— Значит, ты ей рассказал, — заключил Дэнни.
— Рассказал.
Альфонс принес Стиву стаканчик ржаного виски и кружку пива. Когда бармен отошел, Дэнни спросил:
— А что ты ей рассказал? Насчет гриппа на корабле?
— Чуть-чуть.
— «Чуть-чуть». — Дэнни опрокинул вторую порцию. — С нас взяли клятву молчать все власти — штата, страны, да еще флотское начальство. И ты проболтался вдове?
— Ну, не совсем так.
— А как?
— Ну, так, так. — Стив тоже выпил. — Она схватила детей и кинулась в церковь. Если кому и разболтает, так только самому Христу.
— И еще пастору. И двум священникам. И нескольким монашкам. И собственным детям.
Стив заметил:
— Между прочим, долго это скрывать не удастся, как ни крути.
Дэнни поднял кружку:
— В детективы ты явно не рвешься.
— Твое здоровье.
Они чокнулись и выпили.
Дэнни посмотрел на свои руки. Доктор с катера говорил, что грипп иногда проявляется на них, даже если нет других симптомов — ни в горле, ни в голове. Кожа вокруг костяшек желтеет, объяснял врач, кончики пальцев утолщаются, суставы опухают.
— Как горло? — спросил Стив.
Дэнни убрал руки со стойки.
— Отлично. А у тебя?
— В порядке. Сколько ты еще собираешься это делать?
— Что делать? — уточнил Дэнни. — Пить?
— Рисковать нашими с тобой жизнями и получать за это меньше трамвайного вагоновожатого.
— Вагоновожатые — ценные кадры. — Дэнни поднял стакан с виски. — Они жизненно необходимы.
— А портовые грузчики?
— Они тоже.
— Коглин, — произнес Стив мягко, но Дэнни знал, что по фамилии тот его называет только в минуты раздражения. — Коглин, ты нам нужен. Твой голос. Твое обаяние.
— Что-что? Обаяние?
— Не выделывайся. Ей-ей, твоя ложная скромность нам сейчас ни хрена не поможет.
— Кому это нам?
Стив вздохнул:
— Мы с ними по разные стороны баррикад. Они нас убьют, если смогут.
— Бросай петь в своем квартете. — Дэнни восхищенно округлил глаза. — Подыщи себе актерскую труппу.
— Погнали нас задаром на этот корабль, Дэн.
Дэнни нахмурился:
— Нам дают погулять две субботы. Нам…
— Эта чертова штука убивает! Чего ради мы туда поперлись?
— Может, исполняли долг?
— Долг, как же.
Стив отвернулся.
Дэнни фыркнул. Надо бы как-то развеять хандру, слишком быстро он трезвел.
— Да послушай, Стив. Ну кто стал бы нами нарочно рисковать? Господи помилуй! Кто? Когда у тебя столько успешных арестов? Когда у меня такой отец? Такой дядя? Стали бы нами рисковать?
— Стали бы.
— Почему?
— Потому что им, между прочим, и в голову не приходит, что они не могут так поступить.
Дэнни еще раз принужденно фыркнул, хотя вдруг почувствовал растерянность, как человек, пытающийся выловить монетки из быстрого ручья.
Стив продолжал:
— Ты не замечал, что когда мы им нужны, то они распинаются про долг, а вот когда они нам нужны, то распинаются про финансирование? — Он негромко звякнул своим стаканом о стакан Дэнни. — Если из-за сегодняшнего мы помрем, наши родные не получат ни гроша, черт побери.
Дэнни устало хмыкнул, глядя на пустой бар:
— И что же делать?
— Сражаться, — ответил Стив.
Дэнни помотал головой:
— Весь мир сейчас сражается. Франция, долбаная Бельгия, и сколько там погибло? Никто даже не знает точного числа. По-твоему, положение хоть как-то улучшается?
Стив, в свою очередь, покачал головой.
— И что же? — Дэнни чувствовал: вот сейчас он что-нибудь сломает. Что-то большое. И оно сразу разлетится на куски. — Так уж заведено в мире, Стив. В нашем растреклятом мире.
Стив снова покачал головой:
— Не в нашем.
— Ну и черт с ним. — Дэнни попытался стряхнуть с себя вдруг возникшее ощущение, что он — часть какой-то большой картины, большого преступления. — Давай я тебе закажу еще.
— В их мире, — добавил Стив.
Глава четвертая
Воскресным днем Дэнни отправился в Южный Бостон, в отцовский дом, чтобы повидаться со Старейшинами. Воскресный обед в доме Коглинов считался мероприятием политическим, и, пригласив его присоединиться к ним в обеденный час, Старейшины словно бы поднимали его на более высокую ступень. Дэнни в глубине души надеялся, что одна из причин — значок детектива, на который вот уже несколько месяцев намекали и отец, и дядя Эдди. Ему двадцать семь, и он стал бы самым молодым детективом в истории БУП.
Накануне вечером отец ему позвонил:
— Поговаривают, старина Джордж Стривакис тронулся умом.
— Я не замечал, — ответил Дэнни.
— Он отправил тебя на задание, — напомнил отец. — Верно?
— Он предложил, я согласился.
— Направил тебя на корабль, полный зачумленных солдат.
— По-моему, это не чума.
— А что же это, по-твоему?
— Видимо, острая пневмония. «Чума» — слишком уж громкое слово, сэр.
Отец вздохнул:
— Не понимаю, что тебе взбрело в голову.
— Значит, Стив один должен был этим заниматься?
— Если необходимо.
— Получается, его жизнь дешевле моей.
— Он Койл, а не Коглин. Мне, видишь ли, незачем оправдываться, когда я защищаю своих родных.
— Кто-нибудь должен был это сделать, папа.
— Но не кто-то из Коглинов, — возразил отец. — Не ты. Тебя растили не для того, чтобы ты играл в игры со смертью.
— «Защищать и служить», — процитировал Дэнни.
До него донесся едва слышный вздох.
— Завтра обед. Ровно в четыре. Или это для тебя недостаточно рискованное занятие?
— Как-нибудь справлюсь, — улыбнулся Дэнни, но отец уже повесил трубку.
Так что на другой день он шагал по Кей-стрит, солнце вовсю грело стены из бурого и красного кирпича, из открытых окон доносился запах тушеной капусты, тушеной картошки, тушеной грудинки. Его брат Джо, игравший с ребятами на улице, заметил Дэнни, просиял и подбежал к нему.
На Джо был его лучший воскресный наряд — шоколадного цвета костюмчик с бриджами, белая рубашка с голубым галстучком и в тон костюмчику кепка, надетая набекрень. Дэнни присутствовал при том, как все это покупалось. Джо все время вертелся, а мать с Норой твердили ему, какой он в таком костюме взрослый и красивый и что у отца в его возрасте ничего подобного не было, между тем как Джо не сводил глаз с Дэнни, словно тот мог ему помочь улизнуть.
Дэнни подхватил мальчика, когда тот подпрыгнул и обнял его, прижимаясь щекой к его щеке, обвив его шею руками. Он вдруг вспомнил, насколько сильно его любит младший брат, и удивился, что может надолго об этом забывать.
Для своих одиннадцати Джо был маловат ростом, но Дэнни знал, что брат с лихвой возмещает это, будучи одним из главных юных хулиганов в здешних хулиганских краях. Джо откинулся назад и улыбнулся:
— Говорят, ты бокс бросил.
— Ходят такие слухи.
Джо протянул руку и пощупал его форменный воротничок.
— Почему?
— Решил, что лучше потренировать тебя, — ответил Дэнни. — Первым делом надо научить тебя танцевать.
— Никто же не танцует.
— Что ты. Еще как. Все великие боксеры ходили на уроки танца.
Не спуская брата с рук, Дэнни прошел несколько шагов по тротуару и вдруг по-балетному крутанулся. Джо зашлепал его по плечам:
— Хватит, хватит.
Дэнни снова совершил пируэт:
— Я тебя смущаю?
— Хватит. — Джо засмеялся и опять стал лупить его по плечам.
— Стыдно перед друзьями, а?
Джо ухватил его за уши и потянул:
— Ладно тебе.
Ребята, толпившиеся на улице, смотрели на Дэнни с таким видом, словно не могли решить, надо ли его бояться.
Он оторвал от себя Джо и, щекоча, спустил на тротуар. Тут Нора открыла дверь на крыльцо, и ему сразу захотелось убежать.
— Джо! — окликнула она мальчика. — Мама зовет. Говорит, надо вымыться.
— Я и так чистый.
Нора приподняла бровь:
— Я об этом не спрашивала, юноша.
Джо обреченно помахал приятелям и потащился вверх по ступенькам. Когда он проходил мимо Норы, та взъерошила ему волосы, а он хлопнул ее по рукам и пошел дальше. Нора прислонилась к дверному косяку, изучающе глядя на Дэнни. Вдвоем со старым негром Эйвери Уоллисом она прислуживала в доме Коглинов, только положение у Норы было куда менее определенным, чем у Эйвери. Пять лет назад, в канун Рождества, ее привел в этот дом случай или судьба — дрожащую от холода, что-то невнятно бормочущую беженку с северных берегов Ирландии. Никто не знал, от чего она бежала, но с тех пор, как отец Дэнни принес ее, замерзшую и грязную, укутав в свою шинель, она сжилась с семьей Коглинов. Не то чтобы член семьи, вовсе нет, по крайней мере для Дэнни, но все равно — человек, влившийся в семью.
— Чему обязаны? — поинтересовалась она.
— К Старейшинам, — кратко объяснил он.
— Всё они что-то замышляют и затевают, Эйден, разве не так? И какое же у тебя место в их замыслах?
Он чуть наклонился к ней:
— Только мать зовет меня Эйденом.
Она отстранилась:
— Так я для тебя теперь как мать, так, что ли?
— Не совсем. Хотя из тебя бы вышла неплохая мамочка.
— Подумайте, какой пай-мальчик, воды не замутит.
— Тебя замутил.
Глаза у нее на мгновение вспыхнули. Светлые глаза цвета базилика.
— Тебе надо бы сходить покаяться.
— Не нужно мне каяться, ни в чем и ни перед кем. Иди сама.
— Почему я?
Он пожал плечами.
Она прислонилась к двери, вздохнула. Глаза у нее были усталые. Ему хотелось стиснуть ее и сжимать долго, до изнеможения.
— Что ты говорила Джо?
Нора сделала шаг вперед, сложила руки на груди:
— О чем?
— О моем боксе.
Она грустно улыбнулась:
— Говорила, что ты больше никогда не выйдешь на ринг. Только и всего.
— Только и всего?
— Я по твоему лицу вижу, Дэнни. Ты это разлюбил.
Ему захотелось кивнуть, но он сдержался. Она угадала, и ему было мучительно осознавать, что она видит его насквозь. Всегда видела. И всегда будет видеть. Он иногда задумывался о своих прошлых ипостасях, о разных Дэнни: о Дэнни-мальчишке, о Дэнни, когда-то мечтавшем стать президентом, о Дэнни, который хотел поступить в колледж, о Дэнни, который слишком поздно понял, что влюбился в Нору. Но главный из этого множества Дэнни был в собственности у Норы, и она обходилась с ним как с вещицей, болтающейся у нее где-то на дне сумочки, среди крупинок талька и случайных мелких монеток.