Дэнни усмехнулся:
— Значит, в тот день, когда я тебя нес… когда я с ума сходил, пытаясь подбирать итальянские слова, ты отлично понимала по-английски?
Тесса чуть приподняла брови и слабо улыбнулась.
— Я в тот день ничего не понимала, кроме боли. А ты хочешь, чтобы я тогда еще понимала по-английски?.. Этот ваш… безумный язык. Говорите четыре слова, где хватило бы одного. Помнить английский в тот день? — Она отмахнулась. — Глупый мальчик.
— Мальчик? — повторил Дэнни. — Я на несколько лет старше тебя, милочка.
— Да, да. — Она закурила очередную едкую сигарету. — Но ты мальчик. У вас страна мальчиков. И девочек. Никто так и не вырос. Вы слишком много радуетесь.
— Чему радуемся?
— Этому. — Она взмахнула рукой, указывая на небо. — Этой большой глупой стране. У вас, американцев, нет истории. Только «сейчас». Сейчас, сейчас, сейчас. Одно хочу сейчас, другое сейчас.
Дэнни ощутил внезапный прилив раздражения:
— Но при этом все чертовски торопятся удрать из своих стран и приехать сюда.
— Ну да. Улицы, вымощенные золотом. Великая Америка, где каждый может нажить богатство. А что с теми, кто не смог? Как насчет рабочих, полисмен Дэнни? А? Они работают и работают, а когда заболевают, компания говорит им: «Прочь. Идите домой и не возвращайтесь». А если они поранятся на работе? То же самое. Вы, американцы, всё болтаете о вашей свободе, но я вижу одних рабов, которые думают, будто свободны. Я вижу компании, которые обращаются с детьми и родными рабочих по-свински, как…
— И все-таки ты здесь.
Она пристально посмотрела на него большими темными глазами. Это был осторожный, вдумчивый взгляд; он уже привык к нему. Тесса никогда ничего не делала бездумно. К каждому дню она относилась так, словно сначала должна его изучить, а потом уже дать ему оценку.
— Ты прав. — Она стряхнула пепел, постучав сигаретой о парапет. — У вас страна куда более… abbondante ,[43] чем Италия. У вас эти большие города. У вас в одном квартале больше автомобилей, чем во всем Палермо. Но вы очень молодая страна, полисмен Дэнни. Вы как ребенок, который считает себя умнее отца и дяди, а ведь те жили до него.
Дэнни пожал плечами. Он заметил, что Тесса смотрит на него, спокойно и настороженно, как всегда. Он резко отодвинулся.
Однажды вечером в Фэй-холле он сидел в дальнем конце зала, ожидая начала очередного собрания, когда вдруг понял, что уже добыл все сведения, которых от него ждали отец, Эдди Маккенна и Старейшины. Так, он узнал, что Марк Дентон был как раз тем человеком, каких они опасались: умным, спокойным, бесстрашным и осмотрительным. Он узнал, что его доверенные лица — Эммет Стрэк, Кевин Макрей, Дон Слэттерли и Стивен Кирнс — сделаны из того же теста. Еще он узнал, кто здесь пустой шлак, то есть кого легче всего склонить на свою сторону, подкупить.
И когда Марк Дентон снова прошагал по сцене к трибуне, чтобы открыть собрание, Дэнни обнаружил, что за время, прошедшее с первой встречи, уже выяснил все, что необходимо. В первый раз он сюда явился семь собраний назад.
Оставалось посидеть с Маккенной или с отцом, все изложить, и тогда он окажется на полпути к золотому значку. А может, и ближе, черт побери. Протяни руку — и возьмешь.
Почему же он все еще здесь?
Этот вопрос он задавал себе уже месяц.
Марк Дентон произнес: «Джентльмены»; голос его звучал тише, чем обычно, он почти шептал:
— Джентльмены, прошу внимания.
Было что-то особенное в этом шепоте: его услышал каждый. Тишина накрывала зал волнами и наконец докатилась до задних рядов. Марк Дентон благодарно кивнул. Он слабо улыбнулся и несколько раз моргнул.
— Как многим из вас известно, — начал Дентон, — меня готовил к службе Джон Темпл из Девятого участка. Он говаривал, что если ему удастся сделать копа даже из меня, то не будет причины отказываться даже от дамочек.
По рядам пробежали смешки.
— Полицейский Джон Темпл скончался сегодня днем. Причина — осложнения после гриппа. Ему был пятьдесят один год.
Те, что были в шляпах, сняли их. Более тысячи мужчин склонили головы в прокуренном зале. Дентон заговорил снова:
— Мы могли бы также почтить память полицейского Марвина Тарлтона из Пятнадцатого участка, этой ночью он умер по той же причине.
— Марвин умер? — вскрикнул кто-то. — Да он же шел на поправку.
Дентон покачал головой:
— Его сердце отказало вчера в одиннадцать вечера. — Он наклонился над трибуной. — По распоряжению управления семьи обоих не получат компенсаций, причитающихся в случае потери кормильца, поскольку городские власти уже вынесли аналогичное решение по ряду подобных случаев…
Его на какое-то время заглушили недовольные «у-у», свист, грохот переворачиваемых стульев.
— …поскольку, — надрывался он, — поскольку… поскольку…
Нескольких человек затащили обратно на места. Постепенно все притихли.
— Поскольку, — повторил Марк Дентон, — город считает, что эти люди умерли не при исполнении.
— Как же они тогда заполучили этот чертов грипп, а? — крикнул Боб Реминг. — Подцепили от своих собак?
Дентон произнес:
— Власти ответят, что да. Собакам собачья смерть. Город считает, что грипп они подхватили случайно. Вот то, с чем нам приходится соглашаться.
Он сошел с трибуны, и тут в воздух взлетел стул. В считаные секунды началась потасовка. За ней — вторая. Перед самым носом у Дэнни тоже замахали руками, и он отступил назад. Зал наполнили вопли, здание словно сотрясалось от гнева и отчаяния.
— Вы разозлились? — крикнул Марк Дентон.
Дэнни заметил, что в толпу вклинился Кевин Макрей и разнял двух дерущихся, просто схватив их за волосы и сбив с ног.
— Разозлились? — снова крикнул Дентон. — Тогда вперед, дубасьте друг друга, черт побери.
Зал начал успокаиваться. Половина собравшихся уже вновь повернулась к сцене.
— Вот чего они от вас добиваются, — провозгласил Дентон. — Чтобы вы сами себя исколошматили до полусмерти. Валяйте. Мэр, губернатор, городской совет — они все над вами только посмеются.
Все снова уселись.
— Вы достаточно разозлились, чтобы наконец сделать что-нибудь? — спросил Марк Дентон.
Молчание.
— Ну? — крикнул Дентон.
— Да! — прокричал в ответ хор из тысячи голосов.
— Мы — профсоюз, ребята. А это означает, что мы собираемся вместе как единый орган, с единой целью. И мы потребуем соблюдения своих прав. Прав человека. Кто-нибудь из вас хочет это трусливо пересидеть? Тогда сидите, черт побери! А остальные — покажите мне, кто мы такие.
Они поднялись все как один, тысяча мужчин, кое-кто — с кровью на лице, а кто-то — со слезами ярости в глазах. И Дэнни тоже поднялся. Теперь он перестал быть Иудой.
В тот же вечер он отправился в Южный Бостон, к зданию 6-го участка, чтобы встретить отца после работы.
— Я выхожу из игры.
Коглин-старший помедлил на ступеньках:
— Из какой игры?
— Из всей этой затеи с профсоюзным «кротом», радикалами и прочим.
Отец спустился вниз и подошел к нему поближе.
— Эти радикалы могут к сорока годам сделать тебя капитаном, сынок.
— Все равно.
— Тебе все равно? — Отец улыбнулся, морща губы. — Если ты откажешься от этого шанса, тебе еще пять лет не выпадет возможность получить золотой значок. Если вообще выпадет.
Страх холодком разлился у Дэнни в груди, но он поглубже зарыл руки в карманы и помотал головой:
— Я не буду стучать на своих.
— Видишь ли, это подрывные элементы, Эйден. Подрывные элементы, которые действуют в нашем собственном управлении.
— Они всего лишь копы, па. Да и вообще, что ты за отец, раз посылаешь меня на такое дело? Никого другого не смог найти?
Лицо отца посерело.
— Такова цена.
Дэнни отмахнулся:
— Я иду домой, па.
— Твой дом здесь, Эйден.
Дэнни поднял глаза на здание из белого известняка с греческими колоннами. Он покачал головой:
— Здесь твой дом.
В эту ночь он подошел к двери Тессы. Негромко постучал, оглядываясь, нет ли кого-нибудь в коридоре. Она не открывала. Тогда он направился к себе, чувствуя себя ребенком, уносящим за пазухой краденую еду. Оказавшись у своей двери, он услышал, как она отпирает дверь.
Он повернулся и увидел, как она идет к нему по коридору, в пальто, наброшенном поверх сорочки, босая, на лице — тревога и любопытство. Когда она приблизилась, он попытался придумать, что сказать.
— Мне все хотелось поговорить, — произнес он.
Она смотрела на него большими темными глазами:
— Послушать про Старый Свет?
Он представил себе, как она лежала на полу гостиной Примо Альевери, представил ее смуглое нагое тело на белом мраморе. Стыдно, стыдно возбуждать похоть такими картинками.
— Нет, — ответил он. — Не про Старый Свет.
— Значит, про Новый?
Дэнни машинально открыл свою дверь. Это был рефлекторный жест, но тут он заглянул Тессе в глаза и увидел, что реакция была какой угодно, только не безразличной.
— Не хочешь зайти поговорить? — спросил он.
Она стояла в пальто, накинутом на старенькую белую сорочку, и долго смотрела на него. Под сорочкой угадывалось ее тело. Бисеринки пота поблескивали на смуглой коже в ложбинке между ключицами.
— Да, я хочу зайти, — ответила она.
Глава девятая
В самый-самый первый раз Лайла увидала Лютера на пикнике, дело было на окраине Минерва-парка, в поле на берегу реки Биг-Уолнат. Сперва решили составить компашку только из тех, кто работает на семью Бьюкенен, и собраться у них в поместье, в Колумбусе, когда сами Бьюкенены укатят в отпуск на залив Сагино. Но кто-то кому-то растрепал, а этот кто-то растрепал еще кому-то, и к тому времени, когда поздним утром этого жаркого августовского дня Лайла прибыла-таки на место, там полным ходом развлекалось уже человек шестьдесят, не меньше.
Тогда как раз миновал месяц с тех пор, как в Ист-Сент-Луисе расправились с массой цветных, и месяц этот для тех, кто пахал на Бьюкененов, прошел во мраке. Ходили слухи, противоречившие тому, что писали в газетах, и, понятное дело, тому, о чем говорили белые в доме Бьюкененов. Рассказывали о белых женщинах, резавших цветных женщин кухонными ножами, в то время как белые мужчины жгли все вокруг и стреляли в цветных мужчин, — послушать эти рассказы, так ясно, что все были словно под гнетом. Но теперь, когда после той резни прошло