– В общем, стой на своем! – повторил он. – Имеешь полное право. Пусть они не крутят.
Я стал прощаться.
– Ах, зачем же вам торопиться? – заговорила Василиса Прекрасная, глядя на меня топлеными глазами. – Как раз бы и погостили эти три дня.
«Бог с тобой, голубушка, – мысленно вздохнул я. – Мы тут за три-то дня друг друга перережем».
Иванушка-дурачок, видать, жил по-современному. Вокруг его дворца не было каменной стены. Просто стояла высокая чугунная решетка, а за ней живая изгородь.
Когда я проходил мимо решетки, живая изгородь зашевелилась и сквозь нее просунулся человек, на вид вполне симпатичный и благородный.
– Простите, нет ли у вас закурить? – озираясь, спросил человек.
Я протянул ему папиросу.
– С вашего позволения, беру две, – сказал он и опустил резервную папироску в потайную прореху на дорогом халате.
Потом человек затянулся, выпустил дым за решетку, отогнал его подальше рукой и сказал:
– Кажется, я вас где-то видел. Вы не тот, который…
Но тут из глубины сада донеслись тревожные голоса. Человек втянул голову в плечи, пробормотал «пардон» и кинулся в кусты.
Спустя некоторое время обо мне доложили, и я проследовал в покои Иванушки-дурачка. Вошел и обомлел. Прямо напротив меня в царственной позе сидел мой знакомец. А рядом с ним – довольно-таки худая и, видимо, нервная особа с русалочьими глазами.
– Здравствуйте еще раз! – поклонился я.
– Кхм-кхм! – предостерегающе кашлянул Иванушка-дурачок и сделал мне страшные глаза.
– Что с тобой, милый? – насторожилась русалка.
– Ничего, лапа, – заверил Иванушка-дурачок. – Просто говорю: кхм-кхм, здравствуйте.
– Нет, это ты кашляешь!
– Бог с тобой, дорогая.
– Нет, кашляешь, кашляешь! – со слезами в голосе закричала русалка. – Боже мой! Боже мой! У тебя коклюш!
– Может быть, Иван Иванович немножко простыли, – робко заметил я.
– Простыл! – застонала русалка. – Значит – воспаление легких! Мамочка родная! За что я такая несчастливая!.. Ведь он же один! – Она повернула ко мне заплаканное лицо. – Один остался! Ведь все же остальные самозванцы!
…Я шел обратно вдоль знакомой решетки, размышляя о том, кому из моих коллег больше не повезло. Вдруг живая изгородь снова колыхнулась, и появился сильно запыхавшийся Иванушка-дурачок.
– Не в службу, – сказал он. – Разрешите еще папироску.
Я отдал ему всю пачку.
– Вот спасибо, – поблагодарил он и затоптался на месте, не зная, видимо, чем отплатить за мою щедрость. Наконец он нашелся и уважительно кивнул на бутылку: – Чем это вы его? Мечом-кладенцом?
– Что вы! – сказал я. – Теперь другие методы. Берешь два электромагнита…
– Наука! – не дослушав, вздохнул Иванушка-дурачок. – Эх, на волюшку бы… Во чисто полюшко! М-да… Ну, прощайте.
– Прощайте, – ответил я. И пошел.
– Эй! – крикнул он, – Хотите совет?.. В молоко кипящее не ныряйте. Ну, в это… из которого красавцами выходят.
– А что такое?
Иванушка-дурачок посмотрел на меня с глубокой печалью:
– Конечно, с вашей внешностью не повредило бы… Но лучше не надо. Ну его к шутам.
Пятницы я дожидаться не стал. Пришел к Повелителю в четверг. Поставил бутылку и сказал:
– Забирайте… Берите так – мне ничего не надо.
– Неудобно как-то, – замялся Повелитель. – Совсем-то ничего… Может, все-таки путевочку, а? Ну хотя бы тридцатипроцентную?
– Да нет, спасибо, – сказал я. – Съезжу за свои.
Второй колобок(Поиски и находки)
Впервые мысль о том, что Колобок мог быть не один, пришла ко мне в голову случайно. Помню, однажды в субботнее утро жена готовила завтрак, а я для чего-то зашел на кухню. Жена пекла мои любимые коржики. Один уже румянился на сковородке, а второй она только раскатывала.
– Послушай, – сказал я, – а зачем, собственно, нужен второй коржик?
– Как это зачем! – удивилась жена. – Один – тебе, один – мне. Ты что, думаешь – я святым духом питаюсь?
– Хм, – сказал я, – выходит, если бы нас оказалось трое… Гость, допустим, какой-то…
– Ты поразительно догадлив, – сказала жена. – Тогда я испекла бы три.
Я пропустил мимо ушей ее колкость и глубоко задумался.
«А как же Бабка? – думал я. – Ну, та самая, что по сусекам поскребла, по полочкам помела и Колобок испекла? Небось она тоже не святым духом питалась. Тогда почему испекла лишь один Колобок? Правда, раньше в бедных крестьянских семьях существовал обычай – хлебать всем из одной общей чашки… Но одно дело – одна чашка, и совсем другое – один Колобок. Не собирались же они кусать от него по очереди. Странно, странно…»
Я попытался рассмотреть эту проблему с другой стороны – умышленно под углом невозможности появления второго Колобка. Допустим, в то утро у Бабки хватило муки только на один Колобок… О чем, кстати, и свидетельствует фраза «по полочкам помела, по сусекам поскребла…». Но, во-первых, Бабка могла вместо одного большого Колобка испечь два маленьких. А во-вторых, откровенно говоря, не такой уж бедной была эта Бабка. Если во всей истории с Колобком и есть противоречия, то они как раз относятся к оценке материального благосостояния Бабки и Деда. Ведь замешан-то Колобок был как-никак на сметане. По его же собственному свидетельству. Вспомните-ка: «Я Колобок, Колобок…» та-та-ра-та-та и так далее… «…на сметане мешон». Оказывается, была у Бабки сметанка! А значит, была коровка. И, вполне возможно, мучица…
Короче говоря, не имелось у Бабки достаточных оснований для неиспечения второго Колобка, в то время как испечь его подсказывали и здравый смысл, и естественная потребность.
Но почему же тогда до нас не дошло никаких сведений о судьбе второго Колобка? Короткий, но яркий путь первого описан со всеми подробностями. С того самого момента, как спрыгнул он, горячий и неопытный, с подоконника, покатился за порог, за околицу, в темный лес. Как в дальнейшем, постигая жизнь и накапливая опыт борьбы, перехитрил он недалекого Зайца, грозного Медведя и кровожадного Волка. Как докатился в конце концов до той прогалинки, где пал жертвой чудовищной провокации Лисы.
А второй?
Что произошло с ним?
Ответ на этот вопрос могли дать только тщательные и всесторонние розыски.
В Деревне я сразу отправился к школьному учителю. Им оказался милейший человек Иван Иванович, краевед-любитель. Иван Иванович привел меня на бывшую окраину Деревни, а теперь – административный центр, и показал рукой на здание нового Дома культуры.
– Вот здесь вот, на этом самом месте, и стояла избушка Бабки с Дедом, – сообщил он. – В позапрошлом году снесли – в связи со строительством.
– А уверены ли вы, что это были те самые Дед и Бабка, не другие? – спросил я.
– Те, – сказал Иван Иванович. – Вне всяких сомнений. Здесь, видите ли, существует традиция – испокон веку пекут только блины да шанежки. А эта Бабка, рассказывают, переселенкой была – из Воронежской будто бы губернии. Ну и, кроме колобков, так ничего стряпать и не научилась. У них даже прозвище по-уличному было Колобковы. Так присохло, что настоящей-то фамилии никто уж и не помнит.
– Ну а что касается второго Колобка… – Иван Иванович развел руками. – Тут я вам ничего определенного сказать не могу. Ни за, ни против. Может, и был. Гипотеза ваша выглядит, в общем-то, убедительно… Да вы поговорите со здешним старожилом. Он от Бабки с Дедом через три двора когда-то жил – возможно, и запомнил что.
Вечером того же дня я встретился со старожилом – высоким бритым стариком в клепаных джинсах, заправленных в кирзовые сапоги.
– Точно ли Колобок был из вашей Деревни? – спросил я для страховки. – Не из другой какой?
– Как так, не с нашей! – обиделся старожил. – А откуль же он? Скажуть тоже – не с нашей!.. Да у нас, дорогой товарищ, дажить пенек сохранился, с которого он ведмедю песенку пел!
И старожил повлек меня за околицу – показывать пенек.
– А что, Дед этот, какой из себя был человек? – продолжил я расспросы. – Капризный, может? Бабку свою, допустим, тиранил? Короче – не домостроевец ли?
– Куды там дома строить! – отвечал старожил. – Он свою-то избушку всю жисть колом подпирал. Жидкий был старичок, слабосильный. Бывало, выйдить за ворота, сядить на бревнышки и сидить – караулить, у кого махорки стрельнуть на закрутку. А мы, парни, идем на вечерки и уж знаем, чего он ждеть. Ну и сыпанем ему специально горлодеру. Он сычас папироску скрутить, разок-другой затянется – и брык с бревнышков. В обмарик, значить…
– Простите, я несколько о другом. Вот, к примеру, были у вас в Деревне такие мужики, ну, эгоисты, что ли? Допустим, сам ест пироги, а жене не дает?
– Как не быть, – сказал старожил. – Хоть того же Потапа Кожина взять, кузнеца… Сычас велит себе блинов напечь и садится исть. А жене с ребятами кислую капусту поставить… А то еще по-другому измывался. Прикажить им тоже блины исть. Тольки сам подсолнечным маслом поливаить, а их заставляить в карасин макать. Так с карасином и наедятся… Всякие звери были, дорогой товарищ.
– А Дед, стало быть, судя по вашей предыдущей характеристике, не мог так поступить в отношении Бабки? – уточнил я.
– Почему не мог, – сказал старожил, – мог, старый кукиш. Мужик – он дурак. Ему над бабой покуражиться – хлебом не корми.
Тем временем вышли мы в молодой лесок, выросший на месте давнишних порубок.
– От здеся, – ткнул сапогом в самый приметный пенек мой провожатый. – Тут его, аккурат, ведмедь и съел.
– Как медведь?! – воскликнул я, в растерянности опускаясь на пенек. – Ведь его же Лиса съела!
– Ну, пущай лиса, – согласился старожил, равнодушно зевнул и попросил на чекушку…
Не буду утомлять читателя подробным описанием дальнейших поисков. Скажу только, что сведения у меня накапливались самые противоречивые. Так, сторож сельсовета Акулина Кондратьевна заявила:
– Видать не видала – соплива была ищо, а знаю, что два колобка Бабка пекла. Ты подумай, кого бы она сама-то ела? Это теперь у вас в городу с жиру бесятся, пято-десято готовят. Вот и едят потом: один коклетки, другой бутыброды-чертоброды. А раньше, милок, бутыбродов не было. Намнут котел картошки – и шабаш.