Значит, есть ещё время передумать!
Главный судья кивает, и дама-охранница отпирает клетку. Спрашивает:
— Поможете ей вернуться в камеру?
Помогу ли я!
Кидаюсь к Рите.
Рита, цветочек мой, зачем же ты так?
Я поднимаю её на руки — хрупкое тело с оковами на ногах. Цепи волочатся за нами по коридору и безумно громко звенят.
Клетку катят следом.
Я заношу Риту в камеру и кладу на кучку соломы. Клетку устанавливают рядом.
Дверь за нами запирается.
В камере, на цепи, в клетке… Средневековая дикость. За что?! За любовь к людям? За щенячий азарт в работе? За чрезмерную чувствительность или за силу духа? За честность? Это всё тоже пережитки Средневековья?
Я прижимаюсь губами к узким ладошкам. Её веки слабо подрагивают, она шепчет:
— Севка, как же хорошо, что ты рядом…
— Да, я рядом, милая моя, хорошая…
— И ты будешь со мной, когда все закончится…
Я закрываю ей губы ладонью. Зачем тратить силы на слова?
— Конечно, я всегда буду с тобой! Прошу тебя, подумай! Мы покончим с этими… жуткими формальностями и вернёмся домой. Не клином же свет сошёлся на эссенциалии, в конце-то концов! Поездишь по миру, слетаешь на море… Ты была на море?
Она еле заметно качает головой.
— Вот видишь, а теперь у нас будет время! Посмотрим другие страны, начнём новую жизнь! А помогать людям можно не только через паутину! Хочешь быть учительницей? А библиотекарем? Или хотя бы — донором?
Рита обнимает меня, звякают цепи.
— Я люблю тебя, Севка, — бормочет она, — ты ведь не бросишь моих? Не оставишь? Дёминых с их сыном-наркоманом, Власкиных с их семейными дрязгами, обещаешь?
— «Обещаешь», — вздыхаю.
Эх, Ритка-Ритка! О ком ты печёшься! Разве кто-нибудь из них пришёл? Хоть один исцелённый сказал слово в твою защиту? Что они понимают, люди. Им же себя отдаёшь, самым дорогим рискуешь — жизнью. А вот и награда — костёр… Знаю, что невиновные не горят, но — как? Никто не объяснял, даже Ольга отмолчалась.
Да помогу, куда я денусь. Если не…
Недолго мне удалось посидеть с ней. Я уговорил Ритку выпить немного воды, и вскоре она заснула. Сразу же загремела дверь, вошла в камеру высокая фигура и поманила меня. Как же не хотелось оставлять Риту одну! Но просить не решался, и так понятно, что для меня уже сделали исключение.
Меня приводят в маленький кабинет. За письменным столом сидит Артур. Он немного неловко держит писчее перо, и я наконец вспоминаю, где раньше встречал его. Мы пересекались на практике, работали спасателями на пляже, правда, в разные смены. После травмы руки о лодочный винт ему пришлось расстаться со специальностью корректора. Хотя и странно это. Руки ведь — не главное. С тех пор я его не видел, потому, наверное, сразу и не вспомнил.
Он смотрит на меня, не мигая, но я вижу: понял. Пару мгновений колеблется, признать знакомство или нет.
— Да, Сева, — медленно произносит он, — не уследил ты за девочкой.
Я вздрагиваю. Вижу, как тяжело даются этой бесстрастной машине простые человеческие слова. Как будто проступают сквозь озвучивание инструкций и постулатов. Слабым ветерком слегка приподнимается мелкий песок воспоминаний. Мы снова в нашей юности, хотим исцелять. И не делимся на нарушителей и контролеров.
— Почему такой суровый приговор? Ты же понимаешь, что она не виновата?
Вопрос без ответа. Да я и не ждал его.
Артур перекладывает несколько листов бумаги.
— Здесь подпиши и здесь. Под галочками… — Достает новый бланк. — Сколько у неё осталось клиентов «вне картотеки»?
— Пять семей, — быстро отвечаю я, — дела закрыты и сданы в архив, но кто-нибудь из них иногда приходит на минуту-две за советом. Она их принимает между посетителями…
— Нехорошо оставлять людей без поддержки. Заведите новые дела на каждого члена проблемных семей и распределите их между оставшимися корректорами.
Я немного расслабляюсь, предательски забывая о Рите. Меня оставляют на прежней должности.
— То есть, — нельзя, нельзя быть таким эгоистом, но вопрос срывается сам, — я возвращаюсь в нашу эссенциалию?
— Да. Считай, что ты свое отсидел. У тебя же было достаточно времени подумать?
Да уж! Было. Между сочинением речей в Ритину защиту я невольно наводил в мечтах порядок среди своих подчиненных. Чтобы ни одна умница-красавица больше не посмела действовать самовольно. За каждой буду следить, пусть жалуются на недоверие и «связанные руки». Видели бы они, что такое, руки, связанные крапивой!
— В личном деле Маргариты неуказан адрес родственников. Ты не знаешь, как их найти? Нам придется сообщить о её сожжении. Им будет назначена пенсия.
— Её родители как раз переезжали в деревню со сбитой нумерацией домов, поэтому мы оставили пустые графы… У неё где-то недалеко живёт тётя, она может быстро передать… Артур, — с трудом выговариваю я, — сожжение настоящее?
Да, я глупый, да, наивный. И сожаление Артура относится не только к жизни Риты, но и к моему незнанию.
— Да, Сева.
Теперь уже ноги подкашиваются у меня. Стены водят хоровод, угол стола парит где-то возле моего уха…
Чувствую, как о зубы бьётся стакан. Глотаю слегка горьковатую воду. Понимаю, что из меня только что чуть не выскочило сердце.
— Травяная настойка, укрепляет силы, — Артур усаживает меня на стул и придерживает за плечо, пока я не поймаю равновесие и не смогу откинуться на спинку сам, — Рите будет с ней полегче. Если выпьет ещё немного, то боли почти не почувствует.
— Как же так… Сжигать человека?
— Не человека, — мягко поправляет Артур, — мага, корректора, применившего сверхвоздействие. Думаешь, Постулаты изложены для красоты? Паутина — это не игрушки. Завязал узел — считай, убил. Развязал — спас. Впервые люди получили власть над сущностью. И оставлять её без надзора нельзя. Тех, кто овладел коррекцией, приравняли к магам, а бесконтрольный маг хуже бомбы. В наш век бюрократии всё просто. Заполнил бумагу — вопросов к тебе нет. Мы придумали формы, разработали перекрестные таблицы и повторяющиеся графы. И оценивают их не тупые роботы, а люди! Для нашего общего спокойствия нужно только одно — заполнить бумаги! Ты меня слышишь, Сева? Взять ручку и заполнить чёртовы бумажки!
Он ещё что-то говорит об очищающем действии огня, но я уже не слышу. Рита-Риточка! А ты, видно, служила только Первому Постулату: «Люби людей и помогай им»…
— Но нам ведь всегда говорили: «Невиновные не горят»! — цепляюсь я за последнюю соломинку.
— Не горят, — глухо вторит Артур.
— Но… я не понимаю…
— Ты никогда не видел «сожженных» магов?
— Нет, — вздрагиваю.
Секунду поколебавшись, Артур отпирает ящик и, достав какой-то предмет, кладёт передо мной на стол.
Это слегка оплавленный и почерневший по краям значок. Серебряная паутинка с буквой «А».
Тесный внутренний двор. Костёр похож на бутафорский. Большие вязанки хвороста и чёрный, грубо обтёсанный, столб.
Рита внешне спокойна. Держится на ногах сама. На разложенные у её ног документы старается не смотреть. К блузке прикалывают её значок. С ним Рита сразу выпрямляется и вскидывает голову.
Я стою в первых рядах зрителей, между Распорядителем казни и ответственным за пожаротушение. Справа от нас секретарь, в руках у него планшетка и лист протокола. Он обязан фиксировать наблюдения. Что тут фиксировать…
От повторного предложения признать себя виновной Рита отказывается. Она — корректор, им и останется.
Костёр загорается.
Языки пламени мгновенно заглатывают разноцветные бумаги дипломов и сертификатов. Жар доходит и до меня. Рита почти не шевелится. То ли в самом деле не чувствует боли благодаря настойке, то ли уже не чувствует себя живой.
Юбка и волосы уже давно должны вспыхнуть, но почему-то огонь пока лишь пляшет вокруг Риты безумный танец.
И я не выдерживаю. Кидаюсь к ней. Понимаю, что шансов никаких, что я могу лишь усилить мучения, что раньше надо было бороться, что я полный пень…
Но разбрасываю ногами вязанки и пытаюсь развязать веревки.
Странно, я тоже не чувствую боли. Значок на груди Риты блестит и мерцает. Невольно я пытаюсь найти центр тоненькой паутинки. Мои руки касаются ладоней Риты, и я попадаю в лабиринт её сущности, и мы почему-то блуждаем вдвоем, а впереди светится паутина значка.
И мир накрывает сетью ослепительных лучей… А я вижу сменяющие друг друга картины…
Солнце бьёт в окно кабинета. «Драконье дерево» тянет к нему узкие листочки.
Всего несколько лет потребовалось перспективному терапевту, чтобы получить должность заведующего отделением в районной поликлинике. И вот теперь он с утра до вечера охраняет интересы подчинённых. А вышестоящие пытаются подловить его на новых ошибках.
Светло и чисто. Но многолюдно. Пациенты разных возрастов, как слегка прихворнувшие, так и обладатели целого букета болезней, занимают очередь в четвёртый кабинет. Врач — усталая измождённая женщина, не успевает помочь им всем, она занята бесконечным заполнением амбулаторных карт и бланков отчётности.
Но после встречи с медсестрой, худенькой девушкой Ритой, похожей на взъерошенную африканскую птицу, им становится легче. Больные шутят, что она исцеляет их во время измерения давления.
А Рите осталось совсем немного, чтобы получить диплом…
Лавки мастеровых окружают огромный королевский замок.
Улица пекарей, переулок оружейников, район ткачей…
У скромного каменного домика, зажатого между другими строениями, появляются новые владельцы. Девушка в тёмном плаще и молодой, но уже поседевший мужчина в кольчуге, с тяжёлым мечом на перевязи. На его лице шрамы — много приходилось сражаться.
Наутро они распахивают окна, двери, собственноручно белят стены изнутри известью и втаскивают горшок с «драконьим деревом». Мужчина вешает над дверями вывеску: «Целительница Маргарет». Но молва бежит быстрее, к ним уже и так идут первые посетители…