ило до террасы, где он стоял. Лицо его почти касалось стекла, но, как ни странно, лучше видя его, я лишь осознала, насколько четким был его образ прежде. Спустя несколько секунд он скрылся, но я поняла, что он успел увидеть и узнать меня; и мне показалось, будто я глядела на него долгие годы и знала его всегда. Впрочем, на этот раз случилось кое-что, чего не было тогда; его взгляд сквозь стекло был устремлен на мое лицо, такой же глубокий и тяжелый, но на мгновение он отвернулся, и я заметила, что он посмотрел на несколько предметов в комнате, один за другим. Тотчас потрясение мое усилилось оттого, что я поняла: не ко мне он приходил сюда. Он приходил к кому-то другому.
Вспышка понимания – понимания, вызванного ужасом, – произвела на меня чрезвычайное воздействие: в моей душе внезапно завибрировали струны долга и отваги. Я говорю «отваги», потому что, без сомнения, зашла уже очень далеко. Выскочив из комнаты, я добежала до входной двери, молнией вылетела на аллею, обошла, не мешкая, террасу и, завернув за угол, осмотрелась. Но смотреть было не на что – посетитель исчез. Я остановилась, едва не упала, чувствуя истинное облегчение, но продолжала осматриваться окрест – давая незнакомцу время появиться вновь. Время, говорю я, но сколько оно длилось? Сейчас я не могу судить о длительности этих событий. Видимо, способность к измерению оставила меня тогда: они не могли длиться столько, сколько мне казалось. Терраса и все вокруг нее: газон и сад за ним, доступная взгляду часть парка – все было абсолютно пустынно. Я видела заросли кустарника и высокие деревья, но я помню, как твердо была уверена, что он за ними не прячется. Он мог там быть, мог не быть; но раз я его не вижу, значит, его нет. За это соображение я уцепилась; затем, вместо того, чтобы вернуться тем же путем, я по наитию подошла к окну столовой, смутно понимая, что должна постоять там, где находился пришелец.
Так я и сделала: приложила лицо к раме и посмотрела, как он, внутрь комнаты. Будто нарочно, для полного сходства, из холла в столовую вошла Гроуз, как я до того. Это позволило мне представить, что перед тем происходило со мной. Она увидела меня, как я – пришельца; она застыла на месте, как я; от меня ей как бы передалась часть пережитого шока. Она побледнела, и я спросила себя, была ли я так же бледна. Она коротко взглянула и отступила, повторяя мой путь, и я поняла, что она сейчас выйдет из дому, обогнет его, и мы встретимся здесь. Я осталась на месте и, поджидая ее, думала о разных вещах. Но только об одном я здесь упомяну. Меня удивило, почему она тоже испугалась.
О, экономка дала мне ответ, как только, обогнув угол, появилась передо мной.
– Ради всего святого, что случилось? – Она теперь раскраснелась и запыхалась. Я промолчала, пока она не подошла поближе.
– Со мной? – наверно, мне удалось изобразить удивление. – А что, видно?
– Вы побелели, как полотно. Ужасно выглядите.
Я задумалась; я могла без стеснения использовать эти слова, чтобы разрушить ее неведение. Необходимость уважать стеснительность Гроуз упала без шороха с моих плеч, и если я на мгновение заколебалась, то вовсе не оттого, что хотела отступить. Я протянула руку, и экономка взяла ее; я держала крепко, мне нравилось ощущать близость к ней. В робко растущем удивлении Гроуз я нашла некоторую поддержку.
– Вы пришли, чтобы идти со мною в церковь, я понимаю, но пойти не смогу.
– С вами что-то случилось?
– Да, и вам следует это узнать. Я выглядела странно?
– Через окно? Просто страшно!
– Неудивительно, – сказала я, – меня сильно испугали.
По лицу Гроуз было ясно видно, что она пугаться не желает, и все же она слишком хорошо помнила свое место, чтобы не разделить со мною любую явную неприятность. О да, само собой подразумевалось, что она должна!
– То, что вы увидели из столовой минуту назад, – это последствие испуга. А то, что видела я – чуть раньше, – было гораздо хуже.
– Что же это такое? – рука экономки дернулась.
– Крайне странный человек. Он глядел в окно.
– Что за человек?
– Не имею ни малейшего понятия.
Миссис Гроуз без толку огляделась.
– Куда же он делся?
– Я и этого не знаю.
– А раньше вы его видали?
– Да, один раз. На старой башне.
Она смогла лишь пристальнее поглядеть на меня.
– Вы хотите сказать, что это посторонний?
– О, именно так!
– И вы мне ничего не сказали?
– Нет. У меня были причины. Но теперь, когда вы сами догадались…
Этот выпад Гроуз выдержала с округлившимися глазами.
– Да я не догадывалась! – сказала она простодушно. – Куда мне, ежели вы представления не имеете?
– Ни малейшего.
– Вы его видели только на башне?
– И вот только что на этом месте.
– Что же он делал-то на башне? – Гроуз снова огляделась.
– Просто стоял и смотрел на меня сверху.
Экономка на минутку задумалась.
– Это был джентльмен?
– Нет, – мне задумываться не нужно было. Она уставилась на меня, удивленная еще сильнее. – Нет.
– Значит, никто из наших? Никто из деревенских?
– Никто, никто. Вам я не говорила, но сама проверила.
Она вздохнула с облегчением, и это было, как ни странно, к лучшему. Правда, это было еще не все.
– Но ежели он не джентльмен…
– То что он собой представляет? Он – кошмар.
– Кошмар?
– Он… Господи, помоги мне, я не знаю, что это!
Гроуз огляделась в третий раз, всматриваясь в туманную дымку, затем, собравшись с духом, резко переменила тему:
– Нам пора уже быть в церкви.
– О, я не в состоянии сейчас идти в церковь!
– Разве это не пойдет вам на пользу?
– Это не пойдет на пользу им! – Я кивком указала на дом.
– Вы о детях?
– Я не могу сейчас их оставить.
– Вы боитесь?..
– Я боюсь его, – откровенно призналась я.
Широкое лицо Гроуз впервые отразило отдаленные проблески угрызений совести; я как-то уловила, что у нее забрезжила мысль, не внушенная ранее мною и потому пока неясная мне. Сейчас я припоминаю, что сразу надумала выведать у нее это что-то, видимо связанное с ее явным желанием узнать побольше.
– Когда это было… на башне?
– Примерно в середине месяца. И в тот же час.
– Было уже почти темно, – пробормотала Гроуз.
– О нет, отнюдь. Я видела его так же ясно, как вас.
– Но как же он попал туда?
– И как оттуда вышел? – засмеялась я. – У меня не было возможности спросить у него! А сегодня вечером, как видите, он не сумел пройти внутрь.
– Он только подглядывает?
– Надеюсь, что этим и ограничится! – Я отняла свою руку, и экономка слегка отодвинулась. Я немного выждала и произнесла: – Вы идите в церковь. До свиданья. Я должна посторожить.
Она медленно обернулась ко мне.
– Вы за них боитесь?
Мы обменялись еще одним долгим взглядом.
– А вы нет?
Вместо ответа она подошла к окну и на минуту прильнула лицом к стеклу.
– Вы сейчас видите то, что мог видеть он, – заметила я.
Она не пошевелилась.
– Как долго он простоял здесь?
– Пока я не вышла, чтобы встретиться с ним.
Гроуз наконец обернулась, и выражение ее лица стало иным.
– А я бы не смогла выйти…
– Да и я бы тоже! – снова засмеялась я. – Но вышла. Ведь это мой долг.
– И мой также, – ответила она и добавила: – На кого он похож?
– Я была бы рада рассказать вам, но… Но он не похож ни на кого.
– Ни на кого? – отозвалась она.
– Он не носит шляпы, – видя по лицу Гроуз, что уже одна эта деталь, видимо, знакомой картины, заставила ее насторожиться, я стала добавлять мазок за мазком. – У него рыжие волосы, ярко-рыжие и курчавые, лицо бледное, удлиненное, с прямыми, правильными чертами, и маленькие, скорее забавные, бакенбарды, тоже рыжие. Брови у него более темные, выгнутые дугой и кажутся очень подвижными. Взгляд острый, странный, ужасный; но глаза, насколько я помню, небольшие и как бы застывшие. Рот широкий, губы тонкие, и он гладко выбрит, если не считать бакенбард. Вообще мне показалось, что он похож на актера.
– На актера! – вот уж на кого в тот момент миссис Гроуз была не похожа совсем.
– Я актеров не видала, но они, наверно, таковы. Он высокий, подвижный, осанистый, – продолжала я, – но не джентльмен, нет-нет, никак!
Лицо моей соратницы бледнело по мере того, как я все это выкладывала, глаза округлялись все сильнее, и даже рот приоткрылся.
– Джентльмен? – ахнула она недоуменно, сбитая с толку. – Он – джентльмен?
– Вы, кажется, с ним знакомы?
Она явно пыталась как-то сдержаться.
– А он действительно красивый?
– Весьма! – воскликнула я, поняв, как можно ей помочь.
– А одежда?..
– С чужого плеча. Приличная, но шито не на него.
У экономки вырвался сдавленный утвердительный стон:
– Это вещи хозяина!
– Итак, вы все-таки его знаете?
Она замялась лишь на миг.
– Квинт! – выкрикнула она.
– Кто такой Квинт?
– Питер Квинт – личный слуга хозяина, камердинером был, когда он здесь жил!
– Когда хозяин жил здесь?
Все еще едва дыша, но стараясь мне угодить, она наконец выразилась точнее:
– Он шляп никогда не носил, зато… ну, понимаете, в гардеробе недосчитались нескольких жилетов. Они оба были здесь, в прошлом году. Потом хозяин уехал, а Квинт остался один.
Чуточку помолчав, я уточнила:
– Один?
– Один с нами, – затем другим, глухим тоном она добавила: – На хозяйстве.
– И что же с ним стало?
Она медлила с ответом так долго, что это меня заинтриговало еще сильнее.
– Его тут уже нет тоже, – выговорила она наконец.
– Куда-то уехал?
Лицо ее приняло неописуемое выражение.
– Бог знает куда! Он умер.
– Умер? – я почти выкрикнула это слово.
Гроуз постаралась выпрямиться, придала своей позе уверенность, чтобы соответствовать раскрываемой тайне.
– Да. Мистер Квинт умер.