та'лу. День тоже.
— Может, у вас и год тоже длиннее нашего? — язвительно осведомилась Женя. — На одну тридцать шестую?
— Длиннее, — подтвердила Аэлита. — Вдвое. Красный год, пыльный год. Ледовый год…
Женя снова хотела сказать что-то язвительное, но вдруг осеклась.
— И наш абсолют тоже длится вдвое дольше вашего, — произнесла Аэлита уже совершенно обыкновенным голосом.
— Да у тебя вообще все, что ни назови, в два раза больше… — усмехнулся Тимур. Женя сделала ему страшные глаза — и он вдруг понял, что, по крайней мере, насчет абсолюта эта странная девочка права: коминтерновцев, кажется, было не видно и не слышно еще добрый час после того, как у всех остальных послеобеденный отдых завершался.
— Не все. Тяжесть — почти в три… в два с половиной и эр боихо-ц'у. Но меньше.
Гадать, что это означает, по-видимому, никакого смысла не было.
— Так сможешь выйти? — примирительно повторил Тимур.
— Да, — сказала Аэлита. — Я смогу… Меня не хватятся, мы устаем и крепко спим. Подумают, что я сплю, как все… — Она замолчала. — …А я уйду.
— Она не придет, — сказал Тимур, пряча под досадой облегчение. Потому что, конечно, очень интересно послушать, что расскажет Аэлита, показать «Артек» ей тоже хорошо бы, иначе она со своими «стражами» так его и не увидит… Но беречь он должен не Аэлиту, а Женю. Приключений же с каждым днем становилось… что-то слишком много. И сегодняшняя тайная прогулка обещала их еще больше.
Тут же он устыдился этих мыслей. Слова «находится под нашей охраной и защитой» не кто-то из взрослых надиктовал, они сами пришли. А человек может нуждаться в охране и защите никак не меньше, чем сад возле дачи! И кто сказал, что Аэлита не нуждается?
— Может, скоро выйдет все-таки, — без особой убежденности произнесла Женя.
— Жень, да мы ее уже больше четверти часа ждем, — виновато ответил Тимур. — Еще немного — и вообще незачем будет выходить: «абсолют» не безразмерный все-таки. Даже у них.
— Может, ей там время посмотреть негде.
— А зачем ей смотреть? У нее же эти, встроенные…
Они ждали в зарослях дрока почти прямо напротив входа в двухэтажный корпус «баклажаночек», оттуда как раз хорошо были видны часы на фасаде. Тем не менее Женя достала из кармана безрукавки «траншейные» часы-браслетник («отцовские», — понял Тимур), внимательно посмотрела на циферблат, словно пытаясь взглядом сдвинуть стрелку — и сделала было движение спрятать их обратно, но вдруг передумала. Решительно застегнула кожаный ремешок на запястье.
Именно в этот момент из дверей корпуса кто-то вышел. Тимур приподнялся было, однако это оказалась медичка в белом халате и закрывающей волосы косынке. Двое охранников у входа проводили ее равнодушными взглядами.
Ребята прождали еще минут пять, а потом молча признали: что-то пошло не так, сегодняшняя встреча отменяется. Женя поднесла было к губам ракушку, но тут на ее плечо вдруг легла рука. Узкая ладонь, тонкие, хрупкие пальцы, белая до синевы кожа…
— Не надо, — прошептала Аэлита. — Днем — не надо.
— Извини, — так же шепотом ответила Женя. — Я вспомнила раньше, чем заговорила, то есть я не заговорила, никто не…
— Да, — кивнула Аэлита. — Никто не. Это хорошо.
— Ты как… — Тимур осекся, уже без объяснений поняв, как она сумела выйти: Аэлита была в белом медицинском халате, а голову ее покрывала косынка с красным крестом, — …нас нашла?
— По ней, — Аэлита указала на ракушку. — Когда она молчит — слышевижу только я.
На холм они взобрались довольно бодро. Тимур втихомолку все удивлялся, как это Аэлите удается держаться с ними почти вровень (правда, и он, и Женя старались особенно не спешить) — но в кипарисовой роще силы ее иссякли. Пришлось вести под руки.
«Слышевижу». Надо же! Скорее всего, она просто по-русски еще не очень хорошо говорит. Но если уж такой радиоаппарат, и вправду чуть ли не для шпионов, может еще и пеленг взять, то… И насчет встроенных чувств она, похоже, не наврала, хотя про такое даже у Жюля Верна не вычитаешь…
Тимур вспомнил, как во время ночного разговора Женя, покраснев, отпрянула от него, — и понял, что сам сейчас наверняка красен, точно рак. К счастью, девочкам было не до него.
— Досталось вам… — сочувствовала Женя, помогая своей новой подруге перенести ногу через стволик поваленного дерева. — Осторожно, вот сюда ступай.
— Досталось? — эхом повторила та.
— Ну в буржуйских застенках. Ой, прости! Нет-нет, я все понимаю, если нельзя — не говори ничего совсем, мы не обидимся, правда, товарищ Тимур?
— Угу, — буркнул Тимур. Поворачиваться покамест опасался: был уверен, что щеки его все еще пылают.
— В буржуйских… — медленно проговорила девочка. — Да. Знаю. Видела газету. Нет.
— Что нет?
— Не в застенках. У нас… у нас легче. Да. Легче. А воздуха больше у вас.
— Ну да, «я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек». Сейчас на гребень поднимемся, а там Крепость, увидишь. Ну не вся целиком, но остатки старинной башни. Под ней и присядем передохнуть.
— Я выдержу. Я сильная.
— Конечно-конечно, еще какая сильная.
Аэлита, оступившись, тяжело повисла на Тимуре — и его вдруг снова в жар кинуло, когда рука ощутила, что под медицинским халатом на девочке, кажется, ничего нет. Он едва не отпихнул ее. К счастью, Крепость и вправду была уже рядом: оставив девчонок у подножья, Тимур поспешно отбежал к краю обрыва, будто бы осмотреться, а на самом деле — чтобы перевести дыхание.
Там он простоял достаточно долго, чтобы задуматься, куда же им и в самом деле дальше идти. Крепость они Аэлите уже показали. К Шаляпинской пещере такими темпами не дойти. Об Аю-Даге вообще нечего думать. А ведь здорово было бы показать ей там тот знаменитый дуб, в дупле которого, как пугают новичков, живет Абсолют! Ну куда там: он у Медведя на самом хребте.
Для тех, кто живет в других лагерях, основная артековская достопримечательность, к которой поди доберись близко, — это Дворец… а они, как ни смешно, едва убрались оттуда: ведь Дворец — тот самый спальный корпус, где живут коминтерновцы.
Что еще? Склепы, может быть? Они-то рядом, но туда не всякую девчонку сводишь. Женя — свой парень, а эта барышня, может, визжать начнет или в обморок грохнется. Сильная она, как же!
Голоса внизу заставили его отшагнуть от края обрыва. Он торопливо припал к земле, затем по-разведчически осторожно выглянул. По едва заметной тропке, петляющей в зарослях, спускались к морю двое: рослая вожатая соседнего отряда, которую девочки называли «Клеопарда», и — Тимур протер глаза, — их вожатый Славик по прозванию «Суслик», тихий белобрысый парнишка, выглядевший чуть ли не младше кое-кого из своих подопечных. При этом Клеопарда застенчиво, почти робко что-то спрашивала у него, а Славик отвечал ей уверенным голосом, в котором звучали покровительственные нотки. На сгибе правой руки у него висели два полотенца, а левой он обнимал Клеопарду за талию.
Во дает! Ему же целовать ее придется в прыжке!
Тимур осторожно двинулся назад. Девочки сидели, прислонившись спинами к нагретым солнцем камням башни, и негромко разговаривали.
— Я действительно сильнее… многих. Всех. Сильнее, чем сама думала.
— Вижу, — спокойно согласилась Женя. — Но ты не очень-то задавайся, ладно?
— Не задаюсь. Удивлена. Во мне помощники самые лучшие — но все равно…
— А разве у вас не у всех эти… ну встроенные… одинаковые?
— Не все из нас внучки…
Аэлита не договорила.
— И дышится мне тут легче, чем думают хэа, надзирающие, — немного помедлив, произнесла она совсем шепотом. — Это уже не от помощников, вживленных по приказу деда. Это от отца.
— Правда?! — Женя в радостном изумлении повернулась к подруге. — Твой отец из Советского Союза?
— Он Сын Неба.
На несколько секунд в звенящем цикадами воздухе повисло молчание.
— Ой, прости, если секрет — ты просто не рассказывай, и все, — виновато сказала Женя. — А мама? Или тоже рассказывать нельзя?
— Мама была из семьи правителей, старейших родов Соацеры. Когда отца хотели схватить, мама попыталась убить себя. У нее получилось… почти. Мой дед знал, что я уже есть, а он был главой Верховного Совета Директоров, ему повиновались все, и целители не посмели ослушаться, когда он приказал им удержать тело моей матери в жизни до той поры, когда придет срок. И лишь после моего появления на свет властелин над всеми пределами Тумы отпустил свою дочь на смертное ложе. А я росла в его дворце: не столичном, в одном из безымянных оазисов, что разбросаны меж Желтым и Высохшим каналами.
Все это Аэлита выговорила бесстрастно, глядя прямо перед собой, словно на страницу невидимой книги.
Теперь молчание длилось куда дольше.
— Твоего отца только хотели схватить — или схватили? — спросил наконец Тимур.
— Он сумел отбиться. Он — …
Следующее слово прозвучало так странно, что ребята на смогли его разобрать.
— Кто-кто он?
— Магацитл. Сын Неба. Их было двое, отец и его… товарищ. Они вместе улетели на небесной лодке — а о том, что было после, я слышала разное. И надеялась, что здесь, на Земле, где он был рожден, смогу узнать больше.
— Узнала?
— Нет.
— Хорошо. — Тимур поднялся. — Ну ты отдохнула? Пошли.
«Куда ты ее ведешь?» — спросила Женя одними губами. «К смертному ложу», — так же ответил Тимур. Женя испуганно потянулась было его остановить — и раздумала.
Эта рассказчица небывалых историй хочет увидеть «Артек»? Что ж, она его увидит. Тут и ближе хребта Медведь-горы есть места, про которые рассказывают небывальщину.
Им пришлось присаживаться для передышки еще дважды. Оба раза девчонки о чем-то говорили между собой, но полушепотом: не то чтобы таясь от Тимура, однако как-то получалось, что ему пришлось бы подходить вплотную… а это было неловко. Так что он не прислушивался. Лишь однажды Женя произнесла чуть громче обычного: «Правда? Как инвалиды?» — а Аэлита ответила ей вообще неслышно, но жес