— А что там написано? — Аквист, как историк, конечно заинтересовался.
— Сейчас попробую по памяти, — Бонни подняла глаза. — За-ме-ча-тель-но написано, Аквист. Минуточку. Так… «Плод твой — не есть ребенок, выходящий из чресл твоих, он может быть подобен дыханью ветра, не содержать никакой иной субстанции, кроме духа; и не делается плод от этого меньше и незначительней. Ты можешь облечь плод свой в древо и камень, можешь заставить его светиться путеводной звездой; но не перестанет от этого быть плодом дело рук твоих и духа твоего».
— Ого, — только и сумел сказать Аквист. — А вот это было круто. То есть он, считай, говорит, что плод — это любое твое творение? Подобен дыханью ветра — это ведь про мысль, да? Я прав?
— Ага, — кивнула Бонни. — Выходит, что плод — это просто то хорошее, что некто сделал в своей жизни. Сделал, Аквист, а не родил. Построил дом, посадил сад, написал книжку. Да что угодно, главное, чтобы это что-то пережило его самого. У нас плод — это ребенок. И ничего больше.
— Н-да… — протянул Аквист. — Неожиданно.
— Ну и вот, понимаешь… Аквист, я не люблю детей, — потупившись, призналась Бонни. — Нет, иногда они милые, даже лапочки, но мне они не нравятся. Я люблю… — она потупилась. — Я люблю красиво одеваться, люблю постановки всякие смотреть, спектакли, фильмы. Море люблю.
— Ты же всего один раз на нем была, — напомнил Аквист.
— Ну и что? Один раз, да, и полюбила. Читать люблю. А детей… как-то не очень.
— Ты понимаешь, что уже сейчас наговорила на анафему? — тихо спросил Аквист.
— Еще бы! Конечно, понимаю, — Бонни тяжело вздохнула. — Попробуй скажи при ком такое — вмиг уделают.
— Слушай, я вот одного никак не могу уяснить, — осторожно начал Аквист. — Ты же не глупая вовсе. Ты же умная! Зачем притворялась глупой так долго?
— Ты дурак, что ли? — Бонни искоса глянула на Аквиста. — Девушке не положено умной быть. Даже если она греван.
— То-то Фадан удивился, когда ты сказала, что ты греван-универсал, — протянул Аквист. — У него не сошлось. Вроде бы ты дурочка, а на самом деле…
Бонни снова вздохнула. Поправила волосы, одернула короткую курточку.
— Аквист, а я красивая? — робко спросила она.
— Очень! Ты очень красивая, — с жаром сказал Аквист. Посмотрел на Бонни — не смотря на то, что в машине было темно, Бонни была вполне различима. — У тебя прекрасная фигура, волосы замечательные, и глаза такие… такие…
— Мои глаза выше, — подсказала Бонни. — Но это у меня тоже ничего, да.
— Это — у тебя выше всяческих похвал, — заверил Аквист. — И, если честно… Бонни… ты мне очень нравишься…
— Спасибо, — Бонни улыбнулась. — Так приятно, когда говорят… ну, вот так… как ты сейчас сказал…
— Тебе, небось, много кто так говорил, — Аквист погрустнел. — Верно?
— Ну… нет. Если честно, ты второй.
— А кто был первый? — ревниво спросил Аквист.
— Шини, — пожала плечами Бонни. — А что?
Аквист почувствовал себя гораздо лучше.
— Да ничего. Это я так, просто интересно было. Слушай, а ты не хотела бы…
Аквист не договорил.
Рядом с машиной вдруг раздались шаги и покашливание. Бонни и Аквист переглянулись. Аквист прижал палец к губам — тихо, мол, ничего не говори. Бонни кивнула. Мало ли кто это может быть? А вдруг Олка со своей компанией их нашла? И что тогда делать?
— Эй, вы где? — позвал голос Фадана. — Вылезайте, давайте, я всё, что надо, привез.
Ит закрыл блокнот — больше писать не хотелось. За окном их комнаты стоял сейчас серый дождливый рассвет. Скрипач полулежал на своей кровати, и рассеянно смотрел на визуал.
— Ну чего там? — спросил Ит.
— Заканчивают, как я понял, — Скрипач зевнул. — Уже недолго осталось. Фэб освободился, написал, что сейчас подойдет.
— Ясно, — кивнул Ит. — Поесть успеем?
— Давай его дождемся, — предложил Скрипач. — Много написал-то?
— Вторую главу закончил, — сообщил Ит. — Как-то у меня не особенно опять идет. Словно мешает что-то писать, понимаешь?
— Еще бы не мешало, от таких-то новостей, — Скрипач поморщился. — До станции они добрались уже?
— Какое там, — махнул рукой Ит. — Фадан генератор приволок, и всё пока что.
— А Бакли и Шини вернулись?
— Еще нет.
— А когда вернутся?
— Как только, так сразу, — пообещал Ит. — Я же не просто так их в город загнал. Им предстоит кое-что узнать.
— И что же? — с интересом спросил Скрипач.
— Вот я тебе взял и рассказал, — хмыкнул Ит, пряча блокнот под подушку. — Имей терпение. И вообще, не до них мне сейчас как-то. Тебе, я думаю, тоже.
— Что верно, то верно, — покивал Скрипач. — Ладно, с этим ясно. Давай еду сообразим какую-нибудь. Фэб голодный придет, восемь часов операции отстоял, как-никак.
…Фэб, против ожиданий Скрипача, есть не хотел. Видно было, что кусок в горло у него не лезет, и что самое последнее, о чем он сейчас думает — это завтрак. Поэтому Фэб кое-как одолел половину порции салата, и запил это салат двумя чашками крепкого лхуса.
— Фэб, ну как там? — отважился, наконец, спросить Скрипач.
— Там так себе, — Фэб покачал головой. — Очень большой срок. Как минимум десять кругов атак придется пройти. Если бы вы кровь не сдали, на заменителе его бы не вывели. А сейчас прогноз хороший, но лечиться ему придется долго. И на системе две недели.
— Я что-то такое и предполагал, — Ит опустил голову. — Но у меня цифры другие получились.
— В плюс или в минус? — с интересом спросил Фэб.
— В плюс, — признался Ит. — Три недели на системе, и атак не десять, а двенадцать.
— Ну-ка покажи расчет, — приказал Фэб. — Может, мы с устатку что-то упустили?
Расчет они смотрели минут десять, после чего Фэб заявил, что Иту, видимо, придется пересдавать курс, потому что он, Ит, ужасный перестраховщик, и что это, с одной стороны, конечно, хорошо, но с другой не очень, потому что риск в определенных пределах должен допускаться.
— Вы ему память замыли? — прервал их спор Скрипач.
— Нет, пока что нет, — Фэб покачал головой. — Только если попросит об этом сам.
— А если не попросит? — Скрипач нахмурился.
— Рыжий, ему жить. Понимаешь? Ему. Он сам решит, что и как, — Фэб отвернулся. — Хорошие мои, я посплю, пока сирены нет, а вы сходите, поговорите с Ильей. Честно говоря, я за него боюсь даже больше, чем за Олле и Зарзи. Помните, когда Виталий и Саша погибли, что с ним было? Он же месяц с ума сходил. И теперь будет то же самое. Он снова обвинит во всем себя.
— Сейчас найдем его, — пообещал Ит. — Скъ`хара, слушай… он ничего не говорил про смену локации или про что-то подобное?
— Илюха? Пока нет, — помотал головой Фэб. — Вообще, я с трудом представляю себе масштабы дела, которое из-за этого случая откроют официалы. И что-то мне подсказывает, что наш опыт может оказаться для Ильи полезным.
— Угу, — кивнул Скрипач. — Ит, пошли. Куртки наши прихвати, там дождь на улице.
— Тут всегда дождь, — пробормотал Ит, выходя из комнаты следом за Скрипачом.
3О том, как полезно уметь зависать в воздухе
Илья стоял у люка третьего бокса, под проливным дождем, и пристально смотрел куда-то вглубь леса. Смотрел, не отрываясь, словно силясь разглядеть что-то, видимое ему одному, и никому больше. На нем был операционный комбез, судя по бледно-лиловому выцветшему цвету, практически полностью разряженный, и поэтому от дождя ни разу не защищающий.
Ит и Скрипач переглянулись, набросили куртки, и тоже вышли под дождь. С полминуты постояли рядом с начальником госпиталя, помолчали. Потом Ит осторожно спросил:
— Ты как, Илюш?
— Я нормально, — глухо ответил тот. — Что мне сделается.
— Пойдем обратно, пожалуйста, — попросил Скрипач. — От того, что ты будешь тут стоять, ничего не изменится.
— Да, это ты прав, — Илья, наконец, опустил глаза и посмотрел на Скрипача. Взгляд был тяжелый, неподвижный, ничего не выражающий. — Идите, я скоро подойду.
— Может, с нами? — предложил Ит. Илья отрицательно покачал головой. — Мы тогда тебя в боксе подождем.
— Хорошо, подождите, — Илья снова поднял голову. Лес, плохо различимый за пеленой дождя, словно бы притягивал его взгляд. — Я… недолго.
В бокс Илья пришел минут через десять. Покорно переоделся в новый комбез, который притащил Скрипач, так же покорно взял у Ита чашку чая, отпил половину. Затем отдал чашку Иту обратно, сел на выступ стены, и опустил голову на руки.
— Илюш, мы можем что-то для тебя сделать? — спросил Скрипач, тоже присаживаясь рядом.
— Вы? Сам как думаешь? — не поднимая голову, ответил Илья. — Что вообще теперь можно сделать?
— Ну что-то, предположим, можно, — осторожно начал Ит, но Илья его ту же перебил:
— Нет, Ититская сила, ничего тут уже не сделаешь! — вскинулся Илья. — Один из моих лучших хирургов-реаниматологов сейчас валяется в боксе, на системе, покалеченный и физически, и морально, и скажи мне, что ты предлагаешь с этим делать? И кого, ответь мне, ты предложишь на их места? Ты меня знаешь, я не беру кого попало, и…
— Стоп, — приказал Ит. — С какой радости тебе кого-то брать на их места? Зарзи вылечится, и будет работать дальше, точно так же, как и раньше.
— Уже не будет, — Илья отвернулся. — Ты всего не знаешь.
— Чего именно я не знаю? — нахмурился Ит.
— Ничего ты на самом деле не знаешь. И ты тоже, — Илья коротко глянул на Скрипача. — И вообще никто не знает…
— Так, — Скрипач прищурился. — Илюш, ты что-то пил?
— Пока нет. Не успел. Но хотелось. У меня, по-моему, крыша едет.
— Не «по-твоему», а точно едет, — подтвердил Ит. — А ну-ка пошли к тебе, накатим грамм по сто, и ты объяснишь, что к чему.