— Верно, — подтвердил Дэнни.
— Что привело вас в Бостон? Путь неблизкий. — Он оторвал кусочек хлеба и бросил его в рот.
— У меня здесь жил дядя. Но он уже куда-то уехал.
— Он был революционером?
Дэнни помотал головой:
— Сапожником.
— Значит, он мог уехать в хороших сапогах.
Дэнни наклонил голову и улыбнулся.
Фраина откинулся на спинку кресла и помахал барменше. Она улыбнулась и исчезла в задней комнате.
— Давайте есть, — предложил Фраина. — О революции поговорим после.
Они съели салат с уксусом и подсолнечным маслом, который Фраина называл «сведжие овошчи». Затем последовали «драники» — картофельные оладьи, и «жаркое» — говядина, опять-таки с картошкой. Дэнни не знал, чего ожидать, но еда оказалась довольно вкусной, куда вкуснее, чем похлебка, которую каждый вечер подавали в «Свином брюхе».
Ему с трудом удавалось сосредоточиваться на разговоре из-за звона в ушах. Он слышал лишь половину из того, что говорилось, а на другую половину реагировал улыбками или покачиванием головы, когда это казалось уместным. Однако его сильнее отвлекала не частичная потеря слуха: у него, в который раз за последнее время, возникло ощущение, что такая работа ему не по душе.
Сегодня из-за него погиб человек. Он заслуживал смерти, но Дэнни волновало не это. А то, что убил его — он. Два часа назад. Стоял посреди улицы и палил в него, как в дичь. В голове у Дэнни до сих пор звучали визгливые вскрики Федерико Фикары. Он до сих пор видел, как пули входят в его тело: одна — в колено, другая — в зад, третья — в живот. Любое ранение мучительно, но первое и третье — особенно.
И вот прошло всего два часа, а он снова на службе, и служба эта заключается в том, чтобы сидеть за столом с двумя людьми, главное преступление которых, похоже, состоит в чрезмерной горячности.
Вспоминая раненного в зад Федерико (эта картина беспокоила его сильнее всего какой-то своей непристойностью), похожего на затравленного зверя, он на секунду задумался: что привело к тому, что три человека палят друг в друга на улице, рядом с машиной, под завязку набитой динамитом? Бог не мог уготовить подобное даже самым презренным своим тварям. Почему Федерико стал таким? А Тесса? Бог тут ни при чем. Это все человек.
«Я убил тебя, — подумал Дэнни. — Но причины я не убил».
Тут он понял, что Фраина обращается к нему.
— Простите?..
— Я говорил, по вашим манерам не скажешь, что в вас таится такой полемический пыл.
Дэнни улыбнулся:
— Я предпочитаю изливать его на бумагу.
— Разумно. Но почему именно Общество латышских рабочих?
— Не уверен, что понял ваш вопрос.
— Вы американец, — пояснил Фраина. — Вам стоит пройти полмили по вашему городу, и вы найдете ячейку Коммунистической партии товарища Рида. И все-таки вы предпочли оказаться среди восточноевропейцев. Вам что же, неуютно среди ваших соплеменников?
— Уютно.
— Тогда почему?
— Я хочу писать, — заявил Дэнни. — А товарищ Рид и товарищ Ларкин, как известно, не позволяют новичкам пробиться в свою газету.
— А я позволяю?
— Так говорят, — ответил Дэнни.
— Вы откровенны, — похвалил Фраина. — Мне это по душе. Кстати, у вас попадаются неплохие места. Я о ваших размышлениях.
— Спасибо.
— Но есть и излишне вычурные. Так сказать, напыщенные.
Дэнни пожал плечами:
— Я писал по велению сердца, товарищ Фраина.
— Революции нужны люди не с сердцем, а с головой. Ум и точность — вот самые ценные качества для нашей партии.
Дэнни кивнул.
— Значит, вы хотели бы сотрудничать в нашей газете. Верно я понимаю?
— Очень хотел бы.
— В этой работе мало романтического. Да, время от времени вы будете писать, но главным образом — работать в типографии, раскладывать корреспонденцию, печатать на конвертах фамилии и адреса. Сумеете?
— Конечно, — ответил Дэнни.
Фраина снял с языка табачную крошку и бросил в пепельницу.
— Приходите в контору в следующую пятницу. Посмотрим, как у вас будет получаться.
«Как все просто, — подумал Дэнни. — Как все просто».
Выйдя из «Октября», он увидел, что Луис Фраина и Петр Главяк шагают перед ним, а Натан Бишоп спешит по мостовой, чтобы открыть заднюю дверцу «олдсмобиля». И тут по пустынной улице разнесся звук выстрела. Петр Главяк сбил Фраину с ног и прикрыл своим телом. Очки Фраины отлетели в канаву. Стрелявший показался из подъезда соседнего дома. Дэнни сорвал крышку с мусорного бака, выбил у него пистолет и ударил его в лоб. Завыли сирены. Дэнни еще раз врезал ему крышкой, и тот сел на задницу.
Он повернулся: Главяк запихивал Фраину на заднее сиденье, стоя на подножке. Натан Бишоп запрыгнул в переднюю дверцу и отчаянно замахал Дэнни:
— Сюда!
Но тут стрелявший схватил Дэнни за лодыжку и дернул на себя. Дэнни грохнулся на тротуар так сильно, что даже подпрыгнул.
Патрульная машина свернула на Колумбус-авеню.
— Газуйте! — крикнул Дэнни.
— Узнай, он из белых? — завопил Главяк, и «олдсмобиль» с визгом сорвался с места и скрылся из виду.
Два копа из первой патрульной машины ринулись в ресторан, затолкав обратно официантку и двоих мужчин, вышедших на шум. Захлопнули за собой дверь. Тут же появилась еще одна патрульная машина, резко затормозила, въехав передними колесами на тротуар. Из нее, ухмыляясь, вылез Маккенна. Джерри Гамильтон выпустил лодыжку Дэнни. Они поднялись на ноги. Вместе с Маккенной к ним подскочили двое патрульных и оттащили их к машине.
— Вполне натурально получилось, как по-твоему? — осведомился Маккенна.
Гамильтон потер лоб:
— У меня кровь идет, сукин ты сын.
— Я старался не бить в лицо, — заметил Дэнни.
Гамильтон сплюнул на мостовую кровь:
— Да я тебе порву…
Дэнни навис над ним:
— Я могу тебя прямо отсюда отправить в больницу, черт дери. Хочешь, бандюга?
— Эй, почему это он думает, что может со мной так разговаривать?
— Потому что имеет право. — Маккенна похлопал их по плечам. — По местам, джентльмены.
— Я не шучу, — произнес Дэнни. — Как, хочешь со мной схватиться?
Гамильтон отвел взгляд:
— Я так просто сказал.
— Ты так просто сказал, — повторил Дэнни.
— Господа, — призвал Маккенна.
Дэнни и Джерри положили руки на капот патрульной машины, и Маккенна торжественно их обыскал.
— Бред, — шепнул Дэнни. — Они поймут, что дело нечисто.
— Ерунда, — возразил Маккенна. — Позор вам, о маловеры.
Маккенна надел на них расстегнутые наручники и затолкал на заднее сиденье машины. Сел за руль и повез их по Харрисон-авеню.
Гамильтон сказал:
— Знаешь чего? Если я хоть раз тебя встречу не по службе…
— Тогда что? — осведомился Дэнни. — Заплачешь о своей глупости?
Маккенна привез Дэнни к его конспиративной квартире в Роксбери, остановившись на обочине в полуквартале от здания.
— Как себя чувствуешь?
Честно говоря, Дэнни чувствовал, что ему хочется плакать. Не по какой-то определенной причине, а от общей, всепоглощающей усталости. Он потер лицо ладонями:
— Все в порядке.
— Ты своей стрельбой выбил потроха из террориста-макаронника всего четыре часа назад, а потом под чужим именем отправился на встречу с другим возможным террористом и…
— Черт дери, Эдди, они не…
— Что ты сказал?
— …не террористы, черт возьми. Они коммунисты. Они бы с удовольствием посмотрели, как правительство рушится. Согласен. Но они не бомбисты.
— Ты наивен, мой мальчик.
— Пусть так. — Дэнни потянулся к ручке дверцы.
— Дэн.
Маккенна положил ему руку на плечо.
Дэнни ждал.
— За эти два месяца от тебя требовали слишком многого, это верно, Господь свидетель. Но ты уже скоро, совсем скоро получишь свой золотой значок. И все будет замечательно.
Дэнни кивнул, чтобы Эдди отпустил его плечо. Эдди так и сделал.
— Не будет, — произнес Дэнни и вылез из машины.
На другой день в исповедальне храма, куда он никогда раньше не заходил, Дэнни встал на колени и перекрестился.
— От тебя пахнет спиртным, — заметил священник.
— Потому что я пил, отче. Я бы поделился, но бутылка осталась у меня в квартире.
— Ты пришел исповедаться, сын мой?
— Не знаю.
— Как ты можешь этого не знать? Либо ты грешил, либо нет.
— Вчера я стрелял в человека, и он умер. Возле церкви. Думаю, вы об этом уже слышали.
— Да, я слышал. Этот человек был террорист.
— Да. Я попал в него три раза. Пытался попасть пять, — уточнил Дэнни, — но два раза промазал. Вот в чем штука, отче… Вы ведь мне скажете, что я поступил правильно. Да?
— Лишь Господь…
— Тот человек хотел взорвать церковь.
— Ты поступил правильно.
— Но он мертв. Я стер его с лица земли. И я не могу избавиться от ощущения…
Последовало долгое молчание, оно казалось еще более долгим, потому что это была церковная тишина, здесь пахло ладаном и мылом, здесь все было обито толстым бархатом и темным деревом.
— От какого ощущения?
— Что мы, я и этот парень, которого я убил, мы с ним в одной лохани. Понимаете?
— Ты выражаешься туманно.
— Простите, — сказал Дэнни. — Я о большой лохани дерьма, черт побери. Ясно? И в ней…
— Выбирай выражения.
— …в ней не живут ни богатые, ни власть имущие, так ведь? Туда они скидывают все отбросы, о которых не желают думать. И суть в том…
— Ты в храме Божьем.
— …суть в том, отче… От нас требуется, чтобы мы вели себя как паиньки и просто уходили, когда надобность в нас отпадает. Принимали то, что они нам дают, пили это, ели это, ходили ради этого на лапках и повторяли: «Ммм, еще, пожалуйста. Спасибо». И знаете, отче, с меня хватит, черт дери.
— Сейчас же уходи.
— Ухожу. Вы со мной?
— Полагаю, тебе следует протрезветь.
— А я полагаю, что вам следует вылезти из этого мавзолея и увидеть, как на самом деле живет ваша паства. Вы давно это делали, отче?
— Я…