его лица, например фрагментами из “Доводов рассудка” Джейн Остин и “Преступления и наказания” Ф. М. Достоевского.
Она [Элизабет] чувствовала, что следовало бы пригласить миссис Мазгроув и спутников ее на обед; но она не могла снести мысли, что в продолжение обеда перемена в обстоятельствах, сокращение штата прислуги неизбежно откроются тем, кто всегда смотрел снизу вверх на Эллиотов из Киллинча. Суетность боролась с приличием, и суетность победила, и тотчас Элизабет вздохнула с облегчением[68].
Он [Раскольников] смотрел на Соню и чувствовал, как много на нем было ее любви, и странно, ему стало вдруг тяжело и больно, что его так любят. Да, это было странное и ужасное ощущение!
Казалось бы, здесь автор позволяет нам “заглянуть прямо в сознание” Элизабет и Раскольникова, а потому разве могут они быть зимбо? Но не забывайте, где у сознательных людей поток сознания, у зимбо – поток бессознательного! В конце концов, в зимбо нет ничего чудесного: их поведение контролируется множеством внутренних процессов невероятной информационной сложности и модулируется практичными аналогами эмоций, соответствующими счастью, смятению и боли. Таким образом, Элизабет и Раскольников могут быть зимбо, а Остин и Достоевский просто используют знакомые и любимые всем нам по народной психологии термины для описания их внутренних процессов, подобно тому как программисты говорят об итерационном “поиске” и рискованных “суждениях” создаваемых ими шахматных программ. Зимбо может стыдиться потери положения в обществе и может задыхаться от любви.
Никогда не забывайте, как подвело воображение Уильяма Бэтсона. Когда я изо всех сил стараюсь не попасть в эту ловушку, выискивая просчеты в своих допущениях и пытаясь понять, где я мог ошибиться насчет зомби, я всегда совершаю воображаемые открытия, которые показывают – в лучшем случае, – что концепция сознания вообще весьма сумбурна. К примеру, я могу вообразить, что существует два (или семь, или девяносто девять) различных типа так называемого сознания, причем для левшей характерен один, для правшей другой, а для омаров – третий. Но вообразить это можно (пока что) лишь одним способом – я должен представить, что они отличимы по следующим функциональным критериям: левши не могут X, правши не могут Y и так далее. Но эти различимые различия лишь показывают, что мы вообще говорим не о философских зомби, потому что (по определению) философского зомби не отличить от “истинно сознательного” человека на основании внешних критериев. При этом никто еще не сумел описать внутреннее отличие истинного сознания, в основе которого не лежит способность предположительно сознательного человека делать что-либо на уровне “психики”, тем самым убеждая нас (и себя самого) в своей сознательности. Но каким бы ни было это психическое различие, вероятно, в “потоке бессознательного” зомби найдется и его фальшивый аналог. Если нет, то почему? Итак, я вполне уверен, что концепция философского зомби – своего рода интеллектуальная галлюцинация, недуг, который можно перерасти. Попробуйте. Далее в этом разделе я помогу вам справиться с этой задачей и пересмотреть свои представления.
56. Проклятие цветной капусты
Вижу, вы облизываетесь при виде только что сваренной цветной капусты, от одного запаха которой меня начинает тошнить. Мне сложно понять, как вам вообще может нравиться этот вкус, а потому я подозреваю, что вы, вероятно, ощущаете вкус цветной капусты иначе, чем ощущаю его я. Казалось бы, эта гипотеза вполне правдоподобна, ведь я прекрасно знаю, что в разное время я по-разному ощущаю вкус одной и той же пищи. К примеру, первый глоток апельсинового сока за завтраком кажется гораздо более сладким, чем второй, если между ними я съем кусок блинчика с кленовым сиропом, но после пары глотков кофе апельсиновый сок снова становится (примерно? точно?) таким же, каким он был при первом глотке. Безусловно (динь!), нам хочется говорить (или думать) о таких вещах, и, безусловно (динь!), мы не слишком ошибаемся, когда делаем это, поэтому… безусловно (динь!), вполне нормально говорить о том, как Деннет ощущает вкус сока в момент времени t, и спрашивать, так же или иначе Деннет ощущает вкус сока в момент времени t’ или Джонс ощущает вкус сока в момент времени t. Назовем то, какими вещи предстают перед нами, термином квалиа (qualia).
Этот “вывод” кажется невинным, но мы уже совершили большую ошибку. Подразумевается, что на последнем этапе мы можем отделить “квалиа” от всего остального – хотя бы теоретически. То, как X ощущает вкус сока, предположительно можно отличить от всех сопутствующих, второстепенных факторов, или побочных продуктов этого “центрального” ощущения. Можно смутно представить, как в каждом из случаев все лишнее постепенно отбрасывается, чтобы самое главное – то, как разные индивиды видят, слышат, чувствуют вещи, а также ощущают их вкус и запах в разное время, – оказалось отделено от того, что оказывает влияние на этих индивидов и стимулирует их нечувственное восприятие, и от того, как они себя впоследствии ведут и во что решают верить. Главная ошибка не в том, что мы допускаем возможность хотя бы иногда или всегда проводить такую очистку на практике, а в том, что вне зависимости от успешности попыток этой очистки нам кажется, будто существует некоторое остаточное свойство.
Искушающих нас примеров не перечесть. Я не могу вообразить, никогда не узнаю, да и не могу, пожалуй, узнать, как слышал Баха Гленн Гульд. (Я едва могу вспомнить, как сам слышал Баха в детстве.) И мне, пожалуй, не узнать, каково быть летучей мышью (Nagel 1974) или видите ли вы то же самое, что и я, смотря на чистое “голубое” небо. Эти обыденные примеры убеждают нас в реальности этих особенных свойств – субъективных вкусов, видов, ароматов, звуков, – которые мы затем, очевидно, изолируем для изучения, прибегая к подобной философской дистилляции. Так и рождаются квалиа.
“Квалиа” – это “технический” термин для обозначения того, что всем нам прекрасно знакомо: того, как вещи выглядят для нас. Казалось бы, собственные квалиа должны быть известны вам лучше всего на свете: пусть вселенная окажется лишь гигантской иллюзией, лишь выдумкой злого демона Декарта, но то, из чего состоит эта выдумка, будет (для вас) квалиа вашего галлюцинаторного опыта. Декарт подвергал сомнению все, в чем вообще можно сомневаться, но ни разу он не усомнился в том, что его сознательные ощущения имеют квалиа, то есть свойства, по которым он может их узнавать и понимать.
Такое определение квалиа – то, как вещи выглядят для нас, – может показаться вполне ясным, но, хотя описанные выше квалиа уже анализировались и обсуждались философами, между ними по-прежнему нет согласия, что именно означает или, технически говоря, подразумевает этот термин. Многие специалисты по когнитивной науке великодушно допустили, что философы знают, о чем говорят, когда используют этот специальный термин, и добавили его в свой лексикон, тем самым совершив тактическую ошибку. Безотносительно эмпирической подоплеки, до сих пор не утихают споры о том, чем являются и не являются квалиа. Несколько лет назад я (1988b) опубликовал эссе, в котором перечислил четыре основополагающих свойства квалиа. Квалиа – то, как вещи выглядят для нас, – должны быть
1. невыразимыми,
2. внутренне присущими,
3. частными, а также
4. непосредственно воспринимаемыми.
Таким образом, они (1) неделимы для интроспекции, а следовательно, неописуемы (“вам нужно быть там”); (2) не связаны ни с какими отношениями, диспозициями или функциями (красный цвет может вызывать тревогу у некоторых людей, однако эту субъективную диспозицию нельзя считать квалиа красного); (3) “Вам нужно быть там, но у вас не получится, они мои и только мои!” и (4) ваши квалиа знакомы вам лучше всего остального.
В большинстве научных кругов эти свойства по-прежнему считаются хорошей отправной точкой для анализа квалиа, однако цель моего эссе состояла в том, чтобы показать, что ничто не может соответствовать всем четырем перечисленным критериям, а потому обсуждалась возможность пересмотра и доработки концепции, но консенсус так и не был достигнут. Широко применимый и высоко котирующийся технический термин нередко имеет несколько несовместимых определений – вспомните “ген” и “вид” в биологии или “причину” во всей остальной науке, – но мне представляется, что неразбериха с “квалиа” гораздо проблематичнее. Представители других дисциплин хватаются за эту концепцию, считая ее подарком от философии, который может пригодиться и в их исследованиях, но в итоге получают троянского коня.
В том эссе я предложил тринадцать других насосов интуиции (в дополнение к цветной капусте) и не буду повторяться здесь, поскольку в последующие годы я сконструировал другие, возможно более действенные, инструменты, которые можно использовать в моей битве с самонадеянностью, нашедшей выражение в знаменитом ответе на вопрос, что же такое квалиа. Нед Блок (1978, p. 281) отмахнулся от этого извечного вопроса “лишь вполушутку”, вспомнив легендарный ответ Луи Армстронга на вопрос, что такое джаз: “Если вам приходится спрашивать, вам никогда этого не узнать”. Эта любопытная тактика прекрасно демонстрирует, какую именно гипотезу я хочу развенчать. Если у меня все получится, ответ Блока, который большинство и сегодня считает образцовым, будет казаться столь же нелепым и необоснованным, как и комичное удивление виталиста, заявившего при встрече с человеком – “заметьте, живым существом!” – что он сомневается в существовании жизненного порыва.
57. Жизненная сила: сколько это в “настоящих деньгах”?
Согласно распространенному мнению, даже если бы можно было создать, скажем, роботизированную модель цветового зрения, которая демонстрировала бы все знакомые нам, людям, феномены, такие как дополнительные послеобразы и иллюзии цветовых контрастов, и даже если бы внутри этого робота и проистекали сходные процессы обработки послеобразов и тому подобных вещей, такой робот не мог бы обладать