Надо сказать, что кот Храпыч сразу же взял твердый курс на оправдание доверия. Дела его активно и последовательно шли в гору. И довольно скоро на вверенном ему участке наступил такой ажур, такая совершенная гармония, что все только ахнули.
– Вот что значит образованные-то кадры! – отметило котово начальство.
В университете, в альма-матер, так сказать, Храпычем заинтересовались. Пригласили прочесть цикл лекций о его собственном методе. Кроме того, заказали коту книжку, и профессор Львов-Загублянский взялся к ней предисловие написать.
И вот в самый, можно сказать, пик расцвета котовых дел вдруг наступило непредвиденное осложнение. Залаял однажды ночью пес Хрипыч.
– Воры! Воры! – лаял он. – Держи, держи!..
Кот Храпыч в первый момент отнесся к этому факту довольно индифферентно: собака, дескать, лает – ветер носит. Перевернулся на другой бок и захрапел.
Однако Хрипыч следующей ночью снова гвалт поднял. Причем лаял на этот раз еще ожесточеннее и опять невоздержанно кричал: «Воры!»
«Чтоб ты околел! – выругался кот Храпыч. – Ох, подведет он меня, этот бобик, под монастырь турецкий! И чего ему, собаке, не хватает? Похлебку свою получает регулярно. Будка исправная – на голову не каплет. Свобода ему предоставлена… в пределах, разумеется. Да ведь иначе с ними и нельзя».
Терпенье кота Храпыча лопнуло на третью ночь, и тогда он решил провести со своим вроде бы подчиненным воспитательную беседу.
Утром кот вышел на крыльцо и поманил Хрипыча лапой.
– Что же это вы, любезный, себе позволяете? – недовольно спросил он. – Выкрики различные необдуманные и… прочее! Будоражите, понимаешь, окружающую общественность…
– Так ведь воры, воры! – часто дыша, сказал Хрипыч.
– Ах, да разве я не знаю! – поморщился кот Храпыч. – Конечно, случаются еще отдельные проявления. Мы не скрываем. Хуже того… – Тут Храпыч перешел на доверительный шепот. – И мыши есть. Да-да! Но я же ведь не кричу на всех перекрестках: «Мыши, мыши!..» Для чего разжигать нездоровый ажиотаж? Вот вы, к примеру, сегодня ночью разбудили всю округу. И уже слышу, вместе с вами брешет артисткин шпиц. А ведь, между нами говоря, это собака с чуждыми настроениями: еще разобраться надо, с чьего голоса она лает… Так кому от этого польза?
Тут Хрипыч опустил кудлатую голову, вильнул репейным хвостом и спросил:
– Как же быть, если воры, воры?
– Ах, господи! – сказал кот Храпыч. – Да разве я говорю, что на воров лаять не надо? Конечно, надо – это наш святой долг. Но как лаять! Гавкнуть раза два – это и уместно, и необходимо. А утречком доложить мне. Обсудим в рабочем порядке, составим план мероприятий. Наметим, так сказать, пути. Вот как, дорогой мой. Не с бухты-барахты.
– Ну, если два раза можно, еще ничего, – подумав, согласился Хрипыч. – Я тогда погромче гавкну.
– Наоборот, потише, – сказал кот Храпыч.
– Ага! – догадался наконец Хрипыч. – Хоть без зубов, да на костылях. Ну, воля ваша.
Ночью, когда появились воры, он, согласно распоряжению, аккуратно гавкнул два раза. Вроде как откашлялся. А чуть свет зазвонил цепью под окном кота Храпыча.
– Ну? – поинтересовался Храпыч. – Как настроение?
– Боязно что-то, – сказал Хрипыч, – раньше-то они по двое ходили, а сегодня, слышь, втроем пожаловали. И вроде как с палкой. А может, и с ружьем – не рассмотрел.
– Хм, – сказал Храпыч. – Не скрою, ситуация осложняется. Я думаю, в подобной обстановке лай совсем оставить надо. Есть у нас, знаете, еще такие элементы. Ты два раза гавкнешь, а он скажет: двадцать два. Ты – три раза, а он – триста тридцать три. Дальше – больше. Пойдут разговоры: дескать, в Энском дачном поселке завелись воры. Чего доброго, в Лапландию слух перекинется. А там, глядишь, – еще куда подальше. Соображаете, чем пахнет? В мировом масштабе оконфузимся.
– Совсем-то молчком нам непривычно, – заупрямился Хрипыч. – Вот когда еще два раза – это как-никак.
– Ничего, дорогой мой, потерпите, – оборвал его Храпыч. – А я тем временем план мероприятий закончу.
И Хрипыч перестал лаять.
…А воры пришли впятером. Хрипыч лежал в будке и нервничал. «Чер-р-рт! – рычал он, разумеется, про себя. – Где же он со своим планом, туды его!»
Ой, как хотелось Хрипычу залаять! Лай распирал ему бока, подступал к горлу. Но Хрипыч, сцепив зубы, молчал.
Когда же воры поволокли связанное в узлы добро, Хрипыч не выдержал: «Эх, до мероприятиев ли теперь!» И, устрашающе рявкнув, он бросился на грабителей.
Одному он порвал бок. Второму ополовинил штанину. Третьему срезал подметку, когда тот повис на заборе. Но четвертый увернулся и ахнул Хрипыча ломом поперек натянутой в струнку спины…
После этого воры возвратились и спокойно забрали остальное имущество. Кота Храпыча они унесли вместе с шифоньером, в который он забился с перепугу.
…В Лапландии про этот факт так ничего и не узнали.
Шахматный король
Жил-был король. Это был не настоящий король, а шахматный. И тем не менее вел он себя как самый взаправдашний король. Когда на шахматной доске происходили сражения (а случались они гораздо чаше, чем в жизни, между настоящими королями), король был обязательно в центре. По бокам располагалась его свита, а впереди – солдаты-пешки. Все они: и пешки, и слоны, и кони, и ладьи, и даже ферзь пересекали доску в разных направлениях, сражались и умирали во славу короля, король же вел себя неторопливо и важно. И если уж случалось ему покинуть королевское место, то он позволял себе сделать только один шаг: либо вперед, либо назад, либо вправо, либо влево.
Так он и жил спокойно, пока не произошел один случай. Однажды мальчики, игравшие в шахматы, заспорили.
– Какая фигура самая главная? – спросил один.
«Что за глупый вопрос! – подумал король. – Разве не ясно, что главная фигура – это я?»
Но второй мальчик неожиданно ответил:
– По-моему, ферзь.
– Так-то так, – подумав, сказал первый мальчик. – Но я не отдал бы за него ладью и слона. А уж без пешек и вовсе играть невозможно. Ведь каждая из них может стать ферзем, если пройдет через всю доску.
О короле они совсем не говорили, будто его и не существовало.
«Ах, вот как, – обиделся король. – Интересно, что бы они стали делать без меня? Кого защищали бы слоны? Ради кого умирали бы пешки?»
И тут ему пришла в голову коварная мысль – спрятаться! Он незаметно сделал шаг назад, спрыгнул со стола и закатился под диван.
– Вот так штука! – воскликнул первый мальчик. – Король-то пропал! Что же мы будем делать?
«Ага! – злорадно подумал король. – Испугались! То ли еще будет!»
Но второй мальчик сказал:
– Подумаешь, что за беда! Поставим вместо него пузырек из-под чернил.
Они поставили на место короля пузырек из-под чернил и стали играть дальше, будто ничего и не случилось.
– Как! – закричал из-под дивана король. – Заменить меня этой пустой стекляшкой! Безобразие!
Но его никто не услышал.
Король так и остался лежать под диваном. А пузырек скоро привык к новой должности. Оказалось, что быть королем не так уж трудно. Нужно только научиться делать шаг вперед, шаг назад, шаг влево и шаг вправо.
Ход сообщения
Дело было в Англии.
А может, и не в Англии. Это сути не меняет. В общем, где-то там, у них – в шибко свободном мире.
Один узник, приговоренный к пожизненному заключению, прорыл подземный ход. В соседнюю камеру. Четырнадцать лет он упорно трудился – скреб землю бутылочным стеклышком, дробил камень зубочисткой – и наконец объявился у соседа: ку-ку, дескать, а вот и я!
Сосед удивился этому несказанно. Он тоже пожизненно сидел и уже не надеялся живой души увидеть – а тут на́ тебе: вылезает из-под каменной плиты личность, щурится на свет, очки поправляет.
У соседа волосы дыбом поднялись.
А вылезший раскланивается: позвольте, мол, представиться. Такой-то и такой-то, уроженец таких-то мест. Имею честь быть расквартированным через стенку от вас.
Сосед, видя, что перед ним все же человек, а не привидение, слегка пришел в себя. Обрел дар речи.
– Ф-фу! – говорит. – Доннер-веттер!.. Так и напугать можно… Ты откуда взялся-то?
– Из подземного хода, – отвечает личность. – Точнее выражаясь – из хода сообщения, отрытого мною собственноручно. Не желаете ли взглянуть?
Сосед свесил башку в дыру, видит – точно, подземный ход. Смежная камера просматривается. Парашу видно и часть кровати.
– Грандиозно! – говорит сосед. – Высокий класс!.. Прямо граф Монте-Кристо.
– Не совсем точно. Граф Монте-Кристо сам ход не копал. Копал его аббат Фариа. И копал, заметьте, чтобы выбраться на волю. Но, как известно, ошибся в расчетах. Я же в своих расчетах не ошибся…
– Погоди, погоди! – растерялся сосед. – Как это не ошибся?.. Ты что… специально ко мне докапывался? Чтобы в гости ходить?
– Ну, если не возражаете, то и в гости.
Соседа слеза прошибла.
– Амиго! – закрутил головой он. – Ценю!.. Гран мерси!.. Век не забуду!..
Короче, подружились эти сироты. Стали друг к другу в гости ходить. Точнее, ползать. Сползутся, чашки с похлебкой рядышком поставят, сидят – мирно беседуют.
Сосед попервости нет-нет да и спрашивал своего гостя: что же ты, друг, не на волю ход рыл? Гость отвечал мудрено. В том смысле, что свобода-де как таковая – прежде всего свобода выбора. Вот он сделал свой выбор свободно, а не по принуждению, и тем счастлив.
В другой раз соберутся – сосед опять подзуживает: ну ладно, раз ты ко мне пробился, значит, мог бы и наружу? Так? Сидел бы сейчас где-нибудь в холодке, винцо попивал, устрицами закусывал… Гость ему в ответ: главное, чтобы дух был свободен. А где сидишь при этом – неважно. И устрицы человека поработить могут.
Однако сколько веревочка ни вьется, а концу быть. Застукал их как-то за этим собеседованием надзиратель – в глазок дверной усмотрел. Ну, конечно, поднял тревогу. Сбежалась вся администрация. Начальник тюрьмы притрусил – бледный, перепуганный, пот холодный платком вытирает.