По рукописи одно только замечание и сделал.
– Да, – сказал, – тесновато у вас словам, пожалуй.
– Ничего, – ответил я. – В тесноте – не в обиде. – И, наклонившись ближе к нему, добавил: – Зато мыслям просторно.
Сейчас жду окончательного решения по своей книге. А пока времени зря не теряю и, как вооруженный главным принципом и направлением, срочно пишу вторую часть.
Настало времечко…
– Гляди! – толкнула меня жена. – Гоголя несут!
Я оглянулся.
Действительно, мужик нес в авоське Гоголя. Пятитомник. Сверху у него лежала коробка с импортными сапогами, а внизу – Гоголь.
Я догнал мужика.
– Товарищ, где Гоголя брали?
– Тьфу ты! – остервенилась жена мужика. – Да на базаре брали, на базаре! Где-где…
– Извини, браток, – улыбнулся мужик. – Язык измозолили отвечать. Ты, однако, уже четырнадцатый будешь.
– Зря возвращался, – сказал я супруге. – На базаре брали. И мы как раз туда.
Перед самым входом на базар нам попался еще один мужик. Кренясь набок, он нес Белинского. Полное собрание сочинений.
Этого товарища наверняка еще никто не останавливал, и я отважился спросить:
– Сколько отдали?
– Дорогой, стерва, – пожаловался мужик. – Кусается. По десятке за томик… Поехал дочке «варёнки» купить…
Я не понял.
– Ну, «варёнки», – пояснил мужик. – Штаны такие, джинсы. Только их сначала вываривают, пока они плешинами не пойдут, не облысеют. Теперь такие, лысые, почему-то больше уважают… Дак те, гады, еще больше кусаются. Прям с мясом рвут. До двухсот рублей, веришь ли… Ну, я подумал, подумал… ну сколько она эти штаны проносит? Два-три года? А этого… поставлю на полку – ему же сноса не будет. Внукам хватит. Верно говорю?
«Да-а! – прочувствованно подумал я. – Сбылось предсказание-то. Понес, понес мужик с базара… Белинского и Гоголя. А не милорда глупого…»
Тут я увидел третьего мужика. Он шел, бережно прижимая к груди пожелтевший, затрепанный томик – Глупого Милорда.
– Здесь купили? – спросил я.
– Выменял! – ответил мужик, сияя глазами. – Гоголя отдал. Пятитомник.
Второй колобок
Счастливые король и королеваСказка
Если верно, что рыба гниет с головы, то допустимо и обратное положение: та рыба, у которой голова в порядке, не подвержена тлению во всех прочих местах.
А теперь от рыбы перейдем непосредственно к будням одного государства, в котором все были счастливы, потому что были счастливы король и королева. Дело в том, что Его Величество король исключительно любил Ее Величество королеву, а Ее Величество королева безмерно обожала Его Величество короля. И всем подданным это было хорошо известно, потому что глашатаи ежедневно, с четырнадцати сорока пяти до семнадцати часов, сообщали, что между ихними Величествами царят небывалые мир да любовь.
Если во дворце случался прием или, скажем, устраивалось представление, король вел королеву под ручку, усаживал на трон и немедленно доставал из кармана дорогую конфетку. Когда Ее Величество докушивала гостинец, король забирал у нее бумажку и тут же вручал другую конфетку – еще вкуснее и дороже.
При этом он не забывал спрашивать:
– Вам хорошо видно, Ваше Величество? Не застит голова вон того советника?
А королева отвечала:
– Ах, Ваше Величество, вы так добры ко мне, не утруждайтесь, прошу вас, я потерплю.
Иногда король слушался ее, но чаще подзывал пальцем телохранителя и говорил:
– Пойди-ка, братец, отсеки башку Его Сиятельству. Она королеве правый угол сцены загораживает.
Вот какая между ними была любовь!
Окружающие княгини и баронессы проливали слезы умиления. Музыканты, преданно глядя на коронованных особ, сами, без понуканий капельмейстера, дули в трубы. А первый министр, кряхтя и сморкаясь, казнил себя за то, что опять не удержался, обругал свою старую министершу черепахой, а одной молоденькой фрейлине, наоборот, подарил кружевную комбинацию.
Однако прием заканчивался, и король с королевой возвращались в свои покои.
– Господи! – восклицала Ее Величество, сжимая пальцами виски. – Сколько раз можно говорить – не стучи так своей короной. Голова раскалывается!
– О-о, дьявол! – сдержанно рычал король. – В собственном королевстве изволь ходить на цыпочках! Надоела такая жизнь!
– Ты намекаешь на то, что взял меня без королевства?! – всхлипывала Ее Величество. – Так я уйду! Я развяжу тебе руки! Пожалуйста, женись на этой дуре – принцессе из тридесятого царства! Только учти, королевича я тебе не оставлю!
– Нет, ты не уйдешь! – яростно гремел король. – Чтобы обо мне говорили, будто я выгнал тебя с королевичем на улицу?! Дудки! Такого удовольствия я тебе не доставлю!.. Сам уйду! Свет не без добрых королей – какой-нибудь приютит.
И Его Величество начинал собираться. Он укладывал в чемодан две пары нижнего белья, запасную корону, бритвенный прибор и теплые носки. Потом ставил свою поклажу у дверей, чтобы завтра чуть свет навсегда покинуть пределы королевства.
Но завтра опять был прием, и король, повздыхав, набивал карманы дорогими конфетами.
Снова король с королевой светились взаимной нежностью, музыканты старательно надували щеки, придворные дамы утирали добродетельные слезы, а первый министр, краснея и отворачиваясь, корил себя за греховные мысли о молоденькой фрейлине.
Король с королевой прожили много-много лет и умерли в один день. Память о них как о самых пылких супругах до сих пор живет в той счастливой стране. И если случается, что какой-нибудь простолюдин, по молодости да по глупости, прибьет жену, родители ему обязательно скажут:
– Эх, рожа твоя бесстыжая! И когда ты человеком станешь?! Брал бы пример с покойничка короля!
На что такой буян отвечает:
– Да я один разве? Вон и Донька Сидельников свою матаню кажин день вожжами полоскает. И Перекукуевы все характерами не сходятся. И дядя Кондрат как на базар едет, так тетку Аксинью в амбар запирает… А король – что ж. У него королева была, а не тетеря вроде моей. Окромя того, говорят, одних чемоданов осталась тыща штук. И в каждом по две пары белья. Это ж понимать надо…
Все и ничегоСказка
Когда я наконец победил этого злого Волшебника и заточил его в бутылку, Повелитель сказал мне:
– Теперь бери что хочешь. Вот серебро, вот злато… некоторое количество, вот драгоценные камни. Можем дополнительно предложить бесплатную путевку на курорт.
– Это спасибо. Это мы возьмем, – сказал я, подвигая к себе и серебро, и злато, и драгоценные камни. – Путевка тоже карман не оттянет… Ну а как же насчет полцарства и царевны в жены?
– Извини, дорогой, – развел руками Повелитель. – Не сговаривались.
– Уговор здесь ни при чем, – возразил я. – Раньше ведь тоже редко кто сговаривался. Это уж испокон веков так повелось – ставка такая. Возьмите хотя бы Ивана Царевича, который Кощея Бессмертного победил. Или Иванушку-дурачка.
– Расценки изменились, уважаемый.
– Ах, расценки! – сказал я. – Простите, мы на такое не согласны. – Я решительно отодвинул и злато, и серебро, и драгоценные камни. – Уж лучше я его обратно из бутылки выпущу.
– Что ты, что ты! – замахал руками Повелитель. – Не надо выпускать… Мы подумаем. Посоветуемся. Зайди в пятницу.
«Отдаст, – понял я. – Пока бутылка в моих руках, некуда ему деваться. А срок – это он так назначает, для авторитета».
– Ладно, – согласился я, – в пятницу – так в пятницу. Мелочишку эту далеко не прячьте – я сразу все и заберу.
До пятницы оставалось три дня. «Обойду кой-кого из будущих коллег, – решил я. – Сам ведь без пяти минут князь. Надо лично познакомиться. Засвидетельствовать почтение».
В хоромы Ивана Царевича меня не сразу впустили. Долго пытали, кто и почему. Потом рассматривали в бойницу.
Только когда я показал бутылку со скорчившимся в ней Волшебником, ворота раскрылись.
– Ты не удивляйся, – сказал Иван Царевич, отводя глаза в сторону. – Фольклористы, сукины дети! От них хоронюсь. Вчерась двух штук хотел уже собаками травить. – И повел меня знакомить с женой.
– Вот, Лисонька, – сказал он. – Познакомься.
– Ах, очень приятно! – зарозовела Василиса Прекрасная, протягивая сдобную руку. – У нас, поверите ли, так редко кто бывает. Раньше хоть фольклористы…
– Ладно, ладно, – прервал ее Иван Царевич, – собери-ка на стол что бог послал. Видишь, человек с дороги.
Василиса Прекрасная подарила нам виноградную улыбку и ушла, вычерчивая бедром плавную кривую.
Иван Царевич оказался не шибко разговорчивым. Он строго щурился на соленья, копченья, графины и бутылки, выставленные на столе, словно осматривал снаряженное для него войско.
Разговор начала хозяйка.
– Далеко ли ваше Полцарство? – спросила она, наклонив ко мне круглое плечо.
– Видите ли… Дело в том… – начал я и рассказал про свою тяжбу с Повелителем.
Иван Царевич оживился.
– Правильный твой курс, – сказал он, обсасывая голубиное крылышко. – Не попускайся. Ишь чего придумали – расценку! У нас профессия рисковая. Мы жизнью играем. Вот ты его одолел. – Иван Царевич ткнул крылышком в мою бутылку. – А ведь мог и он тебя. Шутки?!
– Ах, какой ужас! – воскликнула Василиса Прекрасная, коротко прислоняясь ко мне. – А он обратно не вылезет?
– Это как же получается! – продолжал возмущаться Иван Царевич. – Это, выходит, мне бы, к примеру, за Кощея только злато-серебро. За полцарство, стало быть, опять иди голову подставляй. За Василису, считай, уже третий раз. Ну, знаете! – Он даже руками развел. – А если в третий раз собственную отшибут? Значит, прощай любовь?
– Ах, любовь! – сказала Василиса Прекрасная, наступая мне под столом на ногу.
– Хе-хе, – совсем не в тон хозяину среагировал я, занятый вытягиванием ноги. – Прощай, как говорится, радость, жизнь моя!
«Фу, черт! Вот обстановочка! Нет, здесь засиживаться не стоит».
Между тем Иван Царевич обвел взглядом стол, супругу, хоромы и успокоился от вида всего этого, полученного им когда-то целиком и полностью.