У Дэнни пересохло во рту. Он прочистил горло:
— Ты ей сделал предложение?
— Пока нет. Но я поговорил об этом с папой.
— Значит, с папой поговорил, а с ней нет.
Коннор пожал плечами и снова ухмыльнулся до ушей:
— А что ты удивляешься? Она красавица, мы с ней ходим в кино и на всякие представления, а у мамы она уже научилась готовить. Она будет отличной женой.
— Кон… — начал Дэнни, но младший брат предостерегающе поднял руку:
— Дэн, я знаю, между вами… что-то было. Я не слепой. Вся семья знает.
Для самого Дэнни это была новость. Над их головами Джо сновал по дереву, точно белка. Становилось прохладно; череду ближних домов укутывал мягкий сумрак.
— Дэн, ты слушаешь? Потому я тебе и рассказываю. Хочу узнать, как тебе это.
Дэнни привалился к перилам:
— А что у нас с Норой, по-твоему, «было»?
— Ну, я не знаю.
Дэнни кивнул. И подумал: она за него никогда не выйдет.
— А если она скажет «нет»?
— С чего бы ей говорить «нет»? — Коннор воздел руки, услышав столь нелепое предположение.
— Большевички непредсказуемы.
Коннор рассмеялся:
— Я же говорю, все переменится. Почему бы ей не сказать «да»? Мы проводим вместе все свободное время, имей в виду. Мы…
— Да-да, в кино ходите. Человек, с которым посещаешь увеселительные заведения. Это совсем другое дело, это не…
— Что — не?
— Не любовь.
Коннор сощурился.
— Это и есть любовь. — Он покачал головой, глядя на брата. — Почему ты вечно все усложняешь, Дэн? Мужчина встречает женщину, у них общие взгляды, общие традиции. Они женятся, воспитывают детей. Это и есть любовь.
Дэнни пожал плечами. Чем больше терялся Коннор, тем сильнее он злился. Это всегда было опасное сочетание, особенно если Коннор сидел где-нибудь в баре. Конечно, из всех братьев именно Дэнни — боксер, зато Коннор славится в семье драчливостью.
Коннор был на десять месяцев моложе Дэнни: это называлось «ирландские близнецы». Но, если не считать кровных уз, между ними было мало общего. Они окончили школу в один и тот же день: Дэнни — едва не вылетев, Коннор — на год раньше положенного и с отличием. Дэнни тут же пошел служить в полицию, а Коннор был принят в Бостонский католический колледж в Саут-Энде на полное обеспечение. После двух лет ускоренной учебы он получил диплом с отличием и поступил в Саффолкскую юридическую школу. Никогда не возникало вопросов, куда он пойдет работать после окончания. Его ждало местечко в офисе окружного прокурора еще с тех пор, как он в ранней юности подрабатывал там курьером. Теперь, отслужив там уже четыре года, он получал все более крупные дела.
— Как работа? — спросил Дэнни.
Коннор закурил новую папиросу:
— В наших краях водятся паршивые люди, имей в виду.
— Расскажи-ка.
— Я не об «ураганах» и не о садовых воришках. Я о радикалах, бомбистах.
Дэнни задрал голову и показал на шрам у себя на шее.
Коннор усмехнулся:
— Точно, точно. Вы только поглядите, с кем я разговариваю. Я никогда раньше не догадывался, какие… какие это злостные типы. К нам попал сейчас один парень, мы его вышлем, если выиграем процесс, так вот, он угрожал взорвать сенат.
— Одни словесные угрозы, больше ничего? — уточнил Дэнни.
На это Коннор раздраженно помотал головой:
— Вовсе нет. Тут я неделю назад ходил на повешение…
— Куда-куда? — удивился Дэнни.
Брат кивнул:
— Такая работа, иногда приходится. Сайлас хочет, чтобы граждане штата знали: мы представляем их интересы, пока не поставлена точка.
— Костюм у тебя слишком для этого легкомысленный. Какого он цвета? Желтый?
Коннор отмахнулся:
— Песочный.
— Вот как. Песочный.
— На самом деле ничего веселого. — Коннор перевел взгляд вглубь двора. — В этих повешениях. — Он чуть улыбнулся. — Хотя наши на работе говорят, что и к этому привыкаешь.
Они помолчали. Дэнни чувствовал, как на их маленький мирок наезжает глыба большого мира, с его виселицами и недугами, с его бомбами и бедностью.
— Так, значит, ты собрался жениться на Норе, — произнес он наконец.
— Планирую. — Коннор шевельнул бровями.
Дэнни положил ему руку на плечо:
— Ну что ж, удачи тебе, Кон.
— Спасибо. — Он улыбнулся. — Кстати, я слышал, ты переехал в другое место.
— Не в другое место, а на другой этаж, — поправил Дэнни. — Оттуда вид лучше.
— Давно?
— С месяц назад, — ответил Дэнни. — Похоже, некоторые новости доходят медленно.
— Так бывает, когда не заходишь к матери.
Дэнни прижал руку к сердцу, изобразил ирландский акцент:
— Этот уж мне кошмарный сынок, не считает нужным каждый божий день навещать свою милую старую матушку.
Коннор хмыкнул:
— Но ты остаешься в Норт-Энде?
— Это мой дом.
— Это паршивая дыра.
— Ты там вырос, — вдруг встрял в разговор Джо, свешиваясь с нижней ветки.
— Правда, — согласился Коннор, — и папа нас оттуда перевез, как только смог.
— Сменив одни трущобы на другие, — добавил Дэнни.
— Зато на ирландские, — подчеркнул Коннор. — По-моему, куда лучше трущоб, где живут макаронники.
Джо спрыгнул на землю.
— У нас не трущобы, — заявил он.
— На Кей-стрит трущоб нет, — подтвердил Дэнни.
— Ничего похожего. — Джо поднялся на крыльцо. — Уж я-то знаю трущобы, — чрезвычайно уверенно заявил он и шмыгнул в дом.
В отцовском кабинете курили сигары. Спросили у Дэнни, не желает ли он тоже. От сигары он отказался, скрутил папиросу и уселся рядом с Мадиганом, заместителем начальника полиции. Месплед и Доннеган пристроились к графинам, а Чарльз Стидмен стоял у высокого окна позади отцовского стола, раскуривая сигару. В углу у дверей отец и Эдди Маккенна стоя беседовали с Сайласом Пендергастом. Окружной прокурор много кивал и мало говорил. Потом кивнул всем, снял с крючка шляпу и распрощался.
— Превосходный человек, — заметил отец, обходя стол. — Понимает, что такое общее благо.
Он вынул сигару из ящичка, отрезал кончик и, подняв бровь, улыбнулся. Все улыбнулись в ответ: заразительность отцовского юмора, подумалось Дэнни, не зависит от того, понимаете ли вы, над чем тот шутит.
— Томас, — произнес замначальника полиции, почтительно обращаясь к младшему по званию, — полагаю, вы разъяснили ему порядок подчиненности.
Отец Дэнни зажег сигару и раскурил ее.
— Я ему объяснил: тому, кто едет на заднем сиденье экипажа, незачем видеть морду лошади. Думаю, он понял, о чем я.
Клод Месплед похлопал Дэнни по плечу:
— Твой отец отменный переговорщик.
Отец бросил взгляд на Клода; Чарльз Стидмен уселся у окна позади Коглина-старшего, а Эдди Маккенна сел слева от Дэнни. Два политика, один банкир, трое копов. Любопытная компания.
Отец произнес:
— Знаете, почему в Чикаго будут большие проблемы? Почему после Волстедова закона преступность резко рванет вверх?
Все ждали продолжения. Отец затянулся, глянул на бокал с бренди, стоявший на столе у его локтя, но не притронулся к нему.
— Потому что Чикаго — новый город, джентльмены. Пожар начисто выжег его историю, а заодно и его нравственные ценности .[26] А Нью-Йорк слишком плотно заселен, слишком беспорядочно растет, в нем слишком много приезжих. Там и сейчас-то не удается поддерживать порядок. Но Бостон, — он поднял бокал и отпил, свет заиграл на стекле, — Бостон — город небольшой, новые веяния его не коснулись. Бостон понимает, что значит общее благо, понимает естественный ход вещей, что и говорить. — Он поднял руку с бокалом. — За наш прекрасный город, джентльмены. За старую потаскуху.
Они чокнулись, и Дэнни заметил, что отец улыбается ему, скорее глазами, чем губами. Поведение Томаса Коглина менялось стремительно, и следовало почаще напоминать себе, что все это — грани одного и того же человека, всегда уверенного, что он действует во имя общего блага. Томас Коглин был слугой общего блага. Его торговым представителем, распорядителем его парадов; он шествовал в первых рядах погребальной процессии, когда хоронили павших друзей общего блага, он ободрял его колеблющихся союзников.
Но Дэнни всю жизнь задавался вопросом: что же такое это общее благо? Оно как-то было связано с верностью, с мужской честью, которая превыше всего? С долгом? Внешне это общее благо неизбежно мирилось с протестантизмом аристократии, в Бостоне именуемой «браминами», но внутренне, по своему духу, оставалось резко антипротестантским. И оно было против цветных, ибо здесь принимали как данность, что ирландцы являются настоящими североевропейцами, неоспоримо белыми, белыми, как луна в полнолуние, и ведь никто не обещал, что места за столом хватит для всех наций, главное, чтобы для ирландцев приберегли последний стул, прежде чем дверь захлопнется. А самое главное (насколько понимал Дэнни) — тем, кто публично олицетворяет «общее благо», в частной жизни дозволены некоторые отклонения от правил.
Отец спросил его:
— Слышал про Общество латышских рабочих в Роксбери? [27]
— Про «латышей»? — Дэнни вдруг заметил, что Чарльз Стидмен внимательно наблюдает за ним, сидя у окна. — Это группа рабочих-социалистов, в основном в ней русские и латышские иммигранты.
— А как насчет Народной рабочей партии? — осведомился Эдди Маккенна.
Дэнни кивнул:
— Базируются в Маттапане .[28] Коммунисты.
— А Союз социальной справедливости?
— Это что, проверка? — поинтересовался Дэнни.
Никто не ответил; все просто смотрели на него пристально и серьезно.
Он вздохнул:
— Насколько мне известно, Союз социальной справедливости — это главным образом кафешные интеллектуалы из Восточной Европы. Категорически против войны.
— Против всего на свете, — добавил Эдди Маккенна. — По большей части против Америки. Все это — большевистские «крыши», их финансирует сам Ленин. Цель — устроить беспорядки в нашем городе.