Битка на меня и не смотрит. Продолжает струны терзать. Сотня ошалевших кошаков такого не издаст. Хоть ты их одновременно за хвосты тяни. Встал, потоптался, за стену держась, привыкая к вертикали – в последнее время все лежал больше, ну, да не по первой. Шаг, другой, дело пошло. Хотя чувствую, эти самые дохлые кошаки в душе поскребывают. Будто и впрямь калечная вписалась не по-детски, а тут ей кидалово. Нет, благородства во мне ни на грош, в наших кругах – кинуть, это как два пальца, и даже легче, но… В общем, чувствую шевеление, как если бы ее калечная видуха в труселях заводила.
Может, ей того и надо? Зудит? А вовсе не от духоты ее так развезло? Но что в себе люблю – здоровые соки. Которые, несмотря на раздрай душевный, по жилам побежали, сдвинули с места и на лестницу вывели. Перил нет, мусор, горы отбитой штукатурки. Одно из гнездовий, откуда люди съехали, а мэрия, обещавшая новое жилье, про обещания забыла. И забила. Кинула. Теперь здесь такие, как Битка, укрываются. Ни электричества, ни воды, сортир – где хочешь и где фантазия позволяет.
То, что перил нет, плохо. Голова кругом, того гляди кувыркнешься. Рановато встал.
Когда вконец сообразил, что из заколдовья не выбраться, многовато времени прошло.
Голова кружилась, поэтому шел плечом к стене, подальше от края лестницы без перил. Сколько этажей? Вряд ли много – иначе как увечная мое тело затащила? И не похоже, что у нее имелись помощники. Разве десяток дохлых котят.
То и дело спотыкался о битые кирпичи. В глазах муть, словно сквозь грязную воду иду. Будто ногами в таз с бетоном, и на дно залива – на корм рыбам. И вокруг вода – вонючая, грязная. Остановиться, переждать, но хотелось побыстрее смыться. Имелось в Битке что-то до жути неприятное.
Опасался ее, по чесноку. По хребту холод – чокнутой что кошака повесить, что допрыгать до двери и запустить костыль в черепушку.
Надо было денег дать, – в башке запоздалая мысль. Как ни крути, за меня вписалась перед Моб Диком. Карманы пощупал и обнаружил – кошелек буль-буль. Одноногая сама о себе позаботилась. И не говорите, что кошелек сам из кармана выпал, когда громилы дубасили.
– Вот сучка! – По-хорошему – подняться да уделать жертву икрометания, отходить ее же костылем, да связываться не хотелось. Сколько там в кошельке, который из чьего-то кармана вытащил, поскольку у меня ему будет лучше? Не успел пересчитать, так как стали пересчитывать ребра.
А лестница все тянулась. Вытягивалась бесконечной спиралью. Делала поворот за поворотом. Не дом, а высоченная сторожевая башня.
Стоп машина!
Замер. Переждал новый приступ головокружения. Развернулся. И побрел обратно.
Потому как понял.
Не выбраться отсюда.
Если с Биткой не разберусь.
Пока поднимался, по сторонам поглядывал. Подыскивал чего потяжелее. Бейсбольную биту, например. Железный прут тоже хорошо. Палка. Булыжник. Кирпич. Ничего. Мусор не в счет. Чем и как ее оприходовать? Стиснул пальцы, критически осмотрел кулаки. Нет, могу и голыми руками вправить мозги, не посмотрю что увечная. Но есть в Битке такое, о что голые руки марать себе дороже. Будто головастика пальцем раздавить. Когда приспичит или настрой имеется, сделаешь не раздумывая. Но сейчас?
Она меня привязала, это да. Привязала так, не выберешься. Для чего? Надо спросить. Вот и спрошу. Вежливо. Чтобы синяков меньше, а боли больше. Нет, как ни крути, а биту бы в самый раз.
Когда вновь вошел в хазу увечной, ее след простыл. Вместо Битки на подоконнике сидела дамочка и задумчиво цедила сигаретку через черный фильтр. Судя по всему, решила поставить рекорд – вытянуть длинную сигаретку так, чтобы столбик пепла дошел до фильтра и не обломился раньше времени. Достойное занятие. А главное – увлекательное. Как раз для дамочки, которая взялась здесь не пойми откуда. Ведь мимо никто не проходил.
– Где одноногая? – спрашиваю как можно грознее, чтобы и виду не подать, будто дамочка меня привлекла.
– Упрыгала, – дамочка спокойно так отвечает. – Превратилась в галку и упрыгала. Кошаков видишь? – Кивает на повешенных. – Кошаков теперь в округе нет.
Что-то туг на соображалку стал. Видать, по башке все ж крепко задели.
– При чем тут кошаки?
– При чем тут одноногая? Ты к ней пришел? Любитель увечных?
Мотаю головой, а сам пялюсь. Прикидываю – доступно или нет. Сговориться и силой можно. Пару тычков в зубы, синяк под глаз, после такой вежливости подобные дамочки строптивостью не страдают.
Но что-то ее насторожило.
– Даже и не думай, удалец, – стряхивает пепел, отщелкивает фильтр так, что он в лоб ударяет. Легко так, невесомо, но тело становится еще более легким и невесомым, отчего удар вколачивает в стену.
Непонятно?
Вот и мне непонятно. Однако стою у стены, прижавшись к ней спиной, а потом складываюсь, что твой нож.
– Вообще-то, есть деловое предложение. – Дамочка двинула стул к тому месту, где сижу, привалившись к стене, и пытаюсь сообразить – а как оно раньше получалось? Ну, в смысле, плавниками двигать?
– Слушаю, – рот, на удивление, открывался. – Слушаю…
– Не надо повторять дважды, – поморщилась дамочка. – Я прекрасно слышу. Но мне льстит твоя готовность к сотрудничеству. Посмотрим, как дело пойдет… Ты про Моб Дика слыхал?
Закашлялся аж. Издевается? Это как если бы она спросила, слышал ли про воду. Или, того хлеще, про удоны. От такого даже чувство юмора вернулось.
– Не-а, – говорю. – Что это вообще такое? Модный магазин?
Дамочка не ответила, достала новую сигаретку, закурила. Немедленно возникло нехорошее предчувствие. Готов поклясться, скурит сигаретку до самого фильтра. А потом опять в лоб щелкнет. Чтоб башка треснула.
– Ладно-ладно, – говорю. – Дыми спокойнее, наслаждайся каждой каплей никотина. Знаю Моб Дика. Да кто его не знает?! Местный авторитет. Держит Цукидзи под контролем. А может, и весь город опутал.
– Так вот, – продолжает, – этот самый Моб Дик кое-что мне задолжал…
– Ха! – невольно вырвалось, хотел продолжить: нет, наверное, в городе людей, которым бы он не задолжал, хотя сам Моб Дик считает, что все у него в должниках ходим. А потому лучше для нее долг Моб Дику простить и зажить долгой, простой жизнью. Если получится.
– Ты что-то хотел сказать?
Затряс башкой. Ну его. Себе дороже. Пускай и дальше фантазирует. Тешит самолюбие. Встречались такие. И у всех препоганое качество – жизнь чересчур короткая. Мрут как мальки. Или как котики у Битки. А потому главная забота – оказаться в этот момент как можно дальше от них. Ну да, это умею.
– Никак нет, – говорю. – Слушаю внимательно. Должок, значит, рассчитываете получить? Благое дело.
Но что-то ей опять не понравилось. Неискренность, может? Пытался, чесслово… В общем, подошла, наклонилась и спросила:
– Будешь хамить, я тебя поцелую, – вроде и слова обычные, но так произнесла, как, наверное, один Моб Дик и мог произнести. Чтоб изнутри все замерзло. – Так что по этому поводу думаешь? Не виляй, говори как есть.
Раз велят, говорю как есть. Ежели у дамочки и есть что выкатить против Моб Дика, то, конечно же, всеми фибрами и жабрами сочувствую, но очень-преочень советую всякие мысли, идеи, надежды, удоны и прочее-прочее, что поддерживает ее веру в справедливость и воздаяние при жизни, – выбросить, плюнуть вослед и растереть туфлей. Ежели, конечно, жизнь свою хоть на грош ценит. И привожу несколько примерчиков, которые случились с теми, кого либо знал, либо мельком видел. Видел, естественно, до того, как их на крючок поймала столь бредовая мысль, будто какой-то Моб Дик чего-то им задолжал. Потому как потом, после попытки должок слупить, искать их в городе бесполезно.
Дамочка слушает, не прерывает. Головкой качает, ногой качает, того гляди туфля с кончиков пальцев соскользнет.
– Ну, что, дорогой, – говорит в ответ. – Слушала тебя, слушала и еще раз убедилась – дураки все. Дураки и трусы.
Имелась наивная мыслишка ее переубедить. Не ради сохранения дамочкиной драгоценной жизни, но исключительно сбережения себя, конечно. Приближаться к Цукидзи, а тем более соваться в него, ох как не хотелось. Хватит и тех громил, что регулярно меня отыскивали и отметеливали. Да по сравнению с тем, чего хотела дамочка, – мелочь. Вроде как шутка. Мало ли кому регулярно перепадает? Главное – дальше живешь и не тужишь.
Но с другой стороны, чутье подсказывало – не отвертеться. Дамочка, что называется, упертая. И зуб на Моб Дика наточила – будь здоров. Всем зубам зуб.
– Ладно-ладно, – вроде как сдался под конец. – Согласен. Иду с тобой сшибать должок с Моб Дика. Тем более свои претензии к нему имеются.
А сам прикидываю – когда и где чокнутую громилам Моб Дика сдать. Там, глядишь, и наказание скостят.
Вряд ли мыслишки на роже написаны. Рожа опухшая и, как твердят случайные подружки, – кирпича просит. Грех обижаться.
– Ты в курсе про удоны? – Как ни вертись, а у дамочки дар к нежданным вопросам. К тому моменту с пола поднялся, от пыли кое-как почистился. Хоть опять ложись, прикидывайся деревяшкой.
– Колдовство, – говорю. – Заклятье. Чем дальше от них, тем жизнь приятнее.
– Экий несмышленыш. Какое же колдовство, если ты сам удон? Думаешь, тебя за просто так громилы Моб Дика за жабры держат? Удача на тебе висит. Только не твоя, не обольщайся. А ихняя, в делишках темных. Но и не заносись, удон из тебя так себе, слабенький, потому и пестуют изредка, для профилактики.
Сунула мне в руки биту. Что делать? Принял, прижал к груди, прям как родную. Ну и уши развесил, потому как в голову стали прокрадываться совсем кислые догады.
– Чувствилище твое работает, как им надо, сечешь?
– Чего не сечь, – бормочу. – Когда бьют по хребту, больно. А другим, наверное, по кайфу.
– Остроумник. – Дамочка язычок высовывает и проводит по губам, отчего губы становятся глянцевыми, будто помадой покрываются. – Не знаю, что ты там переживаешь, когда тебя громилы по хребту охаживают, мне такое не по вкусу, но твои переживания и заставляют удон срабатывать. Ты – ходячее заклинание, как и большинство в городе, сечешь? Моб Дик потому и процветает, что каждого в заклятие превратил. А кто еще держится, тем недолго осталось трепыхаться.