— Бьюфорд, а ведь парень сегодня небось получил деньги у старика Финли за работу, — подал голос один из местных выпивох. — Может, он хочет с тобой поделиться, а? Ты уж тогда меня не забудь, хе-хе.
Меня рывком поставили на ноги и обыскали. Кошелек с золотыми монетами перекочевал в руки Бьюфорда. Весь мой заработок за три месяца работы. Его рыжие усы ехидно топорщатся.
— Ты ведь правда хотел со мной поделиться, мистер Слоу? — Бьюфорд достал револьвер и засунул его мне в рот. — Кивни, если я прав.
Комок застревает у меня в горле. Господи, на счету у банды Бьюфорда десятки убийств только в одном этом графстве. Неужели мне предстоит стать еще одной зарубкой на рукояти его пистолета? Я пытаюсь кивнуть. Только бы выйти отсюда живым. Бьюфорд убирает револьвер и, усмехаясь, кидает кошелек на стойку бара.
— Эй, Сэмми, — кричит Далтон бармену. — Мистер Слоу столь добр, что решил оплатить мои долги. Надеюсь, теперь мы в расчете, Сэмми?
— О, конечно, мистер Далтон, — бармен быстро пересчитал монеты и запер их в кассу, — мы очень признательны вам и эээ… мистеру Слоу, который любезно…
— О да, мистер Слоу сама любезность и доброта, не правда ли, джентльмены?! — Бьюфорд подмигнул своим приспешникам. — Такому человеку не пристало работать ковбоем! Ему бы очень подошло петь в церкви или вышивать крестиком, ха-ха! Кстати, какого черта мистер Слоу носит револьвер, а?
Бьюфорд срывает с меня пояс с кобурой. Тяжелый ствол падает на пол. Оружие отца. Я не помню, когда последний раз стрелял.
За окном раздается стук колес. У салуна останавливается повозка старьевщика Киндерли.
Бьюфорд довольно усмехнулся и поманил к себе торговца.
— Эй, мистер Киндерли, у меня есть для тебя хорошее предложение от мистера Слоу. Он очень жаждет избавиться от одной вещицы, которая ему абсолютно не нужна. А взамен он бы хотел взять что-нибудь эээ… более мирное и спокойное. Что-либо из домашней утвари: чайник, кастрюлю, чашки, баклажки. Короче, нет ли у тебя чего такого, а?
— Сэр, — Киндерли поправил сюртук и приосанился, — я могу порекомендовать вам и мистеру Слоу много прекрасных произведений искусства, но позвольте полюбопытствовать — на что вы хотите их обменять?
— Вот на этот ствол, старик. Револьвер, конечно, не ахти, модель старовата, но мы с мистером Слоу не будем особо придирчивы и с удовольствием возьмем взамен какую-нибудь вещицу.
— Сэр, в таком случае я рекомендую вам этот старинный кувшин, привезенный из Персии. Он не очень красив, но…
— Довольно, старик. Бери ствол и давай сюда свой горшок.
— Ну что, Джон Слоу, — Бьюфорд дает мне в руки замызганный грязный кувшин и подводит к дверям салуна, — мы славно повеселились и помогли тебе обрести счастье! Теперь не нужно переживать, что люди будут о тебе судачить — ведь ты больше не ковбой!
Бьюфорд дает мне пинка, и я лечу вниз, пересчитывая ступени.
— Возьми кувшинчик и дуй к девушкам. Можешь помочь им со стиркой и уборкой, ха-ха, — слышу вдогонку голос Бьюфорда. — Только не вздумай больше ходить в джинсах!
Я не помню, как долго я шел по прерии. Несколько часов. Всю ночь. Утро. День. Снова ночь. Комок в горле как будто был у меня с рождения. Я шел и шел, крепко сжимая ручку постылого кувшина. Всякий раз, когда я хотел избавиться от него, что-то останавливало меня. Наверное, я хотел испить чашу позора до дна. Хотел, чтобы каждый встречный тыкал в меня пальцем. Наконец, обессиленный, лег под деревом и тут же уснул. Мне снилось, как я перебил Бьюфорда и всю его шайку огромным мачете. Скормил по кускам всех их голодным койотам и аллигаторам. Как я въехал в салун на белом скакуне, бросил Джини через седло, и мы ускакали за поездом, идущим в закат.
Когда я проснулся, солнце стояло в зените. Я огляделся по сторонам — оказывается, я прошагал с пару десятков миль и переночевал недалеко от границы графства. Там, где начинается Гнилой каньон. Обычно я объезжал стороной эти места — травы здесь росло мало, зато койотов и змей хватало.
Чертовски хотелось пить. Мой взгляд наткнулся на злополучный кувшин — символ моего унижения и позора. Чертыхаясь, я швырнул его с размаха о камни, ожидая увидеть, как разлетятся в стороны осколки, но кувшин и не думал разбиваться. Мне даже показалось, что от удара треснул валун. Я готов был поклясться, что минуту назад на нем не было этой глубокой трещины.
А еще на поверхности заиграли зеленоватые искорки, а из горлышка заструился голубоватый дымок. Я попытался взять кувшин в руки и с криком отдернул ладонь — сосуд обжег пальцы. Из-под позеленевшей крышки кувшина все сильнее и сильнее струился дым.
Достаю из-за голенища сапога нож и поддеваю крышку. Она отскакивает, и поляна окутывается густым дымом, пахнущим смесью конопли и маиса. Я закашлялся и закрыл глаза. Черт подери, мало мне Бьюфорда, так еще и старьевщик подсунул какую-то дрянь, которой травят саранчу на полях.
Когда дым развеялся, я увидел старика в странном наряде. Я повидал немало всякого сброда в нескольких штатах: китайцев и мексиканцев, гуронов и цыган. Я встречал староверов из медвежьей России и переселенцев-бюргеров. Но неизвестно откуда появившийся старик был одет, как фокусник из цирка шапито. Да-да, именно в таком наряде выступал факир, из рукавов которого вылетали голуби и появлялись кролики. Интересно, откуда он взялся здесь — никак отбился от своих?
Старик тем временем несколько раз чихнул, увидел меня и вознес руки вверх. Он быстро забормотал на странном гортанном языке. Поначалу я ни слова не мог разобрать, пока он не щелкнул пальцами.
— Хвала Аллаху, мой господин, что выпустили меня из этого сосуда страданий и боли! Да продлится ваш род в веках и пускай…
Я замотал головой — я еще не слышал о миражах за пределами пустыни. Черт возьми, неужели старик из цирка сбрендил и зачем-то приплел сюда мой злосчастный кувшин?
— Мой господин, да простит Аллах мою дерзость, но я никоим образом не хотел вас напугать или прогневить! Я, смиренный раб лампы, джинн по имени Барак аль Хусейн ибн Рушди, буду рад служить вам, господин!
Раб лампы? Джинн? Кажется, я слышал это слово в детстве. Покойная матушка читала мне на ночь восточные сказки. Но откуда здесь, в прериях, могло взяться это сказочное существо? Да и вообще с чего я должен верить в байки заблудившегося факира из цирка?
Я прокашлялся и сказал:
— Послушайте, мистер. В паре миль отсюда есть железная дорога. Я могу проводить вас…
Старичок яростно замотал головой.
— Мой долг служить вам и исполнять любые ваши желания!
— Мистер факир, мне и так ужасно плохо…
— Смотря что считать ужасно плохим, мой господин! Что печалит вас, о мудрейший? — Старик склонился в поклоне.
Господи, а вдруг старичок — не тихий свихнувшийся факир, которого прогнали из цирка, когда он выжил из ума, а буйный головорез, перерезавший горло всем клоунам? И он набросится на меня, если я начну перечить?
— Эээ… мистер факир…
— Вы можете звать меня как угодно, мой господин, хотя в тех местах, где я вырос, меня звали Барак аль…
— О'кей, я буду звать тебя дядюшка Барак.
— Итак, мой господин, что за печальные мысли омрачают ваше лицо?
— Я был унижен и ограблен, дядюшка Барак. — Сбиваясь, я рассказал факиру мои злоключения.
Выслушав печальную повесть, старичок вознес руки вверх и сказал:
— О Аллах, воистину испытания, которые ты насылаешь на нас, делают нас сильнее перед встречей с Иблисом и его слугами. Ибо… — тут факир забормотал какую-то околесицу про своды небес, сладкоголосых гурий, ждущих за вратами рая, и сады, полные невиданных наслаждений. Сумасшедший факир, казалось, впал в экстаз. Я уже подумал, не дать ли мне потихоньку деру в ближайший перелесок, когда дедок лукаво улыбнулся мне и произнес:
— Не желает ли мой господин разделаться с дерзкими нечестивцами, посмевшими оскорбить его? Есть много способов и средств — огнедышащие драконы, змеи-молнии…
Похоже, старичок хотел научить меня цирковым фокусам — пускать огонь изо рта, глотать шпаги и прочей факирской дребедени. Только Бьюфорда этим не напугать, лишь разозлить. Джини, конечно, будет восхищенно ахать. Нет, это вряд ли мне поможет поквитаться с обидчиками. Спасибо тебе, дедушка, за твою доброту, но…
— Может быть, господин хочет превратить презренных злодеев в камень? Или… — Старик продолжал красочно описывать небесные кары, которые можно было обрушить на бандитов. Это стало порядком утомлять, и я вспомнил, что в цирке видел выступления силачей, борцов, боксеров. Да, боксеры. В салунных драках крепкие кулаки могли бы изрядно облегчить мою жизнь. Может, старик отведет меня к какому-нибудь знакомому цирковому силачу, и тот обучит меня нескольким апперкотам? Хотя… разве это меня спасет? Я ведь и мухи не обижу.
— Мой господин решил, как он разделается с негодяями, дерзнувшими унизить его?
Эх, сдается мне, что старик еще не скоро угомонится. Теперь главное — его не разозлить и чем-то занять, пока я не отведу его к местному доктору.
— Хорошо, дядюшка Барак, — я вздохнул, — тогда сделай так, чтобы я стал, эээ… лучшим боксером на всем Западе.
— Боксером? Не будет ли столь добр мой господин объяснить, что означает это чудесное слово?
Факир точно выжил из ума, если не помнит, с кем каждый вечер выходил на арену. Ладно, главное не выводить его из себя.
— Дядюшка Барак, боксер — это человек, который ударами кулаков может побить другого человека. А лучший боксер — это тот, кто может одним ударом сбить противника с ног, выбив из него всю дурь.
— Смотря что понимать под выбиванием дури, о мой господин! — ухмыльнулся в седую бороду старик. — Впрочем, ваше первое желание будет мною немедленно исполнено.
Факир что-то тихо забормотал, в воздухе вокруг него стал виться голубоватый дымок. Видать, старик хоть и спятил, но показывать фокусы не разучился. Мне показалось, что мои руки стали более мускулистыми и слегка увеличились в размерах. Господи, похоже, и я перегрелся на солнце. Или, может, хлебнул в салуне джина с лишком? Мои размышления прервал стук копыт. Из-за скалы выехало трое всадников. Я поморщился — подручные Бьюфорда. Вчера они тоже были в салуне и все видели. Подъехав ко мне, всадники спешились. Самый молодой из них осклабился, посмотрев на мой жалкий вид и кувшин в руках. Старичок куда-то исчез.