Как хотите, а не могу… Все еще работают, а мы уже домой. Другое дело, если бы мы за полчаса задание выполнили, тогда оставшийся час был бы наш.
– Ребята! Парни! – говорю. – Ладно, моя вина, елки-палки! Готов искупить. Тем более все равно уже опоздал куда торопился. Раз вам домой совесть не позволяет, а на работу нельзя – пошли со мной. Ну, как будто вы уже свое отмантулили…
И я повел их в «аквариум» – у меня еще шесть рублей в кармане было… А потом и они – видят, человек от души, – тоже сбросились. Так что мы чудесно провели эти полтора часа. Я не жалею. Главное – с хорошими людьми познакомился. Парни оказались что надо. Все с высшим образованием, а очкастенький этот вообще – без пяти минут кандидат наук.
Так он мне увлекательно про свою работу рассказывал, так трогательно – ну прямо чуть не плакал.
Непродающий и продающий
Не знаю, может, бывают совсем никудышные елки, но этой почему-то все восхищались.
– Ах, какая милая елочка! – разулыбалась шедшая навстречу дама. – Не продаете?
– Что вы! – сказал я. – С таким трудом достал.
– Жаль, жаль, – потухла дама.
Потом меня заприметили, видимо, молодожены. Они долго шли следом и шептались. Наконец молодой человек решился. Догнал меня и, смущенно откашлявшись, спросил:
– Извините, где елочку брали?
– Там уж нет, – сочувственно сказал я.
– А эту не уступите? – залился краской молодой человек. – Жене очень понравилась.
– Эх, браток! – вздохнул я. – И рад бы, да свой карапуз дома ждет.
После молодоженов откуда-то из подворотни вывернулся плечистый мужчина. Этот сразу схватился за комель и скомандовал:
– Продай!
– Сам купил, – сказал я, прижимая елку к груди.
– Бери что хочешь! – не отступал мужчина.
Мне ничего не требовалось. Я выдернул елку и убыстрил шаг. Мужчина долго еще шел за мной и клянчил:
– Может, договоримся, а, хозяин?
Недалеко от дома меня окружила целая толпа.
Задние спрашивали:
– Что там, елки продают?
– Витя! – кричала какая-то женщина. – Плюнь на него – переплати рублевку!
Я с трудом взобрался на пустые ящики и закричал:
– Граждане! Елка не продается! Что вы делаете! Не ломайте ветки!
Меня, ворча, отпустили.
…Я потихоньку открыл свою квартиру и увидел жену и сына, восторженно прыгающих… вокруг елки.
– Нам повезло! – сияя, сказала жена. – С трудом уговорила одного прохожего уступить!..
– Не беда, – пробормотал я, пятясь к двери. – Пустяки. Сейчас я все устрою.
Я вышел и схватил за рукав первого встречного:
– Купите елочку! Правда, красавица?
Он подозрительно осмотрел меня и спросил:
– Почем?
– Ерунда, – сказал я. – Полтора рубля.
– Что так мало? – хихикнул он. – На пол-литра не хватает?
Я ринулся навстречу женщине с девочкой.
– Барышня! – сладким голосом сказал я. – Смотри, какая елка! Пусть мама тебе купит!
– Пошли, пошли, детка! – испуганно сказала женщина, увлекая девочку в сторону. – Мы лучше найдем, в магазинчике. Неизвестно еще, где он ее взял.
Некоторое время я топтался на тротуаре и сиротливо тянул:
– Имеется елочка – зеленая иголочка. Лучшая утеха для детей…
Меня старательно обходили.
В конце концов я не выдержал, взмахнул ею, как знаменем, и заорал:
– Граждане! Кому елку?! Налетай! Задаром отдам.
Граждане подняли воротники и бросились врассыпную…
Человек в рыжем плаще
Мы вошли в троллейбус – я и Бобик. То есть вошел, разумеется, я, а Бобик сидел у меня за пазухой, высунув наружу нос, блестящий, как шарикоподшипник. Значит, мы вошли и скромно встали в уголок на задней площадке.
– Прелесть собачка, – проворковал добродушный гражданин, потеснившись. – Это он или она?
– Он, – сказал я.
– Где собака? – встрепенулся вдруг пассажир в рыжем плаще. – Ну да! И без намордника!
– Да что вы, – улыбнулся добродушный гражданин. – Зачем намордник такому малышу? Ведь он же еще щеночек.
– Этот? – нервно подпрыгнул человек в рыжем плаще. – Х-ха-ха! Ничего себе щеночек! Вот откусит он вам ухо или нос, узнаете.
Добродушный гражданин отодвинулся и на всякий случай прикрыл ухо шляпой.
– Кондуктор! – продолжал волноваться человек в рыжем плаще. – В троллейбусе везут собаку! Я требую!.. Собак возить запрещается!..
– Ох, господи! – вздохнула какая-то бабушка. – Леночка, подбери ножки, детка. Собака, слышишь, забегла бешеная.
– И выпускает он кобеля ростом с годовалого телка, – уже рассказывали в другом конце вагона. – И говорит, что, дескать, у него четыре диплома и шесть медалей…
– Так и есть, – принюхиваясь, сказала кондуктор. – Кто-то везет керосин. Граждане, кто везет керосин? Керосин провозить запрещается!
– Это возмутительно! – взвизгнул человек в рыжем плаще. – В то время как в троллейбусе находится волкодав, вы замазываете глаза керосином! Я жаловаться буду! Назовите ваш нагрудный номер! Товарищи, у кого есть авторучка?
– Черт знает что такое! – не выдержал стоявший рядом пожилой товарищ. – По мне везите хоть носорога! Но почему он у вас, действительно, пахнет керосином?
– Кто? – спросил я.
– Волкодав ваш!
– Да что вы! – обиделся я. – Вы понюхайте!
– Нет уж, увольте, – попятился он.
– Ага! – закричал человек в рыжем плаще, уставив в меня палец. – Он еще покажет вам, этот щеночек!
А с другого конца вагона катилась отраженная волна:
– Собака укусила!
– Кого?
– Вот этого, в шляпе…
– А мне его медали до лампочки…
– Граждане, кто везет керосин?
– А-а-а-а! Она здесь! Здесь!
– Что вы нервничаете? Это моя муфта.
– И, главное, без намордника…
– Сдать его милиционеру.
– Так всю лодыжку и вырвал…
– Граждане, керосин провозить!..
Наконец эта волна вынесла на гребне крупного мужчину с желтым портфелем под мышкой.
– Этот? – кивнул он на меня.
– Он! – выдохнул рыжий плащ.
– А ну-ка! – сказал мужчина, уверенно расчищая себе плацдарм. – Троллейбус остановить! Так… Вот вы, вы и вы! Помогите мне.
Мобилизованные товарищи дружно взяли меня под руки и переставили на тротуар. Следом за мной вывалился человек в рыжем плаще, и дверь захлопнулась.
– Ну, и чего вы добились? – спросил я. – Вот теперь вместе пойдем пешком.
– Не-ет, – сказал он. – Я приехал. Как раз моя остановка.
И, распахнув плащ, вытащил большой бидон с керосином.
– А песик у вас хороший. Ах ты, пупсик-мопсик! – И он протянул руку, чтобы погладить Бобика.
– О, провокатор! – сказал Бобик и укусил протянутую руку.
Блондинка на букву «Л»
– А ну-ка, постой, – сказал Гришкин. – Стой, не дергайся!
И он снял с моего рукава длинную белую нитку.
– Ого! – загоготал Мишкин. – Блондиночка вбабахалась. А говорил – не любишь блондинок.
– А это не он их любит, – встрял Машкин. – Это они его. Чем меньше мы блондинок любим, тем чаще нравимся мы им. Хи-хи-хи!
– Минуточку, – сказал Гришкин и стал мотать нитку на палец.
Нитка кончилась на «Л».
– Лена, – сказал Мишкин. – Или Леля. Ну влип ты, старик.
– Да это не он влип, – уточнил Машкин. – Это она влипла.
– Ох и трепачи вы! – сказал я. – Ну и трепачи.
В этот момент подошел мой троллейбус.
– Пока, – сказал я и прыгнул на ступеньку.
– Эй, а нитку?! – крикнул Гришкин.
– Оставь себе! – махнул рукой я.
– Везет же некоторым, – завистливо вздохнул Машкин. – В такого крокодила и влюбилась блондинка.
– Сам ты крокодил! – обернувшись, сказал я.
Впереди меня в троллейбусе стояла блондинка. «Начинается, – усмехнулся я. – Хорошо, что этой банды рядом нет».
И стал смотреть в окно.
Лицо блондинки отражалось в стекле. Она была ничего. Миленькая.
«Интересно, как ее звать?» – подумал я.
Тут парень, стоявший еще дальше, поднял руку с билетами и крикнул: «Я взял!»
Блондинка кивнула.
Муж, догадался я. Или жених. Ну что она в нем такого нашла? Правда, высокий. И широкоплечий. Лицо благородное.
А нос все-таки подгулял. На боку чуть-чуть нос.
Даже здорово на боку.
Так в ухо и целит.
Собственно, трудно понять, где нос, а где ухо.
До чего женщины бывают неразборчивы!
«Нет, – решил я, выйдя из троллейбуса. – Это не дело – искать свою блондинку в городском транспорте. Одних автобусов, говорят, выходит ежедневно 150 штук. А там еще трамваи, троллейбусы вот, такси. И вообще, о чем это я думаю, идиот! Глупости какие! Буду лучше думать о своем насосе».
В коридоре института мне встретилась техник Каридазова.
– Здравствуйте, Пал Семеныч! – сказала она.
– Здравствуйте, Леночка! – ответил я.
И будто меня чем по голове ударили. Леночка! Блондинка! То-то я все замечаю… Вот это компот-изюм! Ай-ай-ай!
– Позовите-ка техника Каридазову, – на ходу бросил я рассыльной, – с чертежами.
Вошла Леночка.
– Ну садитесь, милая. – сказал я. – Рассказывайте, как дела?
Леночка зашуршала чертежами.
– Нет-нет! – удержал я ее руку. – Бог с ними. Я про другое. Совсем про другое, Леночка. Вот смотрю – грустная вы какая-то. Какая-то сама не своя. Может, случилось что? Вошло, так сказать, в жизнь? Какое-нибудь большое чувство, а?
Леночка опустила глаза.
«Эге! – смекнул я. – Так оно и есть. Ах ты, пичуга!»
– Ну что же вы молчите? – как можно нежнее произнес я. – Блондинка на букву «Л».
– Я не на «Л», – сказала Леночка. – Я на букву «Е» – Елена.
– Вот как!
– Да, – вздохнула Леночка. – Елена.
– М-гу… Ну, а если у вас ничего не случилось, – раздраженно сказал я, – никаких таких потрясений, то работать надо, Каридазова. Работать! А не по углам мыкаться!
Вот ребус, а! А может, перемотал этот Гришкин? Может, все-таки «Е» выпадало? Палец у него тонкий. Какой там, к черту, палец. Шило, а не палец… А если не перемотал, кто же тогда? Людмила Федоровна не полная блондинка. Скорее шатенка. Люка Изяславовна – благодарим покорно. Пусть она в подъемный кран влюбляется. Или в семафор. Софья Куприяновна? Софочка? Конечно, чистая блондинка, хоть пробу ставь. Но ведь на «С».