С севера на юг, с востока на запад, от реки до моря-океана, от пути до перепутья протянулась широкая дороженька, всем дорогам большая и многотрудная. По той дороженьке шли три девицы, дочери Иродовы, а в руках несли прутья ивовые. Шли они в мир кости сушить, тело рушить и знобить, недугами и тоской-кручиной мучать. С востока на запад, с севера на юг, от реки до моря-океана, на путях-перепутьях выросла шелковая травушка-муравушка, а во травушке, во муравушке той схоронилась тоска-кручина, а сидела она и думу думала, как людей изводить, крушить, мучать, чтобы света белого он не взвидели.
С севера на восток, с востока на запад, от реки до моря-океана, посреди Москвы белокаменной высится терем боярский, а в тереме том, в просторной светлице сидит красная девица, тоской и печалью изводится.
Вы, дочери Иродовы, не ходите по дороженьке в мир кости сушить, тело рушить и знобить, недугами и тоской-кручиной мучать, а идите во чистое поле, просторное и широкое, с шелковою травушкою-муравушкою, где скрывается тоска-кручина, и повелите вы тоске-кручине, чтобы она изгнала из сердца девичьего, у рабе Божией (имя), тоску и печаль лютую. А если не повинуется вам тоска-кручина, вы ударьте прутами ивовыми о землю. Слово мое крепко. Заговариваю им крепко-накрепко. А кто мой заговор разрушить решится, провалиться ему сквозь землю, в тартарары.
Как выкатилось красное солнышко из-за моря-океана, моря Хвалынского, выходил ясный месяц из-под синей тучи в небе звездном, собирались облака густые, собирались издалека, собирались также сизые птицы лететь во град белокаменный, а в том граде белокаменном породила меня моя матушка (имя) и, рожая, тихо молвила-пришептывала: «Будь ты, мое дитятко ненаглядное, цел и невредим от стрел острых и пищалей, от пушек тяжелых и снарядов, от кулачных бойцов и борцов; борцам тебя не требовать, ратными орудиям и стрелам не разить, копьем не колоть, топором и саблей не сечь, обухом тебя бить – не убить, ножом – не зарезать, ведуньям и колдунам в обман не вводить, молодцам не вредить, а тебе быть соколом быстрокрылым, а им быть дроздами. Будь тело твое крепче белого камня Алатыря, а будь ты сам: в доме – отцом добрым, в поле – молодцом удалым, в ратном деле – удальцом и храбрецом, в миру – на любование, на пиру свадебном – без малого ухищрения, с отцом и матерью в миру, с суженой в ладу, с детьми в согласии». Скреплю заговор свой материнским заповеданием, а быть ему во всем, как сказано, вовеки нерушимо. Рать могучая, сердце мое ретивое, заговор мой всему превозмог.
Выйду я, раб Божий (имя), во чистое поле, сяду на зеленый луг, на траву шелковую, а в зеленом лугу есть травы могучия, в них сила неведомая, силы той видимо-невидимо. Сорву я, раб Божий (имя), три травинки, три травинки-былинки: одна – белая, вторая – красная, третья – черная. Черную былинку отдам черному ворону, тому ворону, что свил гнездо на семи дубах высоких, а в гнезде том хранится уздечка бранная с коня вороного, коня вороного богатырского; красную былинку закину за море-океан, на далекий остров Буян, под меч-кладенец; белую былинку заткну за пояс расписной, а поясе том зашит-схоронен, завит колчан с калеными стрелами, со стрелами дедовскими, стрелами татарскими. Та красная былинка принесет мне меч-кладенец, черная былинка отдаст колчан со стрелами. Я возьму тот меч и пойду сражаться с лихими ворогами, отобью лихоимцев чужеземных. А уздечку ту наброшу на коня богатырского, коня ярого, с тем колчаном, калеными стрелами одолею ворогов-супостатов. Заговариваю я словом моим крепким ратного человека, раба Божиего (имя), на битву с сим заговором. Заговор мой крепок, подобно камню Алатырю, и нерушим.
На море-океане, на славном острове Буяне сидит богатырь, храбрый молодец, в темнице-неволе заточен. К тебе обращаюсь я, добрый молодец, с покорищем. Отдают меня братья родные в рать княжескую, отдают меня одинокого, неженатого, а в рати княжеской мне худо будет, добра не видать, по добру не жить. Отвечал добрый молодец: «Рад бы я тебе помочь, постоять за тебя в деле ратном, да крепки цепи и кандалы, крепка неволя, горька истома. Заговариваю я раба Божиего (имя) идти на дело ратное во всем потому, как заповедовал мне мой родной батюшка. А коли будешь ты ратным человеком, будь сбережен от погибели: от топора, от пищали, от стрелы, от бердыша, от татарского, от казанского, от булата, от пики, от единоборца, от кулачного бойца, от всякого врага-супостата, от всей поганой рати, от литовских богатырей, от черных людей, от ведьм и колдунов, от бабьих зазоров, от недугов, от печалей, от напастей, от хитрой немочи. Да будет тебе стрела не стрела, топор не топор, бердыш не бердыш, пищаль не пищаль, татарская сила не сила, казанская рать не рать, черные люди не черные люди, бабьи зазоры не зазоры, богатыри не богатыри, пики не пики, недуги не недуги. Верчусь, кручусь от стрел, топоров, пищалей, пик, бердышей, татарской злой силы, казанской рати, черных людей и недугов. Отмахнусь по сею минуту, по сей час, по сей день, на весь век».
Встану я, раб Божий (имя), рано поутру, рано-ранешенько, утренней зоренькой, умоюсь водою студеною, утрусь землицей сырою, схоронюсь за стеною каменною, кремлевскою. Ты, стена каменная, кремлевская, сбереги от ворогов, бей супостатов, злобных татар и татарченков, а был бы я лишь цел и невредим. Лягу я поздно, на зореньке вечерней, лягу на сырую землю, во стану ратном, богатырском. А в том стану ратном есть храбрые и могучие богатыри княжеские, из дальних краев, со всей ратной Русской земли. Вы, богатыри храбрые и могучие, бейте татар, пополните всю татарскую землю, а был бы я лишь цел да невредим. Пойду я во кровавую рать татарскую, буду бить ворогов-супостатов, а был бы лишь я цел да невредим. Вы, раны кровавые, не болите, не щипите; вы, раны кровавые, бойцов храбрых, меня не погубите, вы, пищали, меня не доставайте, не десятерите, а был бы я лишь цел да невредим. Заговариваю я раба Божиего (имя), человека ратного, сбирающегося на битву жестокую, моим крепким словом, словом надежным и нерушимым. Чур, моему слову конец, делу венец!
Крепко-накрепко завяжу я, раб Божий (имя),
пять узлов стрельцу всякому, человеку немирному, супостату-лихоимцу неверному на луках, пищалях и другом всяческом орудии. Вы, узлы крепкие, преградите стрельцам все пути-дороженьки, сбейте все пищали, спутайте луки, разломайте стрелы и всяческие другие орудия. И стрельцы бы из луков и пищалей не били, а стрелы и орудия их до меня не долетали бы, меня не доставали бы, меня не побивали бы. В узлах тех сокрыта сила могучая, сила нерушимая, сила могучая змеиная, от змея двадцатиглавого, того змея, что сидит на море-океане, на черном острове Буяне, в медном доме, того змея, что убит был двадцатью храбрыми молодцами под двадцатью дубами. В узлах тех скрыты змеиные головы, головы защитные. Заговариваю я раба Божиего (имя), человека ратного, сбирающегося на битву кровавую, моим крепким и надежным словом, заговариваю крепко-накрепко. Чур, моему заговору конец, делу венец!
За широкими долами, за высокими горами разлилось море-океан, море железное, холодное. В море том есть высокий столб, медный, а на том столбе стоит пастух чугунный. Стоит столб от самой земли, небо подпирает, с востока на запад. Тот пастух глаголет своим детям: «Железу, булату красному и синему, укладу, меди, стали, свинцу, олову, злату-серебру, проволоке, камням, стрелам и пищалям, кулачным бойцам и борцам – наш большой завет: подите вы прочь, железо, камни, свинец, в свою землю от раба Божиего (имя), а дерево – к берегу, а перья – к горлице, а горлица – в небо, а клей – в рыбину, а рыбина – в сине море-океан, сокройтесь навсегда от раба Божиего (имя)». А повелел он ножу острому, топору и всякой рогатине, кинжалу, стрелам, пищали, кулачным бойцам и борцам быть тихими, смиренными и покорными. А повелел он не давать выстреливать в меня и поражать раборцам из пищалей, а повелел выхватить из луков тетивы, из колчанов – стрелы и бросить их на землю. А будет мое тело крепче каменьев, тверже булата, одежды мои пусть будут мне надежным панцирем и кольчугой. Слово мое крепко. Замыкаю его замками железными, ключи бросаю под горюч камень Алатырь. А как у замков смычки крепки, так и мое слово крепко и нерушимо.
Как летел орел из-за синего моря-океана, разбросал он каменья и кремницы по всему свету, по крутым берегам, по широким долам, по высоким горам. Бросил он громовую стрелу в сырую землю. Как появилась от кремня и кремницы искра огненная, так и от громовой стрелы – пламя высокое, как выходила на небо туча черная, туча грозная, как
поливал частый дождичек, что им повиновались и покорились селитра и порох, став смирнехонькими. Как дождь воды не пробил, не разрушил, так и меня, доброго молодца (имя) и коня моего, друга верного, искры в пути воинском не пробивали, тело пусть мое будет крепче камня Алатыря. Как от воды каменья и пузыри отпрядывают-отскакивают, так от ратных орудий отпрядывали бы от меня, раба Божиего (имя), селитра и порох горючие. Аминь, аминь, аминь.
За широкою рекою, за Волгою, в понизовье, стоит тереме расписной, высокий, а сидит в том тереме красная девица красоты невиданной. Сидит, прихорашивается, прокрашается, людям похваляется ратным делом. В правой руке держит она пули свинцовые, а в левой – медные. А в ногах у нее лежат пули каменные. Ты, девица красная, красота неописуемая, забери ружья: немецкие, татарские, турецкие, мордовские, аглицкие, черкесские, всех языков и супостатов-неприятелей. Забери невидимой рукой у ворогов ружья. Будут ли супостаты стрелять из ружьев, их пули были бы не пули, а пошли ты пули те во сырую землю, в чистом поле ратном. А был бы я, раб Божий (имя), на той войне невредим, а были бы одежды мои мне кольчугой, надежным и крепким панцирем. Слово мое крепче камня, тверже золота. Замыкаю его замком надежным, а ключ бросаю в бездонное море-океан, под бел-горюч камень Алатырь. Как морю-океану не услыхать, каменьев не увидать, ключа не доставать, так меня пули не разить, не убивать по сей час, по сей день, по конец века.