Ольга КайДорога феникса
Все началось с неспешного, уверенного стука по барной стойке.
Я как раз колдовала над яшмовым кулоном, но что-то не получалось, краски ложились совсем не так — мазками тяжелыми, неуклюжими, как лапы орка. Скукожившись над столом, я примерялась и так и этак, меняла кисть, рисунок, но сдаваться не собиралась и уже лампу заправила: скоро вечер, а я ведь не успокоюсь, пока не разберусь с этим камнем! Он просто создан для того, чтобы на нем расцвела птица с крыльями цвета заката!.. И этот стук — так некстати!
— Кого там тролли принесли?.. — Отложив работу, я вышла из мастерской.
Он стоял у бара. Высокий, с взъерошенными русыми волосами, в распахнутой кожаной куртке и потертых джинсах. И держался так, словно весь мир был у его ног — и Старый, и Новый.
Рыжая широкополая шляпа лежала рядом, на стойке. Почему-то именно эта шляпа раздражала меня больше всего. Казалось, что под нею спряталась бабочка. Но не радужница или белокрылка, а здоровенный мохнатый бражник. И мне бы не хотелось его выпустить.
— Вы не похожи на самоубийцу, — сказала я.
Он изогнул бровь:
— Разве это помешает вам предложить мне выпить?
На самом деле все началось раньше. Гораздо раньше.
Когда земля за большой водой вдруг стала не просто мечтой, а целью для очень многих. Жители старой земли слушали рассказы о новом вольном мире, садились на корабли и уплывали в неизвестность. А те, кто оставался, слушали уже другие рассказы — о добравшихся и добившихся.
Или когда я, тогда еще глупая любопытная девчонка с тугими косичками, впервые ступила на твердую землю после долгих-долгих дней на судне, подгоняемом слабым, капризным ветром и волшбой корабельного ведуна.
Или когда поселилась в этом доме. На отшибе, в нескольких милях от расположенного в засушливой долине города. Кухонька, пара комнатушек и бар, в котором и десятку посетителей будет тесно. Зато прекрасный вид на железную дорогу и скалу, похожую на серого тролля, который присел в долине и наблюдает за маленькими смешными паровозиками, что ползут мимо с забавным «чух-чух-чух», и вот-вот потянется мощной лапой — поиграться… Скала эта приглянулась отчего-то здешним обитателям как отличное место, чтобы свести счеты с жизнью. Тянет их туда, словно мух на варенье. Мимо моего дома.
И почти все замедляют шаг у открытой веранды бара. Виски у меня паршивенький, последний гном — и тот побрезгует. Я и сама его не пью. Зато настойки разные: орехи и дикие яблоки, полынь, мята, васильки…
— Какой приятный запах! — Она искала повод для разговора.
Для того чтобы свернуть с дороги.
Женщина стояла у веранды: неопределенного возраста, очень высокая, крепкая, с одутловатым лицом и покрасневшими глазами. Плотная светлая юбка с широким тугим поясом, белая блуза с кружевами, скромная шляпка. Осенний ветер трепал широкие рукава, заставляя женщину ежиться.
— Травы, — улыбнулась я. — Что-то вы не по погоде… Проходите, вам не помешает согреться.
Женщина поднялась на веранду, несмело подошла к стойке. Сгребла стопку с настойкой широкой ладонью.
— Вереск? Я помню его запах. Откуда здесь?..
Я лишь пожала плечами. Женщина шмыгнула носом и резким движением опрокинула стопку.
— Ух, — прикрыла рот кружевной манжетой, глянула исподлобья: жалобно и смущенно. — Простите, может быть, у вас есть чай?
Листья только начали желтеть, но воздух становился все прозрачней, и паутинки уже пустились в путь. Моя гостья опустилась в массивное деревянное кресло, ссутулилась, словно пытаясь казаться меньше. Со вздохом сняла шляпку, под которой темные с проседью волосы оказались стянуты в пучок и уложены шишечкой.
— Плед? — предложила я.
Она поколебалась — наверное, все еще хотела выглядеть нарядно. Однако взяла, завернулась в него, поерзала, устраиваясь поудобней. И как-то сразу понятно стало, насколько ей на самом деле не шла та блузка с кружевом. И прическа тоже. И, наверное, вся прежняя жизнь, от которой женщина решила уйти именно этой дорогой.
Обняв чашку, она ненадолго прикрыла глаза.
— А знаете, — сказала, — ваш чай пахнет летом. Нет, воспоминаниями о лете.
Я не стала спорить. Пила чай, смотрела, как ветер, будто прочитав мои мысли, подхватывает ее волосы, растрепывает прическу, прядь за прядью. Как светлеют глаза моей собеседницы, будто отражая прозрачное осеннее небо.
— Долго идти отсюда наверх? — спросила она.
— За полчаса можно дойти.
— Значит, я буду плестись не менее двух. — Гостья неловко улыбнулась: — Одышка.
— К закату успеете. Хотя сегодня пасмурно, красивого заката ждать не стоит.
— И то верно. — Она поплотнее завернулась в плед и высунула ноги из туфель. Наверное, рискнула бы забраться в кресло с ногами, если б не юбка: тугой пояс буквально резал ее пополам. Она все раздумывала, прикидывала… Значит, вересковая настойка, плед и ароматный чай еще не сделали своего дела. — Я не знала, что здесь открылся бар. Совсем на отшибе.
— Здесь хорошо работается. — Я пожала плечами. И тут же заметила, как поежилась моя гостья.
— Наверное. А чем вы занимаетесь, если не секрет?
— Рисую. В основном — расписываю камни.
— Когда-то я тоже рисовала. — Она улыбнулась тепло и грустно, пригубила еще чаю. — Но решила, что это бесполезное занятие. Вы не подумайте, я не… В нашей семье подобное считалось глупостью. Ну вот скажите, к примеру, зачем кому-то понадобится рисованная птица, если можно поглядеть на живую?
Я бы ответила, но… лишь пожала плечами: эскиз моей птицы тогда существовал в набросках, эти наброски висели по комнате, пришпиленные к стенам, и я отчего-то испугалась, что гостья могла о них знать.
— Женщина должна уметь вести хозяйство, шить, готовить, прибираться, поддерживать светские разговоры и проявлять благоразумие. — Она заправила за ухо выбившуюся из прически прядь, ненароком смахнув со стола шляпку и даже этого не заметив. — Сейчас я жалею, что так и не научилась рисовать. Можно было бы делать что-то настоящее, для души.
— Никогда не поздно научиться.
— Да, — и, противореча себе, покачала головой: — Сил нет.
Вздохнув, она подобрала плед и как-то словно осела, растеклась по креслу.
— Устала. Не могу больше. Каждый день заставляю себя встать, надеть что-то, причесаться и идти в контору. Составляю отчеты, свожу счета. Потом снова домой. Раньше по пятницам я покупала пирожные, целую корзину. С ромом и взбитыми сливками. А теперь мне даже пирожных не хочется. Ничего не хочется больше. Смотрю на себя в зеркало, смотрю вокруг — противно. И бессмысленно. Дети далеко, пишут иногда, но… у них другая жизнь, совсем отдельная. Мне там нет места. А в моей жизни не происходит ничего, что имело бы смысл. Но приходится каждый день брать себя в руки и идти куда-то, зачем-то, а потом прятаться в пустой комнате и убивать время до полуночи, потому что у меня бессонница…
Поезд выехал в долину. Разнесся в прозрачном воздухе ритмичный перестук и смолк вдали.
Моя гостья — имени я не спрашивала — говорила и говорила. О далеком вересковом крае, где прошло ее детство, где остались родители, братья и сестры. О том, как познакомилась со своей первой любовью, как слушала его рассказы о неизведанных землях и приключениях, которые ждут смелых и решительных, как поехала за ним через большую воду навстречу призрачной свободе и новой жизни. И как в ответ на известие о беременности ее любимый пропал, и она проплакала месяц, пока не узнала, что он устроился в соседнем городе на железке и что у него теперь другая.
Двойняшек она воспитывала сама, тянула их, крутилась как белка в колесе и видела смысл жизни в них — своих сыновьях. Шестнадцать лет пролетели мигом, дети уехали в поисках лучшей доли, завели семьи вдалеке от родного дома. А она осталась: постаревшая от тягот и волнений. И совершенно одна. Без сбережений. Без семьи. Без друзей.
Без умения и желания жить ради самой себя.
— На работу я не жалуюсь: там давно все по накатанной. Бывает, конечно, задерживали допоздна или просили выйти в выходной. Зато всегда отпускали, когда кто-то из мальчиков болел, или на школьный праздник. И теперь бы отпускали, да некуда мне… И к родителям вернуться не могу — я ведь ослушалась их тогда, а у нас с этим строго, не примут. Только и осталось, что забраться на макушку Серого Тролля и сигануть вниз. — Она окончательно растрепала волосы пятерней, подхватила печенье и теперь катала его по краю блюдца. — Может, в другой жизни я буду умнее и не поеду с бессовестным хвастуном неведомо куда из своего верескового края.
— А если, — я долила ей еще чая, — взять и уехать куда-нибудь, где вы еще не были? В какое-то совершенно сумасшедшее место. Может, там и новое занятие найдется. Новые друзья, новый смысл. Как знать?
— Хватит с меня и одного раза. Да и… — гостья пожала плечами. — Привыкла я здесь. Все знаю, всех знаю. И как вот теперь собраться и рвануть не пойми куда?
— Но ведь вы же собрались. Сегодня.
У самого горизонта солнце вспыхнуло алым из-за туч. Ветер прошелестел листвой в моем скромном саду, свистнул над равниной и гулко ахнул на склоне скалы. Я зажгла светильники и, улучив момент, положила на широкую ладонь собеседницы кулон из яшмы. Толстобокая медведица на нем изогнулась, словно хотела кувыркнуться, да пока раздумывала. Щуря левый глаз, она смотрела на женщину и заговорщицки усмехалась клыкастой пастью.
— Не помешает. — Я смахнула со стойки воображаемые пылинки. Хотелось и шляпу его смахнуть, но… поостереглась. — Что предпочитаете? Джин? Виски с содовой?
— Говорят, у вас прекрасные настойки.
— Кто говорит?
Он промолчал. Только смотрел задумчиво и внимательно, словно ему известно было что-то, что обязательно должна узнать и я. И он ждет удобного момента, потому что новости этой я не обрадуюсь.