Отдышавшись и уняв дрожь, Мэра вскидывает голову. Глаза-угольки окунаются в прозрачно-голубые, подёргиваются стылым пеплом. Она улыбается наперекор боли. Ну конечно, в море полным-полно чудес – даже для неё. Разве он не этого хотел?
– Всего за два обола мне поведали… – Хватка вновь усиливается, спирает дыхание. – Как заставить дочь моря отдать эти сокровища…
За дармовые оболы торговцы и не такое поведают! Но к чему заставлять? Она сама хотела раскрыть любимому подводные тайны, и даром что он – смертный. Только сын земли и оценит их красоту.
– Ещё я слышал… – голос юноши то приближается, то отдаляется, – что морские девы не отходят от врат подводного царства. Всегда вблизи крутятся… Совсем как ты. Жаль, я о том поздно узнал. Но если разломать врата, тебе обратно дороги не будет…
Мэра ещё не понимает, о чём речь, а громада корабля уже разворачивается, затмевает манящее из-под воды свечение. Мерцают факелы, слаженно ахают гребцы, весла роняют серебряную чешую брызг, падают за борт якорные камни… И она сердцем ощущает, как рушатся врата. Каждый удар, каждая трещина пронзает болью, словно её саму заживо рвут на части.
– Тот, кто пленит морскую деву, станет её хозяином. И ни в чём не будет знать отказа!
Нереида содрогается от удушья. Личина сползает с неё – так оплывает песчаный замок под накатом волн.
Видя, что корчится в его руках, Александрос бледнеет. Верно, вспоминает, как обнимал это чудище. Однако жадность сильнее отвращения. Сын земли не отступает перед задуманным.
– Ты сделаешь всё, что я захочу? – спрашивает он, высматривая в исказившихся чертах смешливую прелестницу, от взгляда на которую вскипала кровь. – Всё, что прикажу?
Мэра хрипит, цепляясь за его руки. Он разжимает пальцы и отступает перед судорогами рыбьего хвоста.
Голос морской девы тише шороха тающей пены:
– С-с-сделаю…
– А не обманешь? Не предашь?
С каждым вздохом нереиды море темнеет. Тучи сбиваются к берегу, набухают грозовой чернотой там, где кончается суша и начинается море… где кончается море и начинается суша. Между ними беспристрастным судьёй – алый глаз луны.
– Дети моря не лгут… – отвечает она.
Капли воды на её теле оборачиваются перлами всех цветов заката. Задыхаясь от жадности, Александрос ловит их. Точно обезумев, он не замечает, что добыча выскальзывает из ладоней…
Потерев шею, с которой долго не сойдут синяки, Мэра бросается навстречу прибою. Быть может, она ещё успеет. Достанет и щёлочки, чтобы вернуться домой. К родителям, выросшей из кукол Динамене, стайке морских ежей Асии, разноцветным рыбкам Янассы, шуткам дяди Борисфена… к покою и любви.
– Стой! – Александрос роняет собранные перлы. – Всё равно не уйдёшь! Стой!
«Помоги, сестрица!» – беззвучно взывает Мэра, и круглобокая Селена отражается в её глазах багряными драхмами.
Нереида ныряет. Поднимая брызги, юноша кидается следом. Его голова мелькает среди волн, всё дальше и дальше от корабля. У бортов толпятся гребцы, что-то кричат, машут руками и факелами.
Игривые дельфины плывут за странной парой. Вот и врата в морское царство, которые видны смертным лишь при полной луне. На тёмном песке слабо светятся обломки. Возле них очарованно вьются рыбы.
Дельфины всплывают за глотком воздуха. Лишь самый любопытный следует за юношей. Мэра оборачивается, ища во взгляде Александроса пусть не любовь, но раскаяние. Тогда бы она простила его…
Нет. Не родился ещё сын земли, который устоит перед лунным приливом и чарами нереиды. Подводное богатство околдовало его. Задыхаясь от нехватки воздуха, Александрос силится дотянуться до врат. Чувствуя, что так и не коснётся сокровищ, он кричит – отчаянно, надрывно. Стайкой пузырьков крик взлетает к поверхности.
Любопытный дельфин толкает юношу к светящемуся проёму. Из последних сил Александрос цепляется за плавник. Лунный свет падает на них, слившихся во-едино…
Вернувшись за сородичем, дельфины растерянно кружат у врат. Они вновь целы! Лишь на месте разлома закаменели, точно плывя наперегонки, дитя моря и дитя земли.
Погладив глянцевые плавники священных рыб, нереида исчезает в проёме. Следом тают и врата. Далеко над водой разносятся крики гребцов, и обезумевшими светляками мечутся на корабле огни.
Потревоженное море смыкается с тихим, словно вздох, плеском. Ставя не точку в конце истории – многоточие…
…Плеск волн звучал насмешкой. Море – муаровое, как спинка скумбрии, – притихло, словно что-то замыслило. На прибрежные камни вылезли крабы. Не море – мечта. Погружайся – не хочу!
Выйдя на берег, Мира вытащила регулятор и несколько секунд постояла, приходя в себя. Сегодня видение было ярче, болезненнее, реальнее. Но что только не пригрезится, если день и ночь думать о загадочном артефакте.
Не банальный алтарь, а врата подводного царства, которые раз в месяц связывают два мира?
Хороша идея. Жаль, в блоге никто не додумался. Вот было бы ору!
Вода на коже испарялась. Следом таяло воспоминание.
Сейчас с вопросами: «Нашла ещё? Нашла?» – примчатся коллеги. Будут смотреть на море и вздыхать. И понять их можно. При наличии единственного костюма погружаться на свой страх и риск мог лишь руководитель экспедиции.
Однако встречать, засыпать вопросами и уж тем более клянчить погружение коллеги не спешили. Куда сильнее их волновал надувной матрас, уносимый ветром в сторону Керчи.
Сняв баллон, Мира увидела, что из палатки Кости торчат чьи-то ноги. Загорелые, в бело-голубых кроссовках…
«Шиловский! – обожгла мысль. – Явился не запылился! Теперь держись…»
Волчица поставила рекорд скидывания грузов. На большее выдержки не хватило.
– Эй, на палубе! – От её рыка кроссовки дёрнулись, и в оконце появилось бледное лицо.
Затем из палатки выскочила худенькая фигурка, и наваждение развеялось. Незнакомец походил на головную боль «Посейдона», но не больше, чем любой другой, – тоже невысокий и сухощавый.
– Стой! – крикнула Мира, пытаясь ухватить молнию на спине. – Стой, кому говорю!
Не прельстившись светской беседой, незнакомец закинул на плечо лямку цветастого рюкзачка и зайцем порскнул туда, где камни скрыли археологов. Волчица хмыкнула. Должна же иногда торжествовать справедливость?
Она сполоснула и отнесла костюм под навес. Затем приставила руку к глазам. Нагретый песок дышал жаром. Сквозь марево призраками плыли «посейдоновцы». Санька тащил пойманный матрас, а Юра не то конвоировал, не то сопровождал почётного гостя.
– Мирослава! Глянь, что сети притащили!
Волчица негромко, но от всего сердца помянула морскую ведьму с её прогнозами.
– Ну здравствуй, Кошарочка!..
Суп в кастрюле музыкально булькал, мясо аппетитно скворчало на сковороде, но людям было не до веселья. Худенькая рыжеволосая девушка, щёки которой ещё алели румянцем, сгорбилась в шезлонге под пристальными взглядами.
– Поймите, я не могла больше ждать! – Она вытерла неудержимо катящиеся слёзы. – Котя не звонит и не звонит… Что мне было делать?
– Ты думала, мы его на цепи в палатке держим? – спросил Заферман.
– Я не знаю, что думать! Я спать не могу! Глаза закрою, а он мне снится. Сидит на берегу и по телефону что-то говорит, говорит… А я ничего не слышу…
Губы её искривились, задрожали. Ободряя, Тихонов положил руку ей на плечо. Кошарочка крепилась, как могла, и сочувствие стало последней каплей. Зарыдав, она прижалась к утешителю. В тихой панике округлив глаза, Санька погладил её всклоченные волосы. И – о чудо! – рыдания стихли. Девушка по-кошачьему ткнулась головой в подставленное плечо и тихонько засопела.
– Поймите, он никогда бы от меня не сбежал! Пусть я с машиной напортачила, задёшево продала. Но ведь я всё исправила! С ним что-то случилось, я знаю… Он такой хоро-о-оший…
Волчица прикусила поджившую губу. Тихонов беспокойно заёрзал – видимо, тоже вспомнил хорошего Котеньку добрым словом.
– Я вам писала-писала, звонила-звонила… А вы не отвеча-а-аете… Почему?
Ожидая ответа, она по очереди обвела археологов огромными зелёными глазами. Когда молчание стало невыносимым, припухшие губы Кошарочки вновь задрожали, а на ресницах заблестели слезинки. Предвидя новый взрыв эмоций, Тихонов самоотверженно придвинулся ближе.
Мужские взгляды – ох уж эта солидарность! – обратились к Мире. Та вздохнула.
– Кош-ш-ш… Катюш, в двух словах это не объяснить.
– Почему? – Она потёрла слипшиеся ресницы. – Значит, вы это нашли? В самом деле?
– Что – это? – сделала стойку Волчица.
Юрий и Санька переглянулись. Несмотря на жару, Кошарочка обхватила руками худенькие плечи, точно её знобило.
– То, за чем собрались. Котенька сказал… Ну, тогда, в первый день, он кое-что нашёл. И пообещал, что… что теперь всё будет хорошо… А потом ещё и гадалка…
– Кто-кто? – закашлялась Мира.
– Гадалка! – Девушка всхлипнула. – Ну, мне у вас в блоге посоветовали. Я сначала Свете вашей написала. Очень у неё прогнозы толковые. Чуть не стопроцентно совпадают, прикиньте! Но она сказала, что на погоде специализируется. А мне нужно искать тех, кто по людям. Вот я и нашла. У нас есть одна такая, по фотке гадает. Она и сказала, что Котя что-то нашёл, а потом с ним что-то случилось. Вот я и искала по палаткам…
– А-а-а… – Волчица – редкий случай! – не находила слов, даже матерных. – То, что тебе гадалка нагади… нагадала… Ты этим с кем-то делилась?
– Ну конечно! – Кошарочка округлила глазищи-омуты. – Маме сказала, подругам. Я же не дура, чтобы вот так взять и уехать!
Санька, цветом лица походящий на высохшую глину, бесстрастно гладил девушку. Наверное, иначе он бы её придушил. Забыв про чайник, Юрий прямо-таки закаменел. Себя Волчица не видела, но догадывалась, что её гримаса не предвещает ничего хорошего.