– Господи боже мой! – простонал я, хватаясь за голову. – Тоска зеленая!
Я побежал на кухню и, жестоко опалив брови, прикурил от электроплитки. После этого несколько успокоился и меланхолически подумал: «А жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг…» Я с холодным вниманием осмотрел свою комнату: вызывающий слабость под ложечкой циклопий глаз телевизора, портрет папы Хемингуэя на стене, керамическую абстрактную статуэтку индианки… И снова застонал.
Чего ради, собственно, начинался хотя бы сегодняшний чудный день? Ради уплаты по жировке, обязательной воскресной партии в шахматы с соседом-энтузиастом и стандартной вечеринки у Люси Паникоровской по случаю ее именин. Вечеринки – в квартире с телевизором, портретом Пастернака на стене, с абстрактной соломенной фигуркой танцующего шамана.
«Повешусь! – ясно, без содрогания подумал вдруг я. – Ну, не буквально повешусь, потому что вешаться как-то не интеллигентно, а что-нибудь в этом роде… Вот только навещу ближайших друзей… в последний раз».
И я запрыгал на одной ноге, надевая брюки.
За дверью, когда я ее открыл, стоял идиотски сияющий сосед с шахматной доской в руках.
– Бур-бур-бур, – сказал я, толкнул его плечом и скатился по лестнице.
Какие теперь шахматы! Жировки, вечеринки! Зола все это!
Ближе всех от меня жил Миша Побойник. К нему первому я и завернул.
Побойник стоял возле аквариума и чайным ситечком пытался выловить какую-то рыбешку, состоящую из одного живота.
– Заболела, – озабоченно сказал Миша. – Ничего не жрет, понял?.. Вот пакость – опять унырнула! Ну-ка, свети сюда. – Он протянул мне карманный фонарик.
– Погоди ты! – отмахнулся я. – Скажи мне лучше – зачем мы на свете живем?
Мишу очень заинтересовали мои слова. Он отложил ситечко, и глаза у него стали боязливо-веселые.
– Покупочка, да? – спросил он.
– Какая там покупочка. Я серьезно.
– Придуривайся, – сказал Миша. – Знаю, это розыгрыш такой. Я тебе скажу, а ты меня потом как-нибудь подденешь. Точно?
– Ах, Миша! – сказал я. – Друг золотой! До розыгрыша ли мне. Может, последний раз видимся.
– Ну, артист! – восхитился Миша. – Вот артист!.. Только меня не купишь… Ну-ка, держи! – И он силой вставил мне в руку фонарик. – Свети в угол.
Я машинально посветил, и Миша с третьей попытки выудил рыбешку.
Рыбка лежала на дне ситечка бледная и недвижимая.
– Гм, – сказал Миша и ковырнул ее пальцем. – Ты чего-нибудь в рыбе понимаешь?
– В жареной, – нашел в себе силы сострить я.
– Черт его знает, что такое. – Миша почесал затылок. – Не жрет. Третий день. – Он бултыхнул рыбу обратно в аквариум. – Пойдем-ка лучше выпьем.
– Не могу, – сказал я. – Тороплюсь очень.
– Куда же ты торопишься? – слегка обиделся Миша.
– В этот… в з-з-зоопарк! – бухнул я.
– Хо! – шлепнул ладонью по лбу Миша. – Там ведь рядом зоомагазин. Купишь мне дафний, а? – Он достал откуда-то из-под ремня сложенную в шестнадцать раз трешку.
– Это же много, – замялся я. – Дал бы лучше мелочи.
– А у меня всегда трешками, – сказал Миша. – Удобно, знаешь.
…Я вышел от Побойника, вертя в руках злополучную трешку, и не представлял – что же с ней теперь делать. «Ладно, – вздохнул я наконец. – Не обедняет. В крайнем случае подколю к завещанию…»
К Лялькиным мне заходить не пришлось. Я их встретил на улице. Лялькин, обливаясь потом, катил на салазках большой зеркальный шифоньер, а Лялькина шла сбоку и поддерживала шифоньер двумя пальцами.
– Привет, – прохрипел Лялькин, сунув мне взмокшую ладонь. – Чего ж ты не поздравляешь нас с покупкой?
– Здравствуй, зайчик! – сказала Лялькина и поцеловала меня в нос.
– Здравствуй, слоник! – традиционно ответил я и чмокнул ее в ухо.
– Куда зайчик прыгает? – осведомилась Лялькина.
– Отпрыгался зайчик, старуха, – грустно сказал я.
Лялькина всплеснула руками.
– Женишься наконец-то! – сказала она. – На Люське Паникоровской?! Ну, поздравляю! Единственная натуральная блондинка в городе.
«Вот так рождаются сплетни, – раздраженно подумал я. – Теперь пойдут разговоры: дескать, слышали? – такой-то удавился. Из-за Люськи Паникоровской. Отказала ему во взаимности. Тьфу!..»
…Жора Виноградов понял меня с полуслова. Он как раз сидел в кресле, читал Лукреция Кара и, выслушав мои туманные намеки, сказал:
– Абсолютно с тобой согласен, отец. Жизнь наша тошная и неинтересная.
– Так вот, Жора, решил с нею распрощаться, – признался я.
– Одобряю тебя, – сказал Жора. – Вешаться думаешь или топиться?
– Ну зачем же… Есть другой способ.
– Какой? – заинтересованно спросил Жора.
– Да просто. Ложишься в ванну, опускаешь туда кипятильник – и порядок.
– Ну, привет! – сказал Жора. – Физику надо изучать, милый. Так у тебя ничего не получится. Вылезешь, как огурчик.
– Почему это? – спросил я.
– А потому, – сказал Жора. – Пойми, голова садовая, ты же в одной среде будешь. Другое дело – если пяткой к стоку прислонишься…
– Постой! – запротестовал я. – Как же в одной среде? Ведь вода соединяется со сточной трубой.
– Ха-ха! – иронически сказал Жора. – Ну, поспорим.
– Поспорим! – загорелся я. – На бутылку коньяку.
– Идет, – сказал Жора. – А как проверим?
– Элементарно… Мне ведь все равно. Лягу в ванну и опущу кипятильник.
– Ну нет, – жестко сказал Жора. – А если тебя кокнет? Кому я коньяк буду отдавать? Ишь какой великодушный. Мне этих жертв не надо. Если спорить – так уж спорить. По-честному…
Я вышел от Виноградова озадаченным.
Черт! Как же ему доказать? Придется все-таки сегодня вечером идти к Паникоровской. Там у нее в гостях будет один инженер-электрик. Спрошу у него. И если Жорка окажется прав – черт с ним, поставлю ему завтра коньяк. Да, кстати, насчет завтрашнего дня: по понедельникам ведь зоомагазин не работает. Не забыть бы во вторник купить Мише Побойнику дафний…
Сколько стоит таракан…
Посылая меня в магазин, жена сказала:
– Купишь черные нитки номер десять, мыло хозяйственное, терку, скалку, зубную пасту и мельницу для кофе. Наша сломалась… Записать тебе?
– Не надо, – мотнул головой я. – Так запомню.
– Да! – спохватилась жена. – Еще купишь аэрозоль.
– А это что за зверь? – спросил я.
– Ну… такая, знаешь… с колпачком. Флакон, в общем. Да на ней написано.
Я все закупил без труда: и терку, и скалку, и зубную пасту «Поморин» – четыре тюбика. А вот с этой самой аэрозолью вышла у меня осечка. Вернее говоря – вышел дуплет.
То есть вообще-то я легко разыскал ее (по колпачку). Она стоила рубль десять, называлась очень аристократично – «Элегант», и на ней, точно, было написано: «Средство для жесткого подкрахмаливания деталей одежды».
– Это как же, простите, для жесткого? – спросил я девушку-продавщицу. – В каком смысле?
– Вот покупают, а сами не знают чего! – презрительно фыркнула продавщица. – Да может, вам совсем другую надо!
– А разве есть другая?
– Пожалуйста. Аэрозольный одеколон, например, – два сорок.
– Заверните, – сказал я. – Ну а эта все же каким образом жестко крахмалит?
– Очень просто, – объяснила продавщица. – Отвернете колпачок, нажмете вот эту пипочку.
– И только-то! – удивился я. – Шагает технический прогресс!
«Ладно, – подумал я, запихивая в авоську оба флакона. – Какая-нибудь да окажется в жилу. Или та, или другая. Жена разберется».
Через минуту, в отделе красок и лаков, я обнаружил третью аэрозоль. На ней был нарисован пес в синем комбинезоне, который с победным видом держал за лапку дохлого таракана.
«Что же делать? – растерялся я. – Интересно, есть у нас дома тараканы?.. Еще купишь этот псиный препарат, а жена оскорбится. Посчитает за намек… А с другой стороны – почему не быть у нас тараканам. У других же, я слышал, водятся. Заедают даже, житья не дают… В конце концов, таракан, говорят, с тех самых пор сохранился, когда на Земле одни только хвощи были. Сколько цивилизаций погибло, сколько исторических битв отгремело!.. Нет, обязательно и у нас он должен быть. Сидит где-нибудь под столом, сволочь такая, пережидает эпоху».
В общем, купил я и эту аэрозоль, решив на всякий случай жене ее сразу не показывать.
Жены дома не оказалось.
А тараканы были. Точнее, один таракан. Он деловито топтался посреди комнаты – толкал носом хлебную крошку.
Я облегченно вздохнул.
Потом разулся, ступая на цыпочках обошел таракана с тылу и фукнул на него собачьей аэрозолью. Таракан оставил крошку и побежал в ванную. Я отрезал ему путь к отступлению и дал длинную очередь, так что над полем боя сгустился аэрозольный туман.
Таракан перевернулся два раза, вскочил на ноги и побежал еще бодрее, как после физзарядки.
«Вот тебе и качество продукции! Вот тебе и гарантии, туда-сюда-налево!» – возмутился я.
Пока я негодовал, таракан достиг дверей кухни.
«Куда, голубчик! – встрепенулся я. – Не на того напал!»
Я выгнал таракана опять на середину комнаты, схватил аэрозоль «Элегант» и слегка подкрахмалил его. Таракан заметно сбавил ход. «То-то, брат! – хмыкнул я. – Тоже, знаешь, кое в чем петрим. Кумекаем!» – и еще разок опылил его.
Таракан стал вовсе вялым. Едва перебирал лапками. Тогда я сориентировал его мордой в угол и погнал струей «Элеганта» через всю комнату – по диагонали.
В углу мотор у таракана наконец заглох, и он встал окончательно. «Тут-то мы вас и ждали!» – злорадно сказал я и навалился на таракана всей оставшейся мощью собачьей аэрозоли.
Через три минуты все было кончено. Таракан лежал, как на картинке, – задрав кверху лапки.
Правда, в комнате совершенно нечем стало дышать. Пришлось мне для дезинфекции распылить флакон аэрозольного одеколона.
После чего я сел на диван, устало закурил и, откровенно говоря, так подумал: «Ну и железная же тварь! Черт им не брат, этим тараканам! Еще бы они не жили миллионы лет, если вон даже сейчас, при нашем-то развитии науки, на каждого паразита надо почти что пятерку ухлопать!..»