– Что ж…
Тем же вечером на овощном рынке Алик показал мне Реваза.
– Чтоб ты помер, Реваз, – выдохнул я.
С этого дня что-то надломилось во мне, треснуло. Что-то, позволяющее чувствовать себя пускай даже монстром и душегубом, но все еще порядочным человеком. Мы съездили в Турцию. Даша купила себе новые наряды, а мне двубортный костюм и недешевую персоналку. Прошло полгода, год. Я понемногу стал забывать о газетном некрологе с фотографией скоропостижно скончавшегося от сердечной недостаточности Реваза Паташури. А потом в нашу дверь постучался новый проситель, чубатый усач, похожий на хрестоматийного донского казака.
– Григорий, – представился бородач. – Я от Алика. У меня проблемы, нужна помощь. Три миллиона наличными.
Я решил проблемы, отправив на кладбище чету предпринимателей. Затем пришел человек от Григория, за ним снова от Алика, за ними еще и еще.
Мы с Дашей переехали в дорогую квартиру в центре. Купили новенькую, с иголочки «Тойоту». Через год – дачу в пригороде. «Политех» я бросил, учиться дальше, чтобы вкалывать потом за гроши, было ни к чему.
Субботним утром я отправился на дачу навестить увлекшихся на старости лет садоводством родителей. Пятисотый «Мерседес» обошел мою «Тойоту» на пустынном проселке, подрезал и притер к обочине. Когда я выскочил из машины, в живот мне уже глядели круглые слепые глаза обреза двустволки.
– Стой, где стоишь, Улыбка, – каркнул рослый, заросший щетиной молодчик. – Я – Тимур Паташури. Будем говорить, как мужчина с мужчиной. Реваза Паташури помнишь? Это мой отец. Расскажешь, как его убивал!
– Н-никого я не уб-бивал, – запинаясь, выдавил я.
– Врешь, Улыбка. Говори, или пристрелю!
Приcтрелит, понял я отчетливо. Страх хлестанул меня, спеленал, обездвижил. Я был безоружен против этого человека. Провидению, божеству или кому еще, оделившему меня непрошеным даром, необходимо было время. Сутки, двое, а то и больше.
– За что? – разлепил я стиснутые страхом губы.
Вместо ответа щелкнул и встал на боевой взвод курок.
– Постой! – я вдруг нашел выход. – Козел, – расчетливо бросил я. – Пальнешь – убьешься!
Обрез рявкнул. И разорвался у стрелка в руках. Усеченный приклад вмазался ему в горло. Затвор, слетев с крепежа, разворотил лицо. Раскинув руки, Тимур рухнул навзничь, захрипел, засучил ногами. С полминуты я, оторопело улыбаясь, смотрел на умирающего. Затем попятился, упал на водительское сиденье и дал по газам.
Я развернулся и поехал в город. Мысли путались, руки ходили ходуном, с трудом удерживая баранку. Я пришел в себя, лишь когда припарковал «Тойоту», поднялся из гаража в холл и вызвал лифт.
Надо выпить, сбивчиво думал я, пока лифт один за другим сглатывал этажи. Выпить. Забыть о круглых, черных, слепых глазах смерти на вороненом стволе. Сейчас первым же делом выпью. Я механически отпер дверь, переступил порог и увидел… Увидел Алика.
Секунду-другую я не мог понять, что этот человек, нагой и растрепанный, делает у меня дома. Потом Алик шарахнулся, смуглое лицо побледнело, исказилось от страха. Из спальни в одном исподнем выскочила Даша, судорожно залепила ладонями рот, застыла, с ужасом глядя мне в глаза.
Меня скрутило от омерзения и брезгливости.
– Дрянь, – вытолкнул из себя я. – Ну и дрянь.
– Проша, подожди, – запричитала Даша. – Я объясню. Все сейчас объясню. Только не…
– Пропади ты пропадом, – выдохнул я обреченно и с грохотом захлопнул за собой дверь.
Даша пропала пропадом в тот же день. Я больше никогда не видел ее и не знаю, что с нею сталось.
За месяц я, не торгуясь, все продал. Надо было начинать жизнь сызнова, вдалеке, там, где меня никто не знал. В одиночку: я лишь сейчас полностью уразумел, что, по сути, монстр, чудовище. Смертельная угроза для любого и всякого, кто окажется со мной рядом. И еще понял, что опять изменился. Я больше не совестился содеянным. Совсем. Я принял, наконец, свой дар как должное. Мне предстояло с ним жить. Жить я хотел долго.
На такси я подъехал к убогой лечебнице на окраине города, больше походившей на богадельню. Сунул мятую купюру вахтеру и поднялся на третий этаж. Я едва узнал Катю в жалком, неухоженном, слюнявом существе в инвалидной коляске. С минуту я, безмятежно улыбаясь, смотрел на нее.
– Катя, – окликнул я.
Она задрожала, затряслась, затем поникла.
– Не живи больше, Катя, – сказал я. Спустился вниз и велел таксисту везти в аэропорт. Вечером я был в Москве и уже на следующее утро вселился в однокомнатную у Кузнецкого моста.
Я больше не был ничем и никем связан. Мне предстояло изучить, на что я способен. Я стал ставить эксперименты.
– Чтоб тебе онеметь! – пожелал я испитому пенсионеру, вечно матерящемуся на лавке у подъезда при виде меня.
Сутки спустя пенсионера разбил паралич.
– Чтоб вам сгореть! – бросил я обсчитавшей меня кассирше в продуктовом магазинчике напротив.
Пожар случился той же ночью. Магазинчик выгорел дотла.
– Чтоб тебе провалиться! Подавиться! Разбиться! Потонуть! Повеситься! Околеть!
Я улыбался, глядя, как из водосточного люка вытаскивают провалившегося мужика. Как задыхается, судорожно пытаясь глотнуть воздуха, подавившийся рыбной костью доходяга в пивной. Как полицейские суетятся вокруг насмерть разбившегося о придорожное дерево мотоциклиста. Как баграми тащат из пруда на Патриарших мальчишку-утопленника. Как выносят на носилках девчонку из соседнего подъезда, удавившуюся от несчастной любви. Как навзрыд ревет слепая старушенция, у которой внезапно околела собака-поводырь.
Я раздавал несчастья и смерть, с каждым разом все более хладнокровно и обыденно. Я расхаживал и разъезжал по городу, жители которого были в моей власти. Это я решал, жить человеку дальше или лежать под плитой.
Мало-помалу мне стало неинтересно выносить смертные приговоры незнакомым и малознакомым людям. Острота ощущений ушла, мимолетные убийства приелись. Мне захотелось видеть воочию и в деталях, как работает дар.
Я стал знакомиться с женщинами на вокзалах, на автобусных остановках и в метро. Приглашал в ресторан, сочувственно выслушивал нехитрые житейские истории. Подливал в бокал шампанское, смотрел на очередную визави и наслаждался острым ощущением абсолютной власти над ней. Будет ли новая знакомая жить или сегодня же сыграет в ящик, зависело от меня.
Светловолосую сероглазую девушку лет двадцати пяти звали Варей. Муж сбежал от нее, оставив с малолетней дочерью на руках.
– У тебя такая замечательная улыбка, Прохор, – растерянно ковыряя вилкой в салате, сказала Варя. – Я не проститутка, но у меня грошовая зарплата, а нам с Оленькой отчаянно нужны деньги. Она сейчас дома одна, это неподалеку. Хочешь, пойдем ко мне?
Варя провела меня по темному коридору в крошечную, неприбранную, с засаленными обоями спальню. Я поморщился от брезгливости.
– Оленька в соседней комнате, – прошептала Варя, стягивая юбку. – Она нам не помешает. Извини, я немного стесняюсь. Как бы ты хотел?
Я улыбался, глядя на нее, обнаженную. На тонкие ножки, на перечеркнутый горизонтальным шрамом кесарева сечения впалый живот, на скверно выбритый лобок, на круглые налитые груди с бордовыми виноградинами сосков.
Я мог убить ее одним словом. Полюбоваться, как вспухают, взрывая нежную кожу, гнойные волдыри. Как на глазах усыхает грудь, скрючиваются от внезапной подагры руки. Как синеет, корежится от удушья миловидное личико и закатываются серые глаза.
Я медлил. Во мне вдруг шевельнулось давно забытое чувство. Нет, не желание: с тех пор как пропала Даша, я брал женщин походя и бесстрастно. И так же бесстрастно отправлял на тот свет. Жалость, внезапно понял я. Мне почему-то стало жалко эту неухоженную, несмелую брошенку.
– Прохор, что с тобой?
Я тряхнул головой.
– Прости, задумался. Вот деньги, – я наугад вытащил из кармана десяток мятых купюр, не считая, бросил на обшарпанный комод в углу. – Я пойду.
– Тебе нехорошо? – Варя покраснела, серые глаза увлажнились. – Или я совсем не понравилась?
– Да нет же, дело не в этом. Извини.
Я плечом отворил дверь, прикрыл ее за собой. Секунду стоял недвижно, затем, держась за коридорную стену, двинулся в темноте на выход.
– Папа!
От неожиданности я вздрогнул. Застыл, глядя, как в пятно света в дальнем конце коридора ступила круглолицая девчушка в ночной рубахе по коленки.
– Папочка!
Она внезапно бросилась ко мне, и я, не соображая, что делаю, подхватил ее, поднял, прижал к себе.
– Ты не думай, Оленька только тебя так, – закусив губу, пыталась объяснить выскочившая из спальни в наброшенном на голое тело халатике Варя. – Не знаю, отчего. Прости нас, пожалуйста. И забери деньги, ладно?
– Это ты меня прости. Я едва не…
Я осекся. Теплый комок жизни прильнул ко мне, жарко дыша в шею. Я держал Оленьку на руках и думал, что должен бежать, уносить отсюда ноги. Что обычная человеческая жизнь мне заказана. Что…
Мы с Варей уложили Оленьку спать. Потом пили чай на кухне, и я отчаянно пытался заставить себя встать и уйти, чтобы никогда больше не появляться.
Я не ушел. Я проснулся затемно рядом с притулившейся ко мне Варей и долго глядел на нее, спящую, ужасаясь тому, что едва не совершил накануне. Затем я тихо поднялся, выгреб из карманов деньги, добавил к тем, что так и лежали со вчерашнего вечера на комоде. Оделся и, бесшумно ступая, убрался.
На следующий день я пришел опять и снова остался на ночь. Потом еще и еще. Я держал Оленьку на коленях, заплетал пальцы в Варины светло-русые волосы и клялся себе, что больше никому не причиню зла.
Клятву я не сдержал, потому что подошли к концу деньги. Заработать их честным трудом я не мог, поскольку не владел ни единой профессией. Кроме профессии палача.
Я дал объявление в газеты и на рекламные сайты. Оно состояло всего из трех слов: «Решаю любые проблемы». Адрес электронной почты был набран курсивом понизу.
Месяц спустя я получил первое послание. Анонимный наниматель интересовался спецификой моей деятельности и ставками. В ответ я отправил два слова «без разницы» и реквизиты банковского счета. Вскоре на нем появилась приличная сумма – задаток. А вслед за ним новое письмо со ссылкой на блог клиента