надо будет найти пути сбыта урожая яблок, который в хорошие годы приходилось частично зарывать в землю. Такие вот «капиталистические» мысли одолевали бывшего советского учителя в условиях резко изменившегося к его старости окружающего мира. Впрочем, в отличие от многих своих ровесников, проживших большую часть жизни в условиях «развитого социализма», Григорий Кузмич о том, что случились все эти перемены, совсем не жалел.
5
Итак, решено, первым делом, которое никак нельзя откладывать, уже со второй половины июня начинать косить траву на новом участке, чтобы не дать ей разрастись. Потом уже на выкошенной площади наметить, где будут расти постоянные плодовые деревья, а где высаживаться саженцы на продажу. И колодец тоже лучше вырыть этим летом. Четырнадцать постсоветских лет не прошли для Григория Кузмича даром, они изрядно «скорректировали» образ его мышления. Если бы эдак в году девяностом перед ним встала такая вот задача скосить многолетнюю траву на участке почти в двадцать соток, так он не раздумывая сам бы взял косу и стал косить, а потом также взял лопату и сам взялся за колодец… Но тогда справиться с такими делами и иной возможности не представлялось. Даже за бутылку нанять косарей было и стыдно и накладно, они бы так тебе накосили, что все одно самому пришлось бы перекашивать, да и общественное мнение проклятущее осудило бы, за такие буржуйские замашки. То же самое с колодцем. Но сейчас 2006 год, времена совсем другие, да и сам Григорий Кузмич постарел, силы уже не те, зато опыта и мудрости больше стало, начал понимать к старости, что сдуру можно и надорваться. Потому и для косьбы и для колодца он решил нанять работников.
Впрочем, найти добросовестных работников и сейчас оказалось не так-то просто. Еще в конце девяностых годов основной «движущей силой» для такого рода мероприятий в поселке служили местные, оставшиеся без работы алкаши. И хоть они почти все когда-то тоже учились у Григория Кузмича, но и он не смог бы со всем своим авторитетом заставить их работать качественно и в срок, даже не за бутылку, а за «живые» деньги. С такими работниками у нанимателей, как правило, возникало много мучений и разочарований, а то и объяснения с подвыпившими пролетариями на повышенных тонах, где обязательно озвучивалась вечная русская «пролетарская» позиция: «я тебе что батрак… дождетесь, опять как в 17-м будет, новую революцию сделаем…». Но после двухтысячного года ситуация на поселковом «рынке труда» кардинально изменилась. В поселке появились люди, которые готовы были за умеренную плату по договоренности производить сельхозработы. Появились и умельцы, специализирующиеся на рытье колодцев. То были несколько семей таджиков, поселившиеся в поселке на птичьих правах и молдоване. Последние приезжали не семьями, а поодиночке и подселялись в качестве примаков к еще нестарым вдовам и разведенкам. Конечно, местные монополисты в области наемной рабсилы, то есть алкаши, появлению конкурентов были крайне недовольны. Те лишили их большей части халявной сезонной работы, на которую они обычно подряжались к дачникам, пенсионерам, одиноким женщинам, вспахивали им по весне участки, косили траву для владельцев коров и прочей травоядной скотины. На «мигрантов», в первую очередь таджиков, несколько раз «наезжали», пытались направить против них и общественное мнение, дескать они, как только чуть здесь закрепятся, станут привозить с собой героин, анашу и насвай, будут насиловать девчонок, захватят торговлю на рынке. Но, ни одно из пророчеств не оправдалось. Приезжие из Средней Азии вели себя совсем не так как их «коллеги» с Кавказа. Жили они тихо, незаметно, работали старательно и брали сравнительно не дорого, и на рынке торговать не пытались, а на зиму все уезжали домой. Молдаване, те вообще вписались в жизнь поселка, ну почти как свои. А пенсионеры, коих в поселке было очень много, вскоре убедились, что тех же таджиков нанимать гораздо выгоднее, чем местных алкашей, они и работали лучше и денег брали не больше, а главное, куда вежливее и уважительнее относились к пожилым людям.
Григорий Кузмич к работе в саду кроме внучки вообще никого не подпускал, а оставленные им под огород несколько соток сам перепахивал миникультиватором, который приобрел несколько лет назад в Москве, на рынке «Садовод». Со временем он так научился с ним работать, что добивался куда лучших результатов, чем при распашке электроплугом. Легким миникультиватором он управлял один, а для электроплуга с его тяжелым мотором и длинным тросом требовалось двое. Таким образом, Григорий Кузмич избавился от необходимости нанимать в помощь какого-нибудь алкаша. И с травой он управлялся сам. Для этого не требовалось даже покупать газонокосилку, ибо на его давно обустроенном, паханном перепаханном участке было минимум свободных проплешен, где росла трава, и ее нетрудно выкосить обыкновенной косой. Но выкосить целых двадцать соток, причем многолетней травы… это ему было тяжеловато.
Для косьбы Григорий Кузмич заприметил нанять таджиков отца и сына, которые уже три года подряд с весны до осени жили в поселке, снимая комнату в доме у одинокой старухи. За выкашивание участка, да еще своими косами таджики запросили сначала шесть тысяч рублей. Григорий Кузмич привычно включился в торг, предложил четыре… и сошлись, естественно, на пяти. Таджики обещали управиться за пять дней. С копкой колодца вышло куда сложнее. Живший в примаках у одинокой местной жительницы 37-летний молдаванин Ион, которого все здесь звали Иваном… В общем, Ион очень долго расписывал Григорию Кузмичу какой он искусный колодезный строитель, как он способен «носом чуять воду».
– Это ты у себя в Молдавии будешь носом ее чуять, – довольно резко перебил его Григорий Кузмич, – а нас тут кругом вода, где ни копай. Углубился на четыре метра, вот тебе и вода. Так что копать будешь, где я тебе укажу…
Иона не обескуражил такой пренебрежительное отношение к его «талантам», и он за свою работу запросил десять тысяч рублей. По местным понятиям деньги просто ломовые.
– Это что, только за яму, да за то, что ты кольца поставишь с моей помощью, и которые я же и куплю, я тебе целых десять тысяч отвалю? Да тут работы, самое большее на неделю…
Ион, который уже шесть лет жил в поселке и, что называется, успел изрядно «опериться», в свою очередь начал возмущаться. К Григорию Кузмичу он обращался без того почтения с каким с ним разговаривали таджики, и в отличии от них именовал его не хозяин, а по свойски:
– Кузмич, ты что… знаешь какой это труд, землю копать, к тому же в глубину, в сырости, в воде? Да труд землекопа вообще должен быть самым высокооплачеваемым.
Ион еще в советское время успел у себя окончить сельхозтехникум и пытался говорить с налетом интеллигентского пафоса, чем он частенько ставил в тупик более малограмотных пенсионеров, но со старым учителем этот номер не прошел:
– Знаю, труд землекопа это тяжелый, но низкоквалифицированный, так что ты мне тут про его сложность не заливай. Вон я двоих таджиков за пять тысяч подрядил, целых двадцать соток многолетних трав, в основном осоки выкосить. Двоих понимаешь и всего за пять тысяч и за пять дней. А тебе, значит, одному десять отвали? Нет, так не пойдет.
Ион оказался речистым и, что называется, политически подкованным. Он стал возмущаться, что такие вот как Григорий Кузмич пользуются тяжелым положением трудовых мигрантов, безработицей на их родине и хотят купить их труд за бесценок…
– Насчет безработицы на твоей родине, все претензии не ко мне, а к вашему президенту Воронину, – бесстрастно отреагировал на эту обличительную тираду Григорий Кузмич.
После споров начали ругаться. Ион несколько раз заявлял, что за меньшие деньги работать не станет, но Григорий Кузмич тут же отрезвлял его угрозами найти другого «копателя»… Сошлись, в конце-концов, на шести тысячах. Ион был крайне недоволен такой ценой, но ни кто больше в поселке не собирался копать новый колодец, и ему скрепя сердце пришлось соглашаться, тем не менее, он попытался «уколоть» старика:
– И откуда у тебя Кузмич эта кулацкая привычка, с рабочих людей три шкуры драть, а платить гроши?
Григорий Кузмич на это совсем не обиделся, даже напротив:
– Кулак, Иоша, это в основном порождение экономической политики великого реформатора Петра Столыпина. И если бы его не убили в одиннадцатом году, то, возможно, ни революции бы не было, ни разрухи, ни голода, кулак бы всех прокормил, но и работать бы тоже своих работников заставил. А замашки… у меня же дед из раскулаченных, так что извини, переплачивать не стану.
Таджики собирались начать свою косьбу в середине июня, но тут неожиданно для первого летнего месяца на среднюю полосу России навалилась 30-35-ти градусная жара. Решили повременить, надеясь, что это не на долго. Но прошла неделя, а жара не спадала и трава на глазах росла, ибо в земле еще было много влаги. В двадцатых числах таджики, уже не глядя на жару, приступили к выкашиванию участка. После того как они скосили траву, там где Гргорий Кузмич наметил вырыть колодец, приступил к работе и Ион.
6
Даша позвонила Григорию Кузмичу на мобильник в субботу 24-го июня. Радостно сообщила, что у нее, наконец, закончилась обязательное после окончания девятого класса пребывание в пришкольном ЛТО, то есть лагере труда и отдыха, что в советское время именовалось производственной практикой… В общем она освобождалась от школьной рутины и на следующий день собиралась ехать к нему. Так же внучка сообщила, что родители, кажется, немножко отошли от «сюрприза», который преподнес им Григорий Кузмич, купив соседский дом с участком. Ещё она пожаловалась, что в Москве настоящее пекло, асфальт под ногами плавится, бетонные коробки многоэтажек раскалены, и в квартирах нечем дышать, что почти все ее подружки тоже разъезжаются кто куда…
Так и не заведя подружек в поселке, Даша в Москве их имела не мало. То были в основном ее одноклассницы. Григорий Кузмич до поры до времени удивлялся тому, что Даша и в поведении и речью своей так сильно отличается от большинства тех поселковых девочек-старшеклассниц, которых ему приходилось учить в последние годы своей учительской работы. Он никогда не слышал от нее ни молодежного слэнга, ни приблатненных словечек, ни какой-то грубости, не говоря уж о мате. Довольно долго он пребывал в полной уверенности, что Даша просто хорошо воспитана, и так далее, и тому подобное… Но однажды, в прошлом году, он неожиданно стал свидетелем как гостившая у него внучка по сотовому телефону разговаривала с одной из своих московских подруг. Оказалась, что она бывает «хорошо воспитанной» только в его присутствии. Уверенная, что ее никто не слышит, Даша так общалась с подругой по телефону… Ну, в общем, словечки типа: «прикольный», «зашибись», «обдолбанный», «мне это фиолетово», и даже о ком-то «пошла она в жопу», вполне естественно вплетались в ее в общем-то довольно грамотную речь. Григорий Кузмич, сделав это открытие, сначала опешил, но потом… Он был опытный педагог и сообразил, что всего лишь сам себя тешил иллюзией. Даша ведь жила в огромном мегаполисе, училась не в институте благородных девиц, а в обычной средней школе, хоть и московской. Так почему же его ученицы, которых он учил по нескольку лет, могли разговаривать на том языке, которым их учила не шко