему отцу. В этом заключалось огромное облегчение – можно было избавиться от тайн и чувства вины, которое их сопровождало. Я чувствовала, что мне легче, как будто бы я расчистила душу.
Мы с папой смотрели друг на друга под лучами раннего утреннего солнца, льющимися из окна, и я была уверена, что ему тоже стало легче – потому что он наконец выпустил правду из многолетнего заключения.