всех сил хотели, чтобы их сердца остановились.
Он вспомнил, как и сам этого хотел. Он тогда почти сдался.
Можно ли написать нечто, имеющее противоположный смысл? Чтобы мертвые захотели вернуться к жизни? И если да, то правильным ли будет такой поступок? Он представил себе полчища мертвецов, заходящих в «Раутхэт» выпить пива, стремящихся проникнуть в постели своих вдов или вдовцов…
Так или иначе, но ему удалось сдвинуться с мертвой точки.
Он начал сочинять музыку, делал фантастические наброски на темы жизни и смерти. Он писал мелодии и контрмелодии, лишенные ладового сопровождения, которые должны были дать ему реальную силу, почувствовать изменения, которые они способны внести в его сознание.
Около полудня он вдруг с удивлением услышал, что кто-то его зовет – нет, кричит.
Он распахнул дверь и выскочил из дома. Ареана бежала к нему через клеверное поле, ее длинная голубая юбка, обшитая кружевом, развевалась. Лицо покраснело от слез, она ничего не могла сказать, только куда-то показывала. Наконец она выдохнула:
– Мери.
Девочка лежала возле колодца лицом вниз. Сначала Леофу показалось, что это не Мери, а забытая кем-то кукла.
Когда слуги ее подняли, он больше не мог отрицать очевидное. Она не дышала, из носа и рта текла вода.
Следующие несколько часов прошли как в тумане. Он обнимал Ареану, пытаясь ее успокоить, а слуги вымыли девочку, переодели и уложили в кровать.
– Она была так несчастлива, – сказала Ареана, когда мир вновь начал обретать очертания. – Как ты думаешь…
– Я не знаю, – ответил Леоф. – Она сказала мне вчера, что слышала, как мертвые поют возле колодца, и что она видела свою мать. Я попросил Мери, чтобы она больше туда не ходила, но мне следовало… я должен был ее остановить.
– Это не твоя вина.
– Все это моя вина, – ответил Леоф. – Если бы я не написал ту проклятую музыку. Если бы приглядывал за ней повнимательнее…
– Ты любил ее, – сказала Ареана. – Ты дал ей больше, чем кто-либо другой в ее жизни. Ты показал ей, на что она была способна.
Он лишь покачал головой, и Ареана взяла его голову в свои ладони и поцеловала в лоб.
– Почему вы плачете? – спросила Мери.
Она стояла на пороге в чистом платье, которое на нее надели слуги. У нее были влажные волосы.
Часть третьяВера и верность
Чтобы принести клятву верности, сначала нужно узнать, что это такое, милорд. Несмотря на то что собака способна слепо служить своему хозяину, она никогда не сможет дать клятву верности. Вас окружают собаки, милорд, но я к ним не отношусь.
Я понимаю. Собаки должны есть.
Decios mei com pid ammoltos et decio pis tiu ess.
Скажи мне, с кем ты гуляешь, и я скажу тебе, кто ты есть.
Глава 1Адская руна
Заря еще не распустила по свету свои розовые волосы, когда Элис осторожно разбудила Мюриель.
– Похоже, Беримунд не забыл о своем обещании, – сказала Элис. – Пришла леди, которая должна подобрать вам костюм для верховой езды.
– Неужели, – пробормотала Мюриель, протирая глаза, – здесь охотятся по ночам?
– Нет, но они начинают очень рано. Вы ведь хотите выглядеть как можно лучше, не так ли?
– Конечно. Ладно, дай мне прийти в себя, а потом можешь ее впустить.
Мюриель подошла к окну. Воздух был прохладным, большая часть города оставалась под таинственным покровом ночной темноты, за которой виднелось всего лишь несколько пятнышек света. Звезды сверкали, как бриллианты или сапфиры. Если бы не неуловимые отличия в запахах, она могла бы с тем же успехом смотреть из Волчьей башни на спящий Эслен.
Что там происходит? Как Энни?
Мюриель вдруг представила себе четырехлетнюю Энни, рыжие волосы заплетены в длинные косы, девочка сидит на корточках у окна в горнице святого Тервинга, одетая в мужскую одежду, и поет какую-то песенку, помахивая маленьким игрушечным мечом. Мюриель не собиралась за ней подсматривать, но девочка не видела матери в темном зале, и Мюриель долго наблюдала за дочкой, сама не зная зачем.
Она вспомнила Фастию с ее длинными темными волосами и своеобразным юмором, и Элсени, никогда не блиставшую умом, но такую милую и полную жизни.
Теперь их нет. Однажды ей показалось, как она слышит шепот Фастии «мама» в Тенистом Эслене, но потом шепот исчез, и больше ничего не осталось от ее красивых дочерей, лишь тела в гробах.
Однако Энни удалось уцелеть. Энни, чьи проказы часто были больше чем капризами, которая никогда не считалась красавицей и все свое детство пыталась не иметь никакого отношения к делам семьи.
Энни, которая, как Мюриель иногда казалось, ее ненавидела. Энни, которая сейчас нуждалась в ней, как никогда прежде.
Почему она покинула единственную оставшуюся в живых дочь?
Может быть, она просто не могла остаться?
У нее за спиной тихонько кашлянула Элис.
– Я готова, благодарю, – сказала Мюриель.
Солнце едва поднялось над горизонтом, когда Мюриель встретилась с Беримундом во дворе. Щеки молодого человека раскраснелись, но глаза заметно потускнели.
– Не могу поверить, что вам удалось проснуться, – сказала Мюриель. – Я поражена.
– Практика, – ответил Беримунд. – Долгая практика с самого детства.
– Благодарю вас за то, что вы не забыли мою просьбу.
– Ах, вот вы о чем, – сказал принц. – Еще есть время изменить планы.
– Но почему? Я хочу встретиться с вашим отцом.
Беримунд кивнул, казалось, он хотел что-то сказать, но в последний момент передумал.
– Костюм для верховой езды вам очень идет, – наконец сказал Беримунд.
– Спасибо, – ответила Мюриель. – Это необычное платье.
Платье по покрою походило скорее на доходящую до колен кольчугу с разрезами спереди и сзади, связанную из толстой шерсти с узором из змей, соколов и всадников золотых, красных и коричневых цветов. Рукавов не было, поэтому Мюриель, чтобы соблюсти приличия, надела под платье темно-коричневую рубашку и нижнюю юбку.
Высокие ботинки на шнуровке, которые ей пришлось натянуть поверх шерстяных чулок, украшали волчьи головы. Ей такой наряд показался глупым и варварским, и сначала она решила, что ей предложили его надеть, чтобы еще раз унизить.
Однако Беримунд был одет точно так же.
– Вы назвали платье необычным, – с усмешкой сказал он. – Я чувствую, что вы старались выразиться помягче.
– Просто фасон платья показался мне незнакомым, вот и все.
– Он появился недавно. Мой отец интересуется древними временами. Его ученые пришли к выводу, что горные племена ближе к нашим уважаемым предкам, чем мы, живущие в городах. Поэтому нам следует перенимать у них некоторые обычаи, например фасоны одежды.
– Понятно. Вот уж не думала, что горные племена носят шелковые рубашки из Сафнии.
– Естественно, мы не всегда так одеваемся.
– Когда я впервые попала в Эслен, мужчины предпочитали носить шерстяные шляпы с вислыми полями, вроде тех, что были на братьях Крессон во время сражения при Равенмарк Волд. Теперь это кажется глупым.
– Я бы не стал делать таких сравнений, – холодно сказал Беримунд. – Или называть нашу моду глупой. Разве плохо чтить добродетель своих предков?
– Вовсе нет, – ответила Мюриель. – Я бы хотела, чтобы ваш отец и вы почаще о ней вспоминали, ведь именно она подарила нам древний договор о посольствах.
Беримунд заметно поморщился, но ничего не ответил.
– Так мы отправляемся на охоту? – спросил он.
Лошадиная сбруя также показалась Мюриель странной, к седлу ее коня был приторочен колчан со стрелами и копье с наконечником в форме широкого листа.
Снаряженные таким образом, она, Беримунд и шестеро их спутников выехали из Хаухэйма через Гилдгардс, симпатичный квартал с множеством садов. Она спросила Беримунда о садах.
– Гильдия купцов получила землю на территории города для ведения сельского хозяйства, – объяснил он. – В хорошие времена они продают излишки и получают прибыль. Когда Кейтбаург осаждают враги, купцы снабжают короля. В любом случае город становится красивее, вы согласны?
Мюриель не возражала. Вскоре они проехали через ворота Гилдгардс и оказались за городом среди ячменных полей и крестьянских деревушек. Еще через колокол они скакали в низинах возле реки, а потом добрались до Тизансвалта – охотничьего заповедника Маркомира, огромного леса, ухоженного, как парк. Вскоре они въехали в лагерь, разбитый вокруг большого шатра. Группа всадников, среди которых были мужчины и женщины, напоминала небольшую армию, и все они были одеты так же, как Мюриель и Беримунд.
Беримунд спешился, взял за поводья лошадь королевы и повел к шатру.
Маркомир поразил Мюриель. Она встречалась с ним всего один раз, ей едва исполнилось четырнадцать, когда он посетил двор Лири. В то время ему уже было за пятьдесят, но Мюриель поразила его физическая сила, она даже немного влюбилась в короля Ханзы и старалась проводить побольше времени в его обществе.
Даже сейчас она прекрасно помнила, каким он был.
Однако с тех пор король сильно изменился – он весь высох, плечи стали узкими и сутулыми. Время обошлось с монархом так жестоко, что Мюриель узнала его только после того, как их официально представили друг другу. И еще он как-то выцвел. Если бы Мюриель не была знакома с ним прежде, она бы решила, что он альбинос. Ко всему прочему, он постоянно дрожал, как от озноба.
Но когда Мюриель встретила его взгляд, она почувствовала прежнюю волю. Да, силы оставили старое тело, сосредоточившись в глазах. И эти бледные радужные оболочки смотрели на нее так, что королева почувствовала себя маленькой, словно ячменное зерно, и совсем незначительной.
– Отец, – сказал Беримунд, – разрешите представить вам Мюриель Отважную, вдовствующую королеву Кротении, мать королевы Энни Первой.