Вокруг бывшего сельпо бродили тощие грязно-белые куры, безуспешно разыскивающие среди старого пыльного гравия что-нибудь съестное. Петуха среди них Фил не заметил. Наверное, петух оказался умнее своих наложниц и сообразил, что там, у вагончика ничего нет. Люди в магазин не ходят, а значит, и еде взяться неоткуда.
Ближайший магазин, где можно было купить водки или еще чего-то спиртного или хотя бы того, из чего можно это спиртное изготовить, находился в двадцати восьми километрах от Прасковьино, в райцентре. Фил сомневался, что старый пастух в состоянии более или менее регулярно мотаться в райцентр за водкой.
Фила отправили в эту глухомань на разведку, разобраться, так сказать на месте и дать отмашку собирать экспедицию, если информация будет соответствовать действительности. Самому было строго-настрого приказано никуда не лезть (мало ли что?), сидеть в Прасковьино и ждать подхода группы уфологов с оборудованием. Если же Дверь окажется очередной мулькой, Филу надлежало вернуться и, скоренько собравшись догонять группу, уехавшую в Псковскую область неделю назад для установления контакта с диковинным лесным зверем — получеловеком-полумедведем. Там тоже информация была не очень-то достоверная, но Псковская область рядом…
В деревне Фил насчитал тридцать семь домов с подворьями, но большая часть из них пустовала. Брошенные дома со временем превратились в медленно уходящие в землю развалины с крышами, поросшими даже не кустами — деревьями. Дома походили на склепы. Заходить в них было не безопасно — крыши, которые еще держались, могли рухнуть в любой момент.
Деревня умирала. Пахотные поля, на одном из которых встал на вечную стоянку ржавый и разграбленный трактор «Беларусь», заросли кустарником и травой, поля для выпаса буйно зеленели, но пастись на них было некому. Последнюю буренку, наверное, закололи в разгар перестройки. Молодежь разбежалась, и теперь в Прасковьино вековали одни старики. У них оставались огородишки, с них и жили. Да еще куры…
Жили непонятно зачем, наверное, просто ждали конца.
— Вы точно видели Дверь, Прокоп Андреевич? — Фил решил на следующий день еще раз попытать старика.
— Чё?
— Я говорю, точно видели Дверь? Вам не привиделось?
— Ну.
— Что «ну»? Видели или нет?
— Выпить есть чё, сынок? — прохрипел отставной пастух, Фил с трудом разобрал. — Говорить не могу. В глотке того… язык застреёт. А иттить рано еще…
— Куда идти?
— Чё?
Фил вздохнул и вытащил из кармана брезентовой, видавшей виды штормовки чекушку водки. Готовясь в экспедицию, он специально взял с собой мелкую фасовку, зная по собственному опыту, что аборигены, жители подобных Прасковьино деревень, обессиленные овощной диетой быстро выходят из строя от излишне принятого алкоголя и после двухсот пятидесяти граммов перестают быть адекватными собеседниками. Да и опасно им давать больше, может организм не выдержать.
Прокоп Андреевич неуверенно и неловко свернул колпачок и жадно припал к бутылочке, как теленок к сиське. Отпив половину, крякнул, скривившись, вздрогнул всем телом. Потом аккуратно завинтил крышку, сунул бутылку в засаленный карман лопнувшего под мышками пиджака и заявил так же хрипло, но вполне членораздельно:
— Плохую нынче водку делают. Не то, чё раньше. Из заграничной пшеницы, небось, делают. А заграничная пшеница — дерьмо. Вот помню в семьдесят втором… я в армию тогда уходил… — Старик замолчал, задумался.
— Продолжаем разговор? — предложил Фил.
— Про чё?
— Про Дверь.
— А чё про неё?.. Дверь, как дверь. Ты, сынка про какую дверь?
— Про ту, о которой вы, Прокоп Андреевич мне уже рассказывали. Вчера вечером. Помните?
— А… — догадался старик, — про ту… Так рассказывал же уже, сам говоришь. Чё еще долдонить?
— Понимаете, Прокоп Андреевич, я — ученый. Уфолог. Мне про эту Дверь все знать надо. — Свою «ученость» Фил слегка преувеличил. Немного подумав, добавил: — Я еще один пузырек дам за информацию о Двери. Идет?
— Водки? Да не нужна мне твоя водка. Плохая у тебя водка.
— А что надо?
Прокоп Андреевич грустно посмотрел в сторону — на зеленые поля.
— Стадо надо. Коров, быков, телочек… Жеребенков.
— Да где ж я… — Фил беспомощно развел руками, — жеребенков вам достану?
— Это я так, — сказал пастух и замолчал. Посмотрел на золотое горлышко бутылки, выглядывающее из кармана, но пить не стал.
— Так вы видели Дверь?
Старик молча кивнул.
— И что? И какая она?
Прокоп Андреевич изобразил в воздухе нечто волнистое и, одновременно, прямоугольное:
— Огненная. С самых краев — темно-красная. Как бы малиновая. А в середке белый свет.
— А почему вы решили, что этот объект — Дверь?
— Дык! Как дверь она. — Прокоп Андреевич стал снова! чертить перед носом Фила прямоугольник. — Только ручки нет, а так — дверь и дверь. Большая, высокая. Я такую большую дверь один раз видел. В наших-то домах, в деревенских такие не ставят.
— И где вы эту Дверь видели?
— В военкомате. В райцентре. Я в семьдесят втором… Только она с ручками была, и огня вокруг нее не было.
— Я не о той двери спрашиваю, что в райцентре, — слегка разозлился Фил, — я про ту, которая якобы здесь, в Прасковьино. Которую якобы вы видели и еще двое ваших односельчан.
— А-а-а, про эту… — Пастух махнул рукой на запад, в зеленую даль лугов, погрустнел и уточнил: — Там. У самого болота. За дальним выпасом.
— А в каком часу это было?
— Нет у меня часов-то. Солнце садилось уже. Я в это время стадо в деревню гнал. Раньше…
«В девять тридцать вечера, — подумал Фил, — или около того».
Все сходилось. Не только с первым рассказом Прокопа Андреевича, но и с рассказами двух других жителей Прасковьино, видевших Дверь. Это могло быть правдой, если только они все не сговорились.
— Вы заходили в нее?
Прокоп Андреевич кряхтя поднялся с завалинки и молча ушел в дом. Он и в первый раз отказался отвечать на этот вопрос. Двое других очевидцев говорили, что нет, не заходили они туда. Испугались шибко. Дверь видели, а зайти не решились.
Почему-то Фил подумал, что старый Прокоп в Дверь заходил. Если конечно она вообще существует.
О Двери уфологи узнали от одного из бывших жителей Прасковьино Сергея Ивановича Колеватова. Здесь, в деревне оставалась у Колеватова мать. Она умерла недавно, Сергей Иванович приезжал в Прасковьино ее хоронить. Узнал про Дверь и решил сообщить в Уфологический Центр. Было решено отправить на разведку Филиппа Чугунова, или попросту — Фила, одного из молодых сотрудников Центра.
— Прокоп Андреевич! — позвал Фил. Старик не ответил. Фил взошел на крыльцо (три скрипучих ступеньки) и заглянул внутрь дома. Позвал еще раз: — Прокоп Андреевич! Можно я зайду?
Снова молчание. Фил вошел в дом. Дед стоял у грязного окна и рассматривал этикетку на чекушке.
— Прокоп Андреевич, я зайду?
Старик взглянул на уфолога, буркнул: «Зашел уже» и, приложив горлышко бутылочки к губам, забулькал. Потом вытер губы, тряхнул головой (Б-р-р!) и сел на лавку. Похлопал рядом с собой — садись, мол, чего уж — и сказал:
— Плохая водка…
Фил сел рядом.
— Совсем плохая, — уточнил Прокоп Андреевич.
— У меня коньяк есть, — сообщил Фил. Только он у меня не с собой. Там, где я остановился.
— А где ты остановился? — заинтересовался старик.
— Татьяна Никифоровна приютила.
— Так это рядом. Через три дома.
— Да, — согласился Фил, — рядом. Принести?
— Неси. Я вообще-то коньяк не очень… но… рано мне туда еще иттить…
«Куда ему все время надо „иттить“?», — думал Фил, выходя из дома пастуха. — «И почему рано?».
Вернулся он быстро, минут через пять. Кроме бутылки дагестанского коньяка «Лезгинка» Фил захватил с собой каральку сухой копченой колбасы, упаковку галет, банку консервированного ананаса и лимон.
Старик по-прежнему сидел на лавке и грустно смотрел в окно на зеленые поля для выпаса.
Прежде чем разлить коньяк, Фил взял со стола замызганный граненый стакан и чашку, черную от заварки, сходил во двор к рукомойнику и тщательно вымыл посуду. Заходя в дом, случайно задел кроссовкой одну из бутылок, строем стоявших в сенях и занимавших весь угол. Бутылка с характерным грохотком покатилась к двери. Фил нагнулся, неаккуратно взяв стакан и чашку в одну руку, и поднял бутылку, чтобы вернуть ее к собратьям. Взгляд задержался на этикетке — зеленой с надписью «Московская». Но удивило не это. Внизу шло мелкими золотыми буквами — СССР, а на обратной стороне этикетки стояла дата выработки — ноябрь 1972 года. У старого хрыча запас, что ли, с советских времен? Схоронен где-то, туда он и ходит. Но почему «рано иттить»? Потому что его клад на видном месте? Но на видных местах подобного рода клады не устраивают. Странно… И вдруг в памяти всплыло: «Вот помню, в семьдесят втором я в армию тогда уходил…». Так сколько же старому Прокопу лет, если в семьдесят втором он уходил в армию?!.
Выпили по первой. Фил плеснул помаленьку, берег старика для беседы. К ананасам и лимону пастух отнесся с недоверием, только взглянул на деликатесы, отломил кусок колбасы и стал старательно жевать.
— Жестковата колбаска, — пожаловался он, — а зубы уже того… Но ничё, как-нибудь осилю.
— А вы, Прокоп Андреевич, ананасик, — предложил Фил.
— Сам ты ананасик, — обиделся старик.
— Да я вот что имею в виду, — Фил зацепил двузубым лезвием складного универсального ножика нежно-желтый кругляш.
— А, — понял старик, — это…
— Это ананас. Вкусная штучка, между прочим. К коньяку — самое то!
— Не-а, — помотал седой головой Прокоп Андреевич. — Не в коня корм. Я уж лучше колбасу помусолю. Давненько колбасы не едал.
Фил налил еще по чуть-чуть. Спросил осторожно:
— А вы какого года рождения, Прокоп Андреевич? Говорили, что в семьдесят втором в армию уходили. На срочную?
Старик кивнул.
— Я с пятьдесят четвертого. А в армию аккурат в семьдесят втором и уходил. Как положено, восемнадцать сполнилось и пошел служить.