тами изобразила очень странное.
Как инвалиды, надо же. Сильная она. Внучка какого-то высокопоставленного буржуя. С самыми дорогими «помощниками» внутри себя.
Ладно, все-таки не только внучка буржуя, но и дочь… засекреченного работника Коминтерна, получается. И мама у нее погибла. Высокопоставленные буржуи тоже разные бывают: не случайно все же этот отослал свою внучку в «Артек», не случайно ее тут приняли, не случайно и товарищ Андрей говорил…
— Нам… долго?
— Потерпи, тут рядом совсем.
— Терплю… — С этими словами сильная Аэлита обвисла у Тимура на руках. К счастью, она была не только сильная, но и легкая: по-воробьиному тонкие косточки, почти никаких мышц… куда у нее хоть что-то может быть вживлено — поди угадай!
— Ты осторожней с ней! — вдруг очень странным голосом сказала Женя.
— Да уж куда осторожней… — Тимур непонимающе покосился на нее.
Вместо ответа Женя подхватила Аэлиту с другой стороны и чуть ли не выхватила ее у Тимура, как эстафетную палочку. Втроем, бок о бок, нелепо ковыляя, они сделали еще несколько шагов — и Тимур поневоле вспомнил разговор об инвалидах. Хотя по-прежнему не мог сообразить, к чему он мог прийтись.
Дядя Георгий в кружковой самодеятельности изображал одноногого старого партизана, вот только его деревянная нога была такой же театральной бутафорией, что и накладная борода с седым париком. Но было еще что-то, связанное с инвалидами… или с одним только… Совсем недавно было!
И тут они остановились. Пришли.
Под ногами лежал моховой ковер, над головами сплетался полог нескольких крон. Это было самое укромное место в «Артеке» — даже странно подумать, насколько оно, оказывается, близко и до чего же мало кто про него знает. Впрочем, кто не боится — знает, конечно.
— Вот эти домики, товарищ Аэлита, называются «склепы». Смертные ложа, как ты говоришь. Там людей хоронили — раньше, в старорежимные времена. Можешь не бояться, внутри никого нет.
— Знаю.
Ничего она, конечно, знать не могла: заржавленная железная дверь была лишь слегка приоткрыта. Хотя… это ее «слышевижу»…
— Они не внутри, — объяснила Аэлита. — Они вон там… под большим деревом, под корнями его. Двое старших. А маленький сразу за… домиком.
Смотрела она при этом на правый из склепов. А Тимур и Женя сперва посмотрели на нее, потом друг на друга.
В том склепе действительно были две большие ниши и одна меньшая, на детский гробик. По слухам, еще во время Гражданской, когда Крым был под белыми, какие-то бандиты там все перерыли в поисках золота, якобы спрятанного в гробнице. Говорят, ничего не нашли. Остатки гробов вместе с костями то ли закопали неподалеку, то ли просто разломали и выбросили, а вот кто там лежал, когда был похоронен, — об этом даже слухов не сохранилось. И табличек над входом не сохранилось, сбиты они.
— А где те, вон из того склепа? — Женя кивнула на левый «домик».
— Нигде. — Аэлита нахмурилась. — Там сделали… я забыла… вот так!
Ее руки плавно качнулись в воздухе — и очень зримо обрисовали трепещущий, переменный контур языков пламени.
Тимур и Женя снова переглянулись. Она тоже не могла этого знать, вход с выбитой дверью был затянут плющом, сквозь который если что и проступало, то разве лишь вязкая сырая тьма. Но они-то раньше бывали внутри — и отлично помнили: стены зачернены гарью, под ногами старые угли огромного кострища.
— Это ты слышевидишь? — изменившимся голосом спросила Женя.
— Это… иначе. — Аэлита виновато улыбнулась. — Не могу объяснить.
Из ее ноздри вдруг медленной тонкой струйкой поползла кровь, сквозь лиственный сумрак показавшаяся синеватой. Женя заохала и захлопотала вокруг подруги, усадила ее на покрытый мхом валун и, с него же сорвав горсть мха помягче, принялась вытирать Аэлите лицо. Тимур дернулся было ей помочь, но замер, вслушиваясь. Показалось? Нет, он не мог ошибиться: сюда шли двое-трое. Молча идут, быстро, но осторожно. Так крадутся хулиганы, готовясь обнести чужой сад…
— Сигнал — «три звонка»! — сквозь зубы произнес он.
— Что? — Женя в изумлении повернулась к нему и мгновенно посерьезнела. Она помнила: этот сигнал означает боевую тревогу.
— Бери ее — и туда. — Тимур мотнул подбородком в сторону ближайшего склепа. — Не высовывайтесь. И ни звука.
— А ты?!
Но Тимур уже не слушал. Расправив плечи, он двинулся навстречу чужим шагам.
— Ну ты даешь, иптяш-Тимур! У вас же дневной сон сейчас! Поймают — выгонят!
— Не поймают, — хмуро процедил Тимур. — Вы сами тут осторожно, я недавно двух вожатых рядом видел…
— Нас-то не поймают! — Рахмоновец беспечно махнул рукой. — Ты тут сколько — две недели, да? А мы — всю жизнь: знаем, на каких тропах ловят, а на каких — фигушки! Слушай, Тимур, твоя туташ где сейчас? Тоже с тобой тихий час прогуливает?
Тимур сделал неопределенный жест. Алик, адъютант Гейки, был встречей не только удивлен, но и обрадован, а вот двое его спутников держались куда угрюмее. Не очень понятно, замечал ли это он сам. Кажется, Алик в этой тройке за старшего — а вообще-то эти парни на самом деле и старше его, и покрепче гораздо.
Они тоже рахмоновцы: у обоих на майках такой же знак, только сделан еще менее умело, молот едва виден на фоне полумесяца серпа. Однако Тимур вовсе не собирался рассказывать им всем, что Женя вот тут, рядом.
В склепе. С Аэлитой.
— Вы-то сами куда сейчас? — поспешил он перевести разговор на другое.
— Надо, — коротко отчеканил один из незнакомых рахмоновцев.
— Да тут к Султановой скале спуск хороший, — Алик, кажется, с удивлением покосился на него, — а в бухточках по обе ее стороны мидий сейчас — целые грозди, хоть ведрами таскай!
Ведер при них не было, но у каждого через плечо висело по брезентовой сумке.
— К Султановой? — удивился Тимур. — Это где?
— Надо, — повторил тот же парень. — Надо знать.
— Его правда, — заулыбался Алик, — что ж ты тут тогда знаешь, если о ней не слышал? Вот там тропа идет, видишь?
Если бы он не показал, Тимуру эту тропу бы в жизни не разглядеть. Он вообще был уверен, что отсюда к морю прямого хода нет.
— Высокая такая, самая высокая скала здесь, прямо напротив Адалар, — продолжал частить адъютант Гейки. — В ней пещера еще снизу, по другую сторону.
— А, грот Пушкина, — сообразил Тимур, — то есть Шаляпинская скала, да?
— Ну кому Шаляпинская, а кому Султан-кыя. — Алик улыбнулся еще шире.
— Мин сине сиктым-сиктым… — с такой же широкой усмешкой произнес третий рахмоновец, до сих пор помалкивавший.
— Форточкага ляктердем! — резко ответил Тимур, вскакивая. — Кушак баш, понял?!
Этому он, конечно, не у прабабушки научился. Но в московском дворе временами звучит и кое-что покруче.
— Серхантай, дурак! — яростно заорал Алик прямо в лицо своему спутнику, прежде чем они с Тимуром бросились друг на друга. — Мин сине олыперем милиция шакерем! С Гейкой говорить хочешь?! Рахмон-ага тебе не указ?!
И все равно бы им сейчас не миновать сцепиться, но тут оба парня попятились — не испуганно, а смущенно, не зная, куда девать глаза. Алик обернулся — и тоже отступил к ним, мгновенно покраснев до ушей.
— Здравствуйте, мальчики! — Женя ловко спрыгнула с высокого, ей по грудь, валуна. Встала рядом с Тимуром, положив ему руку на плечо. — Ну вы тут кричите — наверно, в дирекции слышно…
— Ой, извини, туташ, сестренка, — в один голос пробормотали все трое рахмоновцев, одинаковым же движением поднося руку к сердцу.
— За что? — озадаченно спросила Женя и прыснула.
В следующий момент они смеялись уже все впятером: с облегчением, забыв обо всем, что случилось только что и чего без малого не случилось. Как давние знакомые. Как лучшие друзья.
— Вот, адъютант, Гейке передай это, атаману Рахмонову. — Женя протянула Алику что-то маленькое. Тимур сглотнул: он до последнего мгновения не верил, что это окажется раковина… но именно она и лежала на Жениной ладони. — Скажешь — от его московского командира. Пусть… пусть слушает море. Он поймет.
— Конечно, передам, сестренка! — Алик явно был озадачен: ракушку он принял со всей серьезностью. Спрятал ее в карман — и весело, лихо отсалютовал.
— Я тебе что сказал? Не высовывайтесь! И ни звука!
— Ага, сказал! Только ты мне не командир вообще-то.
— Когда подан сигнал боевой тревоги — командир!
— Сейчас! Без меня, командир, тебя бы уже измолотили до кровавых синяков!
— А так могли нас обоих измолотить! И кто бы тогда Аэлиту обратно тащил?
Они замолчали. Некоторое время шли мрачные, дуясь друг на друга.
— Не сердись, ладно? — Женя не выдержала первой.
— Да ну тебя! — Тимур все еще не мог отойти. — Эти ребята… Я еще с Гейкой поговорю, как он их вообще принял в… Знаешь, что они говорили?
— Догадалась. Эх вы, мальчишки…
— Сама, знаешь, хороша! Как ты вообще додумалась отдать им раковину?
— У Аэлиты разрешения спросила, — спокойно сказала Женя. — Она потом мне другую даст. Даже две, чтоб у тебя тоже своя была. Как ты иначе с Гейкой вообще поговорить сумеешь?
Она была права, но Тимур в досаде только стукнул себя кулаком по колену.
— …А что к лучшему тебе — к лучшему и мне. — Голос Жени уже был не просто спокоен, а совершенно безмятежен. — Ей, кстати, тоже.
И тут они оба остановились, замерев на полудвижении. Из склепа доносился разговор. Во всяком случае, так им показалось сначала.
Через несколько секунд стало ясно, что голос там звучит только один: певучий девичий голос, говорящий на неизвестном языке. Но он иногда делает паузы, а потом, судя по интонации, задает вопросы… кому?
Если и был второй собеседник, он оставался неслышим.
И невидим тоже. Стоя на пороге склепа, они молча смотрели, как Аэлита улыбается кому-то, будто стоящему перед ней, протягивает руку, обмениваясь с ним прикосновениями, — и словно бы отпускает, провожает прощальным движением.
— Кто… — Женя не договорила.