Так что смутились в результате наши гости. Смутились и, чтобы скрыть как-то свою растерянность, шутливо стали восклицать: эге, дескать, неплохо, как видно, зарабатывают шахтеры!
– Да нет, – сказал Володя. – Похвастаться особенно-то нечем. Жить, разумеется, можно, но бывали времена, когда и побольше зарабатывали.
– Ну, значит, снабжение в глубинке усиленное? – спросили его.
– Снабжение теперь везде неплохое, – пожал плечами Володя. – Как-никак легкая промышленность за последние годы здорово вперед шагнула. Больше товаров стало поступать в торгово-проводящую сеть. Сфера обслуживания расширилась со стольки-то до стольки-то процентов… Я вот, например, в городе давно не был, а вчера прошел по улицам, посмотрел на людей – прямо душа радуется. Про женщин даже говорить нечего – сплошь во французских сапожках щеголяют, любая разодета что твоя продавщица. Но и мужчины тоже не отстают. Я, знаете, специально посчитал: каждый третий – в ондатровой шапке, каждый пятый – в дубленке. Где и когда это видано было?..
Тут гости окончательно сомлели от робости. Но один наш приятель, раньше других оправившийся, осмелился все-таки прервать Володю.
– Простите меня, Володя, за резкость, – сказал он, – но только вы напрасно затеяли этот экономический ликбез. Мы здесь тоже немножко с глазами. И газеты иногда читаем. Так что увеличение числа дубленок от нас, поверьте, не ускользнуло. Равно как и французских сапожек. Я вам больше скажу. Зайдите в любой дом, исключая, конечно, этот и ему подобные, – особенно в праздник. Посмотрите, что у людей на столе. И балычок там увидите, и шашлычок из отборного мяса, и крабов, и прочие деликатесы. Но вот откуда все это? Ведь в торгово-проводящей сети, как вы изволили выразиться, ничего подобного днем с огнем не сыщешь. Ну ладно, когда во всем городе пять дубленок насчитывалось, можно было предположить, что эти люди за границей побывали или в Москве, в комиссионке по случаю приобрели. Но теперь-то, теперь! Согласитесь: пока что каждый пятый за границу не ездит… Воруют? Быть этого не может. Наоборот, преступность у нас, как известно, непрерывно сокращается и скоро совсем будет ликвидирована… Нет, это просто уму непостижимо! Мистика какая-то. Парадокс. И при чем здесь, извините, расширение сферы обслуживания?
– Да вы что, серьезно? – спросил тогда Володя и обвел всех присутствующих недоумевающим взглядом. – Ну, товарищи… Удивляюсь я на вас. Образованные люди, живете в большом городе, научный центр у вас под боком… А такой простой задачки решить не можете… Ну-ка, вооружитесь карандашами! Я вам ее объясню.
Мы вооружились карандашами. Володя тоже взял себе один.
– Так, – сказал он. – Вашей статистики я, конечно, не знаю, покажу на примере своей. Кстати, и цифры будут не такие астрономические – легче считать… Ну вот, смотрите сюда. Населения у нас в поселке две тысячи человек. Уберем отсюда детей – им пока французские сапожки ни к чему. Это примерно три пятых, или тысяча двести штук – у нас рождаемость значительно выше, чем в городе, эта самая установка на одного ребенка не привилась еще, слава богу. Остается, значит, восемьсот человек взрослого населения – так? Пойдем дальше. Три-четыре года назад на весь поселок был один магазинчик. Работала в нем Фрося Строева. Значит, у Фроси своя семья была из пяти человек, два женатых брата в поселке жили, свекровь, у свекрови – дочь замужняя, у мужа дочери – два родных брата и один двоюродный. Учтем сюда Фросиных соседей Копытовых, Мякишевых, Забейворота, фельдшера Зою Петровну – она Фросиной свекрови радикулит лечит – плюс подружек двух-трех с ихней родней… Короче, запишите себе пока округленно цифру шестьдесят. То есть шестьдесят человек из всего поселка могли получить в то время условные французские сапоги – обозначим так разные неповседневные товары… А теперь у нас что? – Володя снова зачиркал карандашом. – Теперь у нас четыре магазина, причем один из них универсального типа, на три рабочих места. Ну, Киру Зверькову из железнодорожного пока отбросим – она недавно к нам приехала после торгового училища, у нее ни родственников, ни близких знакомых. Остается, значит, пять продавцов. Плюсуем сюда одного завбазой, двух экспедиторов и двух грузчиков. Итого – десять человек. Эти – все местные, с детства в поселке живут. Ну, теперь арифметика простая: множим шестьдесят на десять – получаем шестьсот человек, или семьдесят пять процентов охвата взрослого населения условными французскими сапогами, как договорились.
Володя бросил карандаш, поднял глаза к потолку, подумал секунду и сказал:
– Так оно примерно и получается. Поголовно никто, конечно, не пересчитывал, но, на взгляд, процентов семьдесят – семьдесят пять охвачено… А вы говорите, при чем тут расширение.
Наступило молчание.
Потом возражавший Володе гость осторожно спросил:
– Скажите, Володя… а это все, – он кивнул на украсившие стол подарки, – тоже результат охвата?
– Это – нет, – скромно сказал Володя. – Видите ли, мы там, группа, ну… управленческих товарищей, пока все у Киры Зверьковой покупаем. Просто так. Свободно, то есть. Но думаем, это не выход. Она, поговаривают, замуж собралась. И в очень, знаете, разветвленную семью… Так что сейчас руководство шахтоуправления и поссовет обратились с ходатайством в областные организации, чтобы нам в поселке разрешили еще две торговые точки открыть…
Ненормальный
Посетитель вышел от моего начальника и, что-то мурлыча себе под нос, стал надевать плащ. Видимо, визит его был приятный, потому что он великодушно сказал:
– А ведь я вас где-то встречал. Только вот где – не помню.
– Как же, – ответил я. – Встречали, встречали. Не то чтобы вы меня, а правильнее будет сказать – я вас. Даже фамилию вашу помню. – Я назвал фамилию.
– Верно, – польщенно улыбнулся он. – Тот самый. Так где же это было? Напомните.
– А вы нам одно время читали ужасно глупые лекции, – сказал я.
– Не может быть, – смешался он.
– Да как же не может! – запротестовал я. – Там еще, помню, была такая нелепая фраза. – И я привел фразу.
– Странно, – пробормотал посетитель. – Мне раньше никто ничего подобного не говорил.
– А вот это действительно странно, – согласился я. – Ведь я не один вас слушал. Со мной рядом обычно сидел… – Я назвал фамилию. – Он теперь занимает… – Я назвал должность.
– Да-да, – сказал посетитель, невольно подтягиваясь. – Знаю Кирилла Трофимовича. Блестящая карьера…
– Вот-вот! – обрадовался я. – Он, между прочим, на ваших лекциях всегда спал. С открытыми глазами. Это у него такая студенческая привычка была.
– Однако… – взялся за подбородок посетитель. – Вчера к себе вызывал – хоть бы одно слово… об этом…
– А деликатный человек, – заметил я. – Да вы не переживайте – еще скажут.
– Не думаю, – сухо сказал посетитель и вышел.
После обеда мне позвонил Кирилл.
– Ты чего это наплел Фукушанскому? – недовольным голосом спросил он.
– Ничего такого я ему не наплел, – ответил я. – Сам привязался: где да где он меня встречал. Ну я и напомнил… Между прочим, и про твое отношение сообщил.
Кирилл аж застонал в трубку.
– Ты представляешь, что натворил?! Мы его сейчас назначаем председателем комиссии по борьбе… А после твоего безобразного поступка что прикажешь делать?
– Господи, Киря! – сказал я. – Как это что делать? Не назначать – и все! Зачем его в председатели, такого дурака?!
– Тебя не спросили! – рассердился Кирилл и положил трубку.
Спустя еще некоторое время позвонил Игнат Платонович.
– Как же это вы себя ведете, дорогой товарищ? – спросил он.
– А как я себя веду? – сказал я. – Как обычно.
– Значит, обычно так ведете? Ясно… Докатились!
И наконец раздался звонок от самого Льва Федоровича.
– Хто? – брезгливо спросил он. – Ага… это что же, тот самый?
И дальше разговаривать не стал. Велел пригласить моего начальника.
– Понимаю… Понимаю… Понимаю… Понимаю! – четыре раза повторил в трубку начальник, метнув в меня соответствующее количество нокаутирующих взглядов.
К вечеру в коридоре вывесили приказ: «…Старшего инспектора Маточкина уволить по сокращению штатов».
Возле приказа столпились сотрудники.
– За что это увольняют беднягу Маточкина? – спросил один.
– Да он выбухал этому дураку Фукушанскому, что тот дурак, – пояснил другой.
– Вот кретин! – сказал первый.
Рассказ о попытке написать объективный рассказ
Началось все с того, что меня покритиковали. Неодобрительно отозвались о моем творчестве. И не кто-нибудь – читатели. Правда, не целый читательский коллектив, районное, допустим, общество книголюбов, а только одна дама. Но тем не менее…
Дело было на литературном вечере. Уже по окончании его, как водится, мы с еще двумя коллегами автографы давали. Сидим за столом, носы уткнули и строчим. А читатели вокруг толпятся. Кому повезло – перед нами позицию захватил, кому не повезло – тот сзади, через плечи книжки протягивает. Мы сидим, работаем в поте лица. Иногда собственные наши книжки попадаются, а больше подкладывают разных нечленов Союза писателей – Тургенева, Толстого, Чехова. Протягивают также открытки, школьные тетрадки, календарные листочки. Головы поднять некогда.
И в такой напряженной обстановке вдруг слышу за спиной шепот. Какая-то женщина советует своей подружке: «Ты вот у этого, у этого автограф попроси!» – и называет мою фамилию. А подружка, ничуть не стесняясь, довольно громко ей отвечает: «Да ну его! Не люблю. Назидательный он очень. Все учит и учит: как улицу переходить, с какого конца рыбу чистить, что черным считать, а что белым… Как будто мы дальтоники. Или дети малые. Теперь так немодно писать. Надо б о́льшую свободу предоставлять читателю. Объективную картину мира создавать. Возьми, например, Габриэля Маркеса…»
Очень меня это нечаянно подслушанное мнение кольнуло. Уязвило прямо-таки. Настолько, что, придя домой, я взялся свои прежние вещи перечитывать. Гляжу – и точно: что ни рассказ, статья, повесть – то мораль, призыв, назидание, тыканье носом. Местами, слава богу, хоть закамуфлированное, а местами – словно в меня какой бес вселился – пру напролом, как бульдозер.