твенно регламентируемой деятельности. Модель эта предполагает также эвдемонизм, понимание счастья как душевного покоя, следствия свободы от страстей. Мудрый человек схож с гомеровскими олимпийцами с их «неугасимым смехом», бесстрастностью и блаженной полнотой. Кроме того, мудрец является гностиком (в описании очень ценимого украинским философом Климента Александрийского), реализующим себя в практике самопознания (способ постижения Абсолюта), медитации над сакральным текстом, исполнении заповедей и педагогической («сократической») функции воспитания людей в добродетели. Идеальный гностик – смеющийся Христос («Эпикур – Христос»), в понимании которого Сковородою существенно ослаблена сотериологическая функция.
«Верховнейшею наукою» Сковорода признает «богословие», понимаемое как наука о самопознании и достижении человеком счастья (такая интерпретация характерна для украинской барочной литературы – например, у Касяяна Саковича, Антония Радивиловского, Димитрия Ростовского и др.). Однако γνώθι σεαυτόν Сковороды существенно отличается от практики покаянного «истязания совести»: Сковорода интровертирует платоновское познание «эйдосов» вещей, превращая его в самопознание. Таким образом, философская Любовь («вечный союз между богом и человеком»), т. е. сила, причащающая «внешнего», эмпирического человека к его вечной «идее», предстает своеобразной переработкой платоновского учения об Эросе в духе библейской антропологии. «Метафизические свойства платоновской идеи, – вечность, божественность, ноуменальность, красоту и благость, – Сковорода переносит на неповторимую личность человека, взятую в ее умопостигаемой глубине, и платоническое явление Эроса и философской влюбленности становится для него прежде всего внутренним фактом духовной жизни».[18] Поэтому этика Сковороды не носит нормативного, «безличного» характера, она «автономна», существенно индивидуальна и конкретна. Предмет любви и влечения, к которому стремится душа мудреца, не вне его, как у Платона, а внутри. Так достигается у Сковороды единение платоновского ερος'а с христианской каритативной любовью-αγαπη в феномене «мудрого нарциссизма».
В самопознании человек открывает, что сущность его не исчерпывается одной интеллектуалистичной стороной. Существо человека в его сердце, его воле. Отсюда достаточно критическое отношение Сковороды к отвлеченному, уводящему от самопознания и изменения своего бытийного статуса, знанию. «…Мы в посторонних Околичностях чрез-чур любопытны, рачительны и проницательны, измерили Море, Землю, Воздух, Небеса и обеспокоили брюхо Земное ради Металлов, размежевали Планеты, доискались в Луне Гор, Рек и Городов, нашли Закомплетных Мiров неисчетное Множество, строим непонятные Машины, засыпаем бездны, воспящаем и привлекаем Стремленiя водная, чтоденно новые Опыты и дикiя Изображенiя. Боже мой! Чего мы не Умеем! Чего не можем! Но то Горе, что при всем том, кажется, чегось великаго не достает» (С.512). Человек познает не для того, чтобы отвлечено знать, а для того, чтобы истинно быть, возрастать в истине, изменять привычные параметры своего существования навстречу ее божественной полноте.
Серьезно философствующих учеников Григорий Сковорода не имел и школы не создал. Однако личность Сковороды, его идеи и образы – прямо или опосредовано – получили разнообразное отражение в сочинениях позднейших украинских и русских мыслителей и писателей, таких как Василь Капнист, Памфил Юркевич, Василий Нарежный, Николай Гоголь, Лев Толстой, Николай Лесков, Александр Потебня, Пантелеймон Кулиш, Андрей Белый, Владимир Эрн, Павел Флоренский, Павло Тычина, Максим Рыльский, Владимир Нарбут, Анатолий Мариенгоф, Михаил Булгаков, Николай Заболоцкий, Арсений Тарковский, Венедикт Ерофеев и др.[19]
О. В. МАРЧЕНКО,
доктор философских наук,
профессор РГГУ (Москва)
Песни стихи басни
Из «Сада[20] Божественных песен»[21]
Песнь 10-я
Из сего зерна: Блажен муж, который в премудрости умрет и который в разуме своем поучается святыне
Всякому городу нрав и права[22];
Всяка имеет свой ум голова;
Всякому сердцу своя есть любовь,
Всякому горлу свой есть вкус каков, —
А мне одна только в свете думá,
А мне одно только нейдет с ума.
Петр для чинов углы панские трет,
Федька-купец при аршине все лжет.
Тот строит дом свой на новый манер,
Тот все в процентах, пожалуй, поверь! —
А мне одна только в свете думá,
А мне одно только нейдет с ума.
Тот непрестанно стягает грунтá,
Сей иностранны заводит скотá.
Те формируют на ловлю собак,
Сих шумит дом от гостей, как кабак, —
А мне одна только в свете думá,
А мне одно только нейдет с ума.
Строит на свой тон юриста права,
С диспут студенту трещит голова.
Тех беспокоит Венерин амур,
Всякому голову мучит свой дур, —
А мне одна только в свете думá,
Как умереть бы мне не без ума.
Смерть страшна, замашная коса!
Ты не щадишь и царских волосов.
Ты не глядишь, где мужик, а где царь, —
Все жерешь так, как солому пожар.
Кто ж на ее плюет острую сталь?
Тот, чья совесть, как чистый хрусталь…
Конец
Песнь 11-я
В конце сего: Бездна бездну призывает, сиречь: В законе господнем воля его. Дал бы тебе воду живу, воле – волю и бездне твоей бездну мою.
Нельзя бездны океана горстью персти забросать,
Нельзя огненного стана скудной капле прохлаждать.
Возможет ли в темной яскине гулять орел?
Так, как в поднебесный край вылетев он отсель?
Так не будет сыт плотским дух.
Бездна дух есть в человеке, вод всех ширший и небес.
Не насытишь тем вовеки, что пленяет зрак очес.
Отсюда-то скука внутри скрежет, тоска, печаль,
Отсюда несытость, из капли жар горший встал.
Знай: не будет сыт плотским дух.
О род плотский! Невежды! Доколе ты тяжкосерд?
Возведи сердечны вежды! Взглянь вверх на небесну твердь.
Чему ты не ищешь знать, что то зовется бог?
Чему не толчешь, чтоб увидеть его ты мог?
Бездна бездну удовлит вдруг.
Конец
Песнь 12-я
Из сего зерна: Блаженны нищие духом, т. е.: Премудрость книжника во благовремении празднества и, умаляясь в одеяниях своих, упремудрится
Упразднитесь и разумейте…
1. Не пойду в город богатый. Я буду на полях жить,
Буду век мой коротати, где тихо время бежит.
О дуброва! О зелена! О мати моя родна!
В тебе жизнь увеселенна, в тебе покой, тишина!
2. Города славны, высоки на море печалей пхнут.
Ворота красны, широки в неволю горьку ведут.
О дуброва! О зелена! и прочее.
3. Не хочу ездить за море, не хочу красных одежд:
Под сими кроется горе, печали, страх и мятеж.
О дуброва! и прочее.
4. Не хочу за барабаном итти пленять городов,
Не хочу и штатским саном пугать мелочных чинов.
О дуброва! и прочее.
5. Не хочу и наук новых, кроме здравого ума,
Кроме умностей Христовых, в коих сладостна думá.
О дуброва! и прочее.
6. Ничего я не желатель, кроме хлеба да воды,
Нищета мне есть приятель – давно мы с нею сваты.
О дуброва! и прочее.
7. Со всех имений телесных покой да воля свята.
Кроме вечностей небесных, одна се мне жизнь свята.
О дуброва! и прочее.
8. А если до сих угодий и грех еще победить,
То не знаю, сей выгоды возможет ли лучше быть.
О дуброва! и прочее.
9. Здравствуй, мой милый покой! Вовеки ты будешь мой.
Добро мне быть с тобою: ты мой век будь, а я твой.
О дуброва! О свобода! В тебе я начал мудреть,
До тебя моя природа, в тебе хочу и умереть.
Конец
Песнь 13-я
Из сего: Изойдите из среды их… Приди, брат мой, водворимся на селе. Там родила тебя мать твоя
Ах поля, поля зелены,
Поля цветами распещрены!
Ах долины, яры,
Круглы могилы, бугры!
Ах вы, вод потоки чисты!
Ах вы, берега трависты!
Ах ваши волоса,
Вы, кудрявые леса!
Жаворонок меж полями,
Соловейко меж садами;
Тот, выспрь летя, сверчит,
А сей на ветвях свистит.
А когда взошла денница,
Свищет в тот час всяка птица,
Музыкою воздух
Растворенный шумит вокруг.
Только солнце выникает,
Пастух овцы выгоняет
И на свою свирель
Выдает дрожливу трель.
Пропадайте, думы трудны,
Города премноголюдны!
А я с хлеба куском
Умру на месте таком.
Конец
Песнь 18-я
Господь гордым противится, смиренным же дает благодать.
Ой ты, птичко желтобоко,
Не клади гнезда высоко!
Клади на зеленой травке,
На молоденькой муравке.
Вот ястреб над головою
Висит, хочет ухватить,
Вашею живет он кровью,
Вот, вот когти он острит!
Стоит явор над горою,
Все кивает головою.
Буйны ветры повевают,
Руки явору ломают.
А вербочки шумят низко,
Волокут меня до сна.
Тут течет поточек близко;
Видно воду аж до дна.
На что ж мне замышляти,
Что в селе родила мати?
Нехай у тех мозок рвется,
Кто высоко в гору дмется,
А я буду себе тихо
Коротати милый век.
Так минет меня все лихо,
Счастлив буду человек.
Конец
Песнь 21-я
В конец сего: Возвестил мне, его же возлюбила душа моя; где пасешь, где почиваешь в полудни?
Счастие, где ты живешь? Горлицы, скажите!
В поле ли овцы пасешь? Голубы, взвестите!
О счастие, наш ясный свет,
О счастие, наш красный цвет!
Ты мать и дом, появися, покажися!
Счастие! Где ты живешь? Мудрые, скажите!
В небе ли ты пиво пьешь? Книжники, взвестите!
О счастие, наш ясный свет,
О счастие, наш красный цвет!
Ты мать и дом, появися, покажися!
Книжники се все молчат, птицы тож все немы,
Не говорят, где есть мать, мы же все не вемы.
О счастие… и прочее.
Счастия нет на земле, счастия нет в небе,
Не заключилось в угле, инде искать требе.
О счастие… и прочее.
Небо, земля и луна, звезды все – прощайте!
Все вы мне – гавань дурна, впредь не ожидайте.
О счастие… и прочее.
Все я минул небеса, пускай вдаль обрящу,
И преисподняя вся, пускай его срящу
О счастие… и прочее.
Се мой любезный прескор, скачет младой олень,
Выше небес, выше гор; крын[23] мой – чист, нов, зелен.
О счастие, мой свет ясный!
О счастие, мой цвет красный!
Ты мать и дом, ныне вижу, ныне слышу!
Сладость его есть гортань, очи голубины,
Весь есть любовь и Харрань[24], руки кристаллины.
О счастие… и прочее.
Не прикасайся ко мне, тотчас меня срящешь,
Не обретай меня извне, тотчас обрящешь.
О счастие… и прочее.
Ах! Обрати мне твой взор: он меня воскрыляет,
Выше стихий, выше гор он меня оперяет.
О счастие… и прочее.
Сядем себе, брате мой, сядем для беседы.
Сладок твой глагол живой, чистит мне все беды.
О счастие, мой свет ясный!
О счастие, мой цвет красный!
Ты мать и дом, днесь тебя вижу, днесь тебя слышу.
В полдень ты спишь на горах, стадо пасешь в крынах,
Не в Гергесенских полях и не в их долинах.
О счастие… и прочее.
Конец
Песнь 22-я
Помни последнее твое, и не согрешишь (Сирах). Есть путь, мнящийся быть прав, последнее же его – ад
Распростри вдаль взор твой и разумны лучи,
И конец последний поминай.
Всех твоих дел в какую меть стрела улучит,
Наблюдая всех желаний край,
На каких вещах основал ты дом?
Если камень, то дом соблюдет,
Если ж на песке твоих стать хором,
От лица земли вихрь разметет.
Всяка плоть песок есть и мирска вся слава,
И его вся омерзеет сласть.
Возлюби путь узкий, бегай обща нрава;
Будь твоя, Господь, с Давидом часть[25],
Если нужно вернуться в Сион[26],
То зачем тебе в мир снисхождать?
Путь опасен есть во Иерихон[27],
Живи в граде, он всех нас мать.
Если ж пустился ты в сию дорогу,
Бог скорее путь да преградит,
Ибо знаешь, что снийшовши в бездну многу,
То ум в бездне зол наш не радит.
О ты, кто все дух тот же есть
И число твоих не скудеет лет,
Ты, разбойничьи в нас духи смеси!
Пусть твоя сокрушит буря сеть!
Конец
Песнь 23-я
Из сего: Исчезли в суете дни… Покупая время… Упразднитесь и уразумейте.
О дражайше жизни время,
Коль тебя мы не щадим!
Коль так, как излишне бремя,
Всюду мечем, не глядим!
Будто прожитый час возвратится назад,
Будто реки до своих повернутся ключей,
Будто в наших руках лет до прибавки взять,
Будто наш из бесчисленных составленный век дней.
Для чего ж мы жить желаем
Лет на свете восемьсот,
Ежели мы их теряем
На всяких безделиц род?
Лучше час честно жить, чем скверно целый день.
Лучше один день свят от безбожного года,
Лучше один год чист, чем десяток сквернен,
Лучше в пользе десять лет, чем весь век без плода.
Брось, любезный друг, безделья,
Пресечи толикий вред,
Сей момент примись за дело:
Вот, вот, время уплывет!
Не наше то уже, что прошло мимо нас,
Не наше то, что породит будуща пора,
Днешний день только наш, а не утренний час.
Не знаем, что принесет вечерняя заря,
Если ж не умеешь жить,
Так учись фигуре сей!
Ах, не может всяк вместить
Разум хитрости тоей.
Знаю, что наша жизнь полна суетных врак,
Знаю, что преглупая тварь в свете человек,
Знаю, что чем живет, тем горший он дурак,
Знаю, что слеп тот, кто закладает себе век.
Конец
Rogatus quidam philosophus: quid esset praetiosissimum? Respondit: tempus[28].
Песнь 24-я
Римского пророка Горация[29], претолкована малороссийским диалектом в 1765 году. Она начинается так: Otiam diuos rogat in patenti…[30] и пр. Содержит же благое наставление к спокойной жизни.
О покой наш небесный! Где ты скрылся с наших глаз?
Ты нам обще всем любезный, в разный путь разбил ты нас.
За тобою-то ветрила простирают в кораблях,
Чтоб могли тебя те крылья во чужих сыскать странах.
За тобою маршируют, разоряют города,
Целый век бомбардируют, но достанут ли когда?
Кажется, живут печали во великих больш домах;
Больш спокоен домик малый, если в нужных сыт вещах.
Ах ничем мы не довольны – се источник всех скорбей!
Разных ум затеев полный – вот источник мятежей!
Поудержмо дух несытый! Полно мучить краткий век!
Что ль нам даст край знаменитый? Будешь тоже человек.
Ведь печаль везде летает по земле и по воде,
Сой бес молний всех быстрее может нас сыскать везде.
Будем тем, что бог дал, рады, разобьем мы скорбь шутя,
Полно нас червям съедати, ведь есть чаша всем людям.
Славны, например, герои, но побиты на полях.
Долго кто живет в покое, страждет в старых тот летах.
Вас бог одарил грунтами, но вдруг может то пропасть,
А мой жребий с голяками, но бог мудрости дал часть.
Конец
Nihil est ab omni parte beatum[31].
Песнь 28-я
О тайном внутри и вечном веселье боголюбивых сердец. Из сих зерн: Веселье сердца – жизнь человеку, и радование мужа – долгоденствие. Кто же погубит душу свою меня ради, тот спасет ее. Что пользы человеку, если приобретает мир весь, лишится же души своей?
Возлети на небеса, хоть в версальские леса[32],
Вздень одежду золотую,
Вздень и шапку хоть царскую;
Когда ты невесел, то все ты нищ и гол;
Завоюй земной весь шар, будь народам многим царь,
Что тебе то помогает,
Если внутрь душа рыдает?
Когда ты невесел, то все ты подл и гол.
Брось, пожалуй, думать мне, сколько жителей в луне!
Брось Коперниковски сферы[33]
Глянь в сердечные пещеры!
В душе твоей глагол, вот будешь с ним весел!
Бог есть лучший астроном, он наилучший эконом.
Мать блаженная натура[34]
Не творит ничто же сдура.
Нужнейшее тебе найдешь то сам в себе.
Глянь, пожалуй, внутрь тебя: сыщешь друга внутрь себя,
Сыщешь там вторую волю,
Сыщешь в злой блаженну долю:
В тюрьме твоей там свет, в грязи твоей там цвет.
Правду Августин певал[35]: ада нет и не бывал[36],
Воля – ад, твоя проклята,
Воля наша – печь нам ада.
Зарежь ту волю, друг, то ада нет, ни мук.
Воля! О несытый ад! Все тебе ядь, всем ты яд.
День, ночь челюстьми зеваешь,
Всех без взгляда поглощаешь;
Убей ту душу, брат, так упразднишь весь ад.
Боже! О живой глагол! Кто есть без тебя весел?
Ты един всем жизнь и радость,
Ты един всем рай и сладость!
Убий злу волю в нас, да твой владеет глас!
Дай пренужный дар нам сей; славим Тя, царя царей.
Тя поет и вся Вселенна,
В сем законе сотворенна,
Что нужность не трудна, что трудность не нужна[37].
Конец
Pro memoria, или припоминание.
Самое сущее Августиново слово есть сие: Tolle voluntatem propriam et tolletur infernus – истреби волю собственную, и истребится ад.
Как в зерне мамрийский дуб, так в горчичном его слове скрылась вся высота богословской пирамиды и как бездна жерлом своим пожрала весь Иордан богомудрия. Человеческая воля и Божья суть двое ворот – адовы и небесные. Обретший среди моря своей воли Божью волю обретет кифу, сиречь гавань оную: «На сем камне утвержу всю церковь мою». «Таится сие им, как небеса» и проч. «И земля (се оная обетованная! Смотри, человек) посреди воды…» Если кто преобразил волю в волю Божию, воспевая сие: «Исчезнет сердце мое» и проч. Сему сам Бог есть сердцем. Воля, сердце, любовь, Бог, дух, рай, гавань, блаженство, вечность есть то же. Сей не обуревается, имея сердце оное: «Его же волею все управляются». Августиново слово дышит сим: «Раздерите сердца ваши». «Возьмите иго мое на себя». «Умертвите члены ваши». «Не того хотите… сие творите». «Не есть наше против крови и плоти». «Враги человеку домашние его». «На аспида и василиска наступишь». «Тот сотрет твою главу…» и проч.
Песнь 30-я
Из сего древнего стиха:
Τῆς ὥρας ἁπὸλαυε ταχύ γὰρ πάντα γηράσϰει:
῞Εν ϑέρος ἐξ ἐρίφου τραχὺν ἔϑηϰε τράγον.
Сиречь:
Наслаждайся дней твоих, все бо вмале стареет:
В одно лето из козленка стал косматых! цап.
Осень нам проходит, а весна прошла,
Мать козленка родит, как весна пришла.
Едва лето запало, а козля цапом стало,
Цап бородатый.
Ах, отвергнем печали! Ах, век наш краткий, малый!
Будь сладкая жизнь!
Кто грусть во утробе носит завсегда,
Тот лежит во гробе, не жил никогда.
Ах, утеха и радость! О сердечная сладость!
Прямая ты жизнь.
Не красна долготою, но красна добротою,
Как песнь, так и жизнь.
Жив бог милосердый, я его люблю.
Он мне камень твердый; сладко грусть терплю.
Он жив, не умирая, живет же с ним живая
Моя и душа.
А кому он не служит, пускай тот бедный тужит
Прямой сирота.
Хочешь ли жить в сласти? Не завидь нигде.
Будь сыт малой части, не убойся везде.
Плюнь на гробные прахи и на детские страхи;
Покой – смерть, не вред.
Так живал афинейский, так живал и еврейский
Епикур – Христос.
Конец
Сложена во время открытия Харьковского наместничества, когда я скитался в монастыре Сеннянском.
Григорий Варсава Сковорода.