Основываясь на теории невероятности, которую я объяснил вот этому моему другу, я сделал вывод, что рано или поздно, однако обязательно, вы изберете маршрут по Гилфорд-стрит, Рассел-сквер и Грейт-Рассел-стрит, и я знал, что если буду наблюдать достаточно долго, то увижу вас. Но как я мог бы распознать своего искомого человека? Заметив уличного художника напротив своей квартиры, я договорился с ним, что он будет ежедневно рисовать большую руку, в том виде, который всем нам так хорошо известен, на стене над своим рабочим местом. Я рассчитывал, что незнакомец, проходя мимо и внезапно увидев знак, которого так страшится, обязательно выдаст свои чувства. Остальное вы знаете. Ах, поймать вас всего лишь часом позже – это было, признаюсь, мастерски сделано! Исходя из того, что вы занимали одну и ту же квартиру много лет, хотя в этих кварталах жильцы весьма часто меняются, я решил, что вы человек устойчивых привычек, и не сомневался, что, придя в себя после испуга, вы возобновите прогулку по Оксфорд-стрит. Вы так и сделали, пройдя по Нью-Оксфорд-стрит, а я поджидал вас на углу.
– Ваша логика великолепна, – сказал Селби. – Могу добавить, что я прошелся по Оксфорд-стрит и в ту ночь, когда умер сэр Томас Вивиэн. Думаю, мне больше сказать нечего.
– Совсем чуть-чуть, – напомнил Дайсон. – Как насчет сокровищ?
– Я бы предпочел не затрагивать эту тему, – сказал Селби, и лоб его у висков побелел.
– О, это нелепо, сэр, мы не шантажисты. Кроме того, вы же в нашей власти, не забывайте!
– Раз уж вы так настроены, мистер Дайсон, я должен сообщить, что вернулся на то место в горах и прошел немного дальше.
Он запнулся; его рот приоткрылся, губы искривились, он тяжело задышал, всхлипывая.
– Ну-ну, – сказал Дайсон, – я позволю себе предположить, что вы преуспели.
– Преуспел, – сделав усилие над собою, продолжил Селби, – да, я так преуспел, что адское пламя будет вовеки жечь мою душу. Из того ужасного дома под горой я унес лишь одну вещь; она лежала чуть дальше того места, где я нашел кремневый нож.
– Почему же вы не взяли больше?
Все тело несчастного явственно съежилось, осело; лицо пожелтело как воск, испарина выступила над бровями. Зрелище было и потрясающее, и ужасное, а голос зазвучал как шипение змеи.
– Потому что хранители клада все еще там, и я видел их, а еще из-за этого, – он извлек из кармана и показал странное золотое изделие.
– Вот, – сказал он, – это – Муки Козы.
Филипс и Дайсон разом вскрикнули от ужаса, разглядев отвратительную непристойность фигурки.
– Уберите это, спрячьте, бога ради!
– Это все, что я оттуда унес, – сказал Селби. – Вас не удивляет, что я не задержался надолго там, где обитают существа, недалеко ушедшие от животных, и где хранятся вещи в тысячу раз худшие, чем эта?
– Возьмите и это, – сказал Дайсон, – я взял ее с собой, думал, может пригодиться. – Он достал черную табличку и вручил трясущемуся, мерзкому пришельцу. – А теперь, – сказал Дайсон, – не изволите ли выйти вон?
Двое друзей некоторое время сидели молча, глядя друг на друга с тревогой в глазах, с трясущимися губами.
– Хочу признаться, что поверил ему, – сказал Филипс.
– Мой дорогой Филипс, – откликнулся Дайсон, подойдя к окну и широко раскрыв его. – Я теперь не знаю, насколько были, в конечном счете, абсурдны мои ошибки в этом странном деле.
Перевод Алины Немировой
Персонажам рассказа пришлось немало походить по улицам «таинственного» Лондона, но их маршруты хорошо известны всякому, кто там живал. Как ни удивительно, местом действия послужили отнюдь не какие-нибудь трущобы. Чтобы дать читателю понятие о контрасте между фоном и событиями рассказа, ниже мы приводим краткие сведения о топографии Лондона.
Практически все упомянутые улицы относятся к району в центральной части города – Блумсбери. Хотя с начала XIX века район утратил престижность среди высшего общества, он вскоре стал и доныне традиционно является центром интеллектуальной жизни столицы. На его территории находятся:
– Блумсбери-сквер. Площадь с озеленением; к северу от нее проходит Грейт-Рассел-стрит (см. ниже).
– Грейз-Инн-роуд (Grays Inn Road). Центр юридической деятельности, здесь располагается одна из четырех коллегий профессиональных юристов Лондона. Тут же – несколько высших учебных заведений, в 1895 г. все они уже существовали.
– Грейт-Рассел-стрит (Great Russell Street). На этой улице находится упоминаемый в тексте Музей – подразумевается прославленный Британский музей, главный историко-археологический музей Великобритании и один из крупнейших музеев мира. На западе она примыкает к Тоттенхэм-Корт-роуд (см. ниже).
– Гилфорд-стрит (Guildford Street), названная по имени политического деятеля графа Гилфорда. Ведет к северо-востоку от Рассел-сквер до Грейз-Инн-роуд.
– Рассел-сквер (Russell Square) – большая, почти квадратная площадь с садом. Рядом с ней располагаются главные корпуса Лондонского университета и Британский музей.
Другая важная локация – Холборн, на юго-востоке. Это старинная улица с прилегающими к ней кварталами, которая названа по речке, ныне не существующей. Западная часть Холборна служит границей района Блумсбери. Отсюда на запад проходит Нью-Оксфорд-стрит.
– Ред-Лайон-сквер (Red Lion Square) – маленькая площадь в Холборне, называется в память о гостинице Red Lion («Красный лев»), некогда тут существовавшей. Начиная с 1860-х годов уже не считалась фешенебельным местом жительства.
– Тоттенхэм-Корт-роуд (Tottenham Court Road) – очередной реликт истории, бывшая дорога к королевскому поместью, считается восточной границей Блумсбери. Еще в 1877 году здесь были фермы с коровниками, ныне – важная деловая и торговая магистраль. Доходит до Оксфорд-стрит.
– Юстон-роуд (Euston Road) – прозаического происхождения, служила для перегонки скота на городской рынок в обход территории центра. Пересекается с северной оконечностью Тоттенхэм-Корт-роуд.
Оксфорд-стрит, по которой так любил гулять мистер Селби, относится к другому району – это одна из основных улиц Вестминстера. Отсюда она ведет на восток, в сторону Холборна. Изначально – часть древнеримской дороги, в настоящее время – самая оживленная торговая улица Европы, известная главным образом своими разнообразными и богатыми магазинами. На каждое Рождество улица украшается праздничными огнями.
Все перечисленные выше места входят в более крупный район, Вест-Энд (West End) – это западная часть центра Лондона, в которой сосредоточены театральная и концертная жизнь, музеи, правительственные учреждения, университеты и колледжи, а также элитная недвижимость и магазины. Наличие квартиры или офиса в Вест-Энде считается залогом успешности и респектабельности.
Вне Вест-Энда располагаются лишь несколько точек, упомянутых в тексте:
– Кларкенуэлл (Clerkenwell, «Колодец клириков») – древний пригород, сейчас – округ в юго-западной части Лондона. Колодец, давший ему название, отыскали в 1924 г. Образует западную границу Холборна.
– Пекхэм (Peckham) почти до конца XIX века был маленькой, тихой деревушкой, окруженной полями. Почтовую карету до Лондона даже сопровождала охрана, – были возможны нападения грабителей!
– Уилзден (Willesden) – действительно отдаленное селение на северо-западе от Лондона, пригород, заселенный в основном «средним классом»; официально вошел в состав столицы только в 1933 г.
– Госпиталь Св. Томаса был основан монахами-августинцами в 1106 г. Носит имя Томаса Бекета, архиепископа Кентерберийского. За века не раз менял помещение, ныне это огромное здание в самом центре Лондона на берегу Темзы. Здание, в котором работал д-р Вивиэн, начали строить в 1868 г., первый камень фундамента был заложен лично королевой Викторией.
Белые люди
– Колдовство и святость, – сказал Амброуз, – только они реальны. То и другое – экстаз, побег от обычной жизни.
Котгрейв заинтересованно слушал. Старый друг привел его в этот обветшалый дом в северном предместье и провел через старый сад в ту комнату, где Амброуз Отшельник дремал и мечтал над своими книгами.
– Да, – продолжал Амброуз, – колдовство живет в своих детях. Многие, я полагаю, едят сухие корки и пьют воду с радостью бесконечно более острой, чем та, какую когда-либо испытывал подлинный гурман.
– Вы говорите о святых?
– И о грешниках тоже. Думаю, вы впадаете в очень распространенное заблуждение, ограничивая духовный мир высшим благом, – высшее зло тоже имеет в нем свою долю. Простой плотский, чувственный человек может быть великим грешником не больше, чем великим святым. Большинство из нас просто равнодушные, запутанные существа; мы блуждаем по миру, не понимая значения и внутреннего смысла вещей, – следовательно, наше зло и наше добро одинаково второсортны и незначительны.
– И вы считаете, что великий грешник столь же аскетичен, как и великий святой?
– Великие люди всех мастей отказываются от несовершенных копий и обращаются к совершенным оригиналам. Я не сомневаюсь, что многие из самых высоких святых никогда не совершали «доброго дела» – если использовать эти слова в их обычном смысле. И, с другой стороны, были такие, которые прощупали самую глубину греха, за всю свою жизнь ни разу не сделав «дурного дела».
Он вышел из комнаты на минуту, и Котгрейв в восторге повернулся к своему другу и поблагодарил его за это знакомство.
– Он грандиозен, – сказал Котгрейв. – Никогда прежде не видел подобных сумасшедших.
Амброуз вернулся с виски и щедро налил обоим. Он яростно хулил трезвенников, сам держа в руках бутыль сельтерской воды, и собирался продолжать монолог, налив себе стакан, но его перебил Котгрейв.
– Это невыносимо, знаете ли, – сказал он. – Ваши парадоксы слишком чудовищны. Человек может быть великим грешником и тем не менее никогда не сделать ничего грешного? Полно!
– Вы очень ошибаетесь, – ответил Амброуз. – Я никогда не создаю парадоксов. Хотел бы я… Я лишь говорю, что человек может иметь изысканное пристрастие к Romanée Conti